Шериф Али, пока племена арабов будут драться между собой, они останутся слабым народом. Жалким народом, жадным, варварским и жестоким, как ты.
Sherif Ali, so long as the Arabs fight tribe against tribe, so long will they be a little people, a silly people, greedy, barbarous, and cruel, as you are.
Лучшие пойдут не за деньгами, они пойдут за мной.
The best of them won't come for money; they'll come for me.
Тысяча арабов — это тысяча ножей, готовых вонзиться в любой момент. Это тысяча верблюдов. А значит — тысяча пакетов взрывчатки и тысяча ружей. Мы пересечем Аравию — турки глазом моргнуть не успеют. разрушим железную дорогу. Если они починят ее — разрушим снова. За тринадцать недель в Аравии наступит хаос.
A thousand Arabs means a thousand knives, delivered anywhere day or night. It means a thousand camels. That means a thousand packs of high explosives and a thousand crack rifles. We can cross Arabia while Johnny Turk is still turning round, and smash his railways. And while he's mending them, I'll smash them somewhere else. In thirteen weeks, I can have Arabia in chaos.
Честь может быть и у воров, но ее нет у политиков.
There may be honor among thieves, but there's none in politicians.
Пленных не брать! Пленных не брать...
Я молюсь, чтобы больше никогда не увидеть пустыню. — В ответ на слова Ауды о том, что: «Вся пустыня давно насквозь пропитана кровью.»
Арабы не любят пустыню, мы любим воду и зелень. В пустыне ничего нет. Кому нужна пустота?
No Arab loves the desert. We love water and green trees, there is nothing in the desert. No man needs nothing.
Молодые любят воевать, и достоинства войны это достоинства молодых: храбрость и вера в будущее. Старики заключают мир, и пороки мира это пороки стариков: недоверие и осторожность. Так заведено.
Young men make wars, and the virtues of war are the virtues of young men – courage and hope for the future. Then old men make the peace, and the vices of peace are the vices of old men – mistrust and caution. It must be so.
Для величия нам нужны англичане. Или <…> то, чего не даст ни один человек. Нам нужно чудо.
To be great again, it seems that we need the english... or… What no man can provide. We need a miracle.
(Об убитом бедуине) Он был никем. Колодец — это всё.
Некоторые люди сами составляют предначертания.
Truly, for some men nothing is written unless they write it.
Будь терпелив с ним, Боже.
Be patient with him, God.
(По поводу резни учиненной арабами после приказа Лоуренса «Пленных не брать»)
Вас это удивляет, мистер Бентли? Вы же знаете, что арабы — варвары. Жестокие варвары. Кто еще на такое способен?
Does it surprise you, Mr Bentley? Surely, you know the Arabs are a barbarous people. Barbarous and cruel. Who but they! Who but they!
Лоуренс, в пустыне чувствуют себя как в своей стихии только бедуины и боги. Вы к ним не относитесь.
Мы лгали во всём, вы — отчасти. Тот, кто лжёт, как я, просто скрывает правду. Но лгущий наполовину забывает, где правда.
When we told lies you told half-lies. And a man who tells lies, like me, merely hides the truth. But a man who tells half-lies has forgotten where he put it.
(Бентли, о встрече между Лоуренсом и Алленби)
Там небольшая стычка характеров. К сожалению, один спорщик полубезумен, другой совершенно беспринципен.
Уильям Поттер: (пытаясь копировать Лоуренса тушит спичку пальцами) Ох, черт возьми, больно! Лоуренс: Конечно, это больно. Поттер: Ну, в чём же тут фокус?? Лоуренс: Фокус, Уильям Поттер, в том, чтобы не обращать внимания на боль.
Potter: Oh, it damn well hurts. Lawrence: Certainly it hurts. Potter: Well, what's the trick, then? Lawrence: The trick, William Potter, is not minding that it hurts.
Мюррей: Я посажу вас под арест за несоблюдение субординации, Лоуренс. Лоуренс: Это привычка. Мюррей: Что? Лоуренс: Привычка, хоть она и выглядит дерзко, сэр. Мюррей: Не могу понять: вы наглец или полный дурак? Лоуренс: Я и сам не знаю, сэр.
