«Розенталь», — кричит мужчина —
«На колени, образина»,
И меня за воротник,
И ногою мне под дых.
По зубам удар ужасный,
Только это мне не страшно,
Ведь меня иначе звать
И на всех мне наплевать.
А когда умру я все же,
Меня в гроб друзья положат.
На живот, а не на спину, —
Так, я дольше не остыну.
В гости буду я всех ждать,
Не придете — наплевать.
Я лежал в полусне и услышал, как зазвонили колокола.
И один из них, самый громкий, словно бил по мне.
От великой тоски я начал линять.
Осознание того, что в космосе нет даже моих очертаний было ужасно.
Я медузой, столь чудесно бесформенной, скользил по пространству.
Как на гриб полусгнивший, червивый, на меня наступил ребенок.
Я мечтал самого себя вылить в канаву из шланга.
Я себя ощущал студнем из лавки мясной, прозрачным, дрожащим.
И дальше я через люк провалился в свой последний кошмарный сон.
В нем куском мяса я висел на крюке.
Там еще был казненный с табличкой: «Я — предатель народа».
Им тоже был я. Я, вздернутый на сливовом дереве.
От неясной тревоги напрягается член и вот уже семя сочится на простыню.
Я отныне под стеклянным живу колпаком.
От моего разлагающегося сознания запотевает стекло.
Почему между мной и миром такая безмерная разница?
- …это просто какое-то театральное состояние, и возникает оно в тот момент,когда начинаешь ощущать себя актёром, исполняющим роль самого себя. И, всё-таки, именно в эти фальшивые моменты одиночества я чувствую себя словно заново родившимся. В этом парадокс одиночества: оно содержит в себе ещё и чувство уютной защищённости.