Murray: If you're insubordinate with me, Lawrence, I shall have you put under arrest. Lawrence: It's my manner, sir. Murray: Your what? Lawrence: My manner, sir; it looks insubordinate but it isn't, really. Murray: You know, I can't make out whether you're bloody bad-mannered or just half-witted. Lawrence: I have the same problem, sir.
Секретарь клуба: Вы шут, Лоуренс. Лоуренс: Не всем же быть укротителями львов.
Али: Как твое имя? Лоуренс: Мое имя — для друзей. Мои друзья — не убийцы.
Sherif Ali: What is your name? Lawrence: My name is for my friends. None of my friends is a murderer!
Али: Ты не знаешь страха, англичанин? Лоуренс: Страх останется при мне.
Sherif Ali: Have you no fear, English? Lawrence: My fear is my concern.
Фейсал: Англичане жадны до больших просторов. Как бы они не поглотили Аравию. Лоуренс: Откажите им. Фейсал: Вы англичанин? Вы не любите Англию? Лоуренс: Больше всего на свете. Фейсал: И Англию, и Аравию? Как это возможно? Вы из тех англичан, что влюблены в пустыню.<…>
Feisal: The English have a great hunger for desolate places. I fear they hunger for Arabia. Lawrence: Then you must deny it to them. Feisal: You are an Englishman. Are you not loyal to England? Lawrence: To England and to other things. Feisal: To England and Arabia both? And is that possible? I think you are another of these desert-loving English.
Фейсал: Знаете, лейтенант, в арабском городе Кордова было две мили освещённых улиц, когда Лондон был ещё деревней. Лоуренс: Да. Так было… Фейсал: …девять веков назад. Лоуренс: Пора вернуть былое величие, мой господин. Фейсал: Потому мой отец и начал войну с турками. Мой отец, мистер Лоуренс, а не англичане. Но мой отец стар. А я… тоскую по утраченным садам Кордовы. Жаль, сады нельзя обрести без войны.
Feisal: In the Arab city of Cordova, there were two miles of public lighting in the streets when London was a village... Lawrence: Yes, you were great. Feisal: …nine centuries ago… Lawrence: Time to be great again, my Lord. Feisal: …which is why my father made this war upon the Turks. My father, Mr. Lawrence, not the English. Now my father is old. And I, I long for the vanished gardens of Cordova. However, before the gardens must come fighting.
Али: Вот железная дорога. А там пустыня. До её конца воду брать негде. Верблюдов поить нечем. Если верблюды умрут, то и мы тоже. А через двадцать дней они начнут умирать. Лоуренс: Значит, не стоит терять время.
Ауда: Я Ауда Абу Тайи. Ауда служит? Соплеменники: Нет! Ауда: У меня двадцать три раны, все получены в бою. Я убил своими руками семьдесят пять человек в битвах. Я обращаю врагов в бегство и забираю их стада. Турки платят мне золотом, но я всё равно беден. Потому что я — река для своего народа.
Лоуренс: Мы глупцы, друзья. Ауда не пойдёт на Акабу. За деньги… Ауда: Нет. Лоуренс: За Фейсала? Ауда: Нет! Лоуренс: И чтобы прогнать турок, тоже нет. Он пойдёт, потому что так ему будет угодно. Ауда: Должно быть, ты родился от скорпиона.
Фейсал: Час Гасима пробил, Лоуренс. Всё предначертано. Лоуренс: Это чепуха. Али: Ты не попадешь в Акабу. Возвращайся, неверный. Но ты не попадешь в Акабу. Лоуренс: Я попаду в Акабу. Это предначертано… (указывает на свой лоб) здесь…
Prince Feisal: Gasim's time has come, Lawrence. It is written. Lawrence: Nothing is written. Sherif Ali: You will not be at Aqaba, English! Go back, blasphemer... but you will not be at Aqaba! Lawrence: I shall be at Aqaba. That, is written. In here.
Али: Но я не понимаю. Имя твоего отца Чепмэн... Лоуренс: Али, он — не муж моей матери. Али: Ясно… Лоуренс: Мне жаль. Али: Выходит, ты можешь сам выбрать себе имя.
Sherif Ali: I do not understand this. Your father's name is Chapman... Lawrence: Ali, he didn't marry my mother. Sherif Ali: I see. Lawrence: I'm sorry. Sherif Ali: It seems to me that you are free to choose your own name, then.
Ауда: С тобой говорит Ауда из хаувейтатов. Али: Али из харитов отвечает. Ауда: Ты харит? Твой отец еще ворует? Али: Нет. Ауда принял меня за одного из своих ублюдков? Ауда: Нет. Никакого сходства. Ты похож на своего отца. Али: Ауда мне льстит. Ауда: Легко же тебе польстить. Я хорошо знал твоего отца. Али: А своего знал?
Auda abu Tayi: It is Auda of the Howitat who speaks. Sherif Ali: It is Ali of the Harith who answers. Auda abu Tayi: Harith! Ali, does your father still steal? Sherif Ali: No. Does Auda take me for one of his own bastards? Auda abu Tayi: No, there is no resemblance. Alas, you resemble your father. Sherif Ali: Auda flatters me. Auda abu Tayi: You're easily flattered. I knew your father well. Sherif Ali: Did you know your own?
Бармен (после того как Лоуренс вошел в офицерский клуб вместе с Фарраджем): Это бар для британских офицеров! Лоуренс: Ничего, мы не привередливы.
Bartender: This is a bar for British officers! Lawrence: That's all right. We're not particular.
Лоуренс: Закон говорит, что этот человек должен быть убит? Его смерть успокоит хаувейтатов? Ауда: Да. Лоуренс: Визирь Али, если люди Ауды не тронут твоих, это успокоит харитов? Али: Да. Лоуренс: Тогда я буду вершить закон. У меня нет племени. Никто не будет оскорблен.
Lawrence: The Law says the man must die... If he dies, would that content the Howitat? Auda abu Tayi: Yes. Lawrence: Sherif Ali. If none of lord Auda's men harms any of yours, will that content the Harith? Sherif Ali: Yes. Lawrence: Then I will execute the Law. I have no tribe and no one is offended.
Лоуренс: Слушай, Али, если твой человек приедет в Каир и скажет: «Мы взяли Акабу», генералы только посмеются. Али: Понимаю. В Каире ты снимешь этот нелепый наряд. Будешь ходить в брюках и рассказывать о нашей экзотической дикости. И тогда они поверят тебе.
Lawrence: Look Ali, if any of your Bedouin arrived in Cairo and said, 'We've taken Aqaba,' the generals would laugh. Ali: I see. In Cairo, you will put off these funny clothes. You will wear trousers and tell stories of our quaintness and barbarity. And then they will believe you.
Ауда: За десять дней. Пересечёшь Синай? Лоуренс: Почему нет? Моисей смог. Ауда: И детей с собой берёшь? Лоуренс: Моисей брал. Ауда: Моисей был пророком, и его возлюбил Бог.
Auda: In ten days. You will cross Sinai? Lawrence: Why not? Moses did. Auda: And you will take the children? Lawrence: Moses did. Auda: Moses was a prophet and beloved of God.
Лоренс: Мы делаем это не ради Файсала. Ауда:Нет? Ради англичан? Лоуренс: Ради арабов. Ауда: Арабов? Хаувейтаты, аджейли, руала, бени сахра... Этих я знаю. Я даже знаю харитов. Но арабы. Что это за племя?
Турецкий бей: Я здесь, в Дераа, три с половиной года. Даже на обратной стороне Луны было бы менее одиноко. Ты ведь понятия не имеешь, о чем я говорю? Лоуренс: Нет, эфенди. Турецкий бей: Ты? Нет. Это было бы слишком большим везением.
Turkish Bey: I have been stationed in Dara for three and a half years. If I were posted to the dark side of the moon I could not be more isolated. You don't have the slightest idea what I'm talking about, do you? Lawrence: No, effendi. Turkish Bey: Do you? No. That would be too... lucky.
Турецкий бей (указывая на след от пулевого ранения на плече Лоуренса): Откуда у тебя эта рана? Лоуренс: Это старая рана, эфенди. Турецкий бей: Нет, она свежая. Ты дезертир. Но из какой армии? Впрочем, это неважно. Невозможно всю жизнь носить форму.
Turkish Bey: Where did you get this wound? Lawrence: That is old, effendi. Turkish Bey: No, it is recent. You are a deserter. But from which army? Not that it matters at all. A man can't always be in uniform.
Али: Боже, помоги тем, кто там. Лоуренс: Там турки. Али: Бог их не оставит.
Ауда: Что с англичанином? Али: Он убил человека, которого спас в Нефуде.. Ауда: Это предначертание. Напрасно спас.
Auda: What troubles the Englishman? Ali: The one he killed is the one he brought out of the Nafud. Auda: It was written then. Better to have left him there.
Лоуренс:Мы взяли Акабу. Брайтон: Взяли Акабу? Кто? Лоуренс: Мы. Наши союзники в войне. Метеки. Мы взяли. Брайтон: То есть турки ушли? Лоуренс: Они там, но сидят босые. Они в плену. Мы захватили весь гарнизон. Хотя нет, есть и убитые. Их достаточно. В следующий раз будет меньше. А то слишком много смертей. Умереть мне, если это неправда. Брайтон: Это невозможно. Лоуренс: Но это так. Я это смог.
Lawrence: We've taken Aqaba. Brighton: Taken Aqaba? Who has? Lawrence: We have. Our side in this war has. The wogs have. We have… Brighton: You mean the Turks have gone? Lawrence: No, they're still there but they've no boots. Prisoners, sir. We took them prisoners, the entire garrison. No that's not true. We killed some, too many really. I'll manage it better next time. There's been a lot of killing, one way or another. Cross my heart and hope to die, it's all perfectly true. Brighton: It isn't possible. Lawrence: Yes it is. I did it.
Лоуренс: Я убил двух человек. Двух арабов. Один - совсем мальчик. Это было вчера. Я завел его в зыбучие пески. Другой был мужчиной. Это случилось на подступах к Акабе. Мне пришлось казнить его из своего пистолета. Что-то в этом мне не понравилось. Алленби: Ну, естественно. Лоуренс: Нет. Вы не поняли. Алленби: Ладно. Хорошо, что все в порядке. Вы получите предупреждение. Лоуренс: Тут другое. Алленби: Что же? Лоуренс: Я наслаждался этим.
Lawrence: I killed two people, I mean two Arabs. One was a boy. That was yesterday. I led him into a quicksand. The other was a man. That was before Aqaba anyway. I had to execute him with my pistol. There was something about it I didn't like. Allenby: Well, naturally. Lawrence: No, something else. Allenby: I see. Well that's all right. Let it be a warning. Lawrence: No, something else. Allenby: What then? Lawrence: I enjoyed it.
Бентли: Вы знаете генерала Алленби? Не доверяйте ему. Он хитрая бестия. Фейсал: Простите? Бентли: Умный человек. Фейсал: Хитрая бестия. Это очень хорошо. Я буду с ним осторожен. Спасибо за участие, мистер Бентли. Бентли: Ваше Высочество, мы, американцы, когда-то были колонией, и теперь мы симпатизируем любому народу, который отстаивает свою свободу. Фейсал: Приятно это слышать. Бентли: Кроме того, мои интересы совпадают с вашими. Я хочу о вас рассказать. Очень хочу о вас рассказать.
Bentley: Watch out for Allenby. He's a slim customer. Feisal: Excuse me? Bentley: A clever man. Feisal: 'Slim customer.' It's very good. I will certainly watch out for him. You are being very sympathetic, Mr. Bentley. Bentley: Your Highness. We Americans were once a colonial people, and we naturally feel sympathetic to any people anywhere who are struggling for their freedom. Feisal: Very gratifying. Bentley: Also, my interests are the same as yours. You want your story told. I badly want a story to tell.
Фейсал: С начала этой кампании четыре месяца назад, у нас было тридцать семь раненых и сто пятьдесят шесть убитых. Обратите внимание на то, что убитых гораздо больше. Бентли: Да, в четыре раза больше. Фейсал: Это потому, что тех, кого нельзя унести с поля боя, мы убиваем сами. Мы не оставляем раненых туркам. Бентли: Вы хотите сказать…? Фейсал: Мы не оставляем раненых туркам. В их глазах мы не воины, а повстанцы. Повстанцы, даже раненые, не защищены Женевской конвенцией, и их подвергают мучениям. Бентли: Каким? Фейсал: Более страшным, чем вы можете себе представить.
Feisal: Since starting this campaign four months ago, we have lost 37 wounded, 156 dead. Do you remark at this proportion between our dead and wounded? Bentley: Yeah. Four times as many. Feisal: That's because those too badly wounded to bring away we ourselves kill. We leave no wounded for the Turks. Bentley: You mean... Feisal: I mean we leave no wounded for the Turks. In their eyes, we are not soldiers, but rebels. And rebels, wounded or whole, are not protected by the Geneva Code and are treated harshly.
'Bentley: How harshly? Feisal: More harshly than I hope you can imagine.
Бентли: В Каире мне приходилось слышать, что майор Лоуренс ненавидит кровопролитие. Фейсал: Совершенно верно. Для него сострадание — это боль души. Для меня — просто цивилизованность. Судите сами, какой мотив более весом.
Bentley: I heard in Cairo that Major Lawrence has a horror of bloodshed. Feisal: That is exactly so. With Major Lawrence, mercy is a passion. With me, it is merely good manners. You may judge which motive is the more reliable.
Бентли: Всё очень просто, я ищу героя… у меня дома влиятельные люди считают, что Америка должна принять участие в войне с Германией и Турцией. Мне поручили сделать материал, который представит нашему народу эту войну… Фейсал: Развлечением? Бентли: Едва ли. Но надо показать авантюрный дух. Фейсал: Вам нужен персонаж, который склонит ваше государство к войне. Бентли: В общем, да. Фейсал: Лоуренс подойдет.
Bentley: It's very simple, sir. I'm looking for a hero… certain influential men back home believe that the time has come for America to lend her weight to the patriotic struggle against Germany, uh, and Turkey. Now I've been sent to find material which will show our people that this war is, uh... Feisal: Enjoyable? Bentley: Oh, hardly that, sir. But to show them its more adventurous aspects. Feisal: And you are looking for a figure who will draw your country towards war. Bentley: All right. Yes. Feisal: Lawrence is your man.
Бентли: Как вы думаете, что эти люди рассчитывают получить от войны? Лоуренс: Они хотят свободы. Свободы. Бентли: О ней мечтают все. Лоуренс: Они получат ее, мистер Бентли. Я дам им свободу.
Bentley: What, in your opinion, do these people hope to gain from this war? Lawrence: They hope to gain their freedom. Freedom. Bentley: They hope to gain their freedom. There's one born every minute. Lawrence: They're gonna get it, Mr. Bentley. I'm going to give it to them.
Бентли: …что лично вас привлекает в пустыне, майор Лоуренс? Лоуренс: Там чисто. Бентли: Прозрачнее сказать невозможно.
Bentley: What is it, Major Lawrence, that attracts you personally to the desert? Lawrence: It's clean. Bentley: Well, now, that's a very illuminating answer.
Ауда(о Лоуренсе): Он твой друг? Али: Не трогай меня. Ауда: Ты любишь его. Али: Нет, боюсь. Ауда: А почему плачешь? Али: Если он пугает меня, то как же ему самому страшно...
Брайтон (о Лоуренсе и арабах): Они считают его пророком. Алленби: Они или он сам?
Brighton (about Lawrence and the Arabs): They think he's a kind of prophet. Allenby: They do or he does?
Фейсал: Мой друг Лоуренс… Он грезит садами родной земли... и жаждет увидеть готические крыши в Суррей. В своем воображении он уже ловит форель... и предается обычным занятиям английских джентльменов. Алленби: Это обо мне, а не о полковнике Лоуренсе.