Медный всадник (Брюсов)
«Медный всадник» — статья Валерия Брюсова 1909 года о поэме Александра Пушкина.
Цитаты
[править]Первое, что поражает в «Медном Всаднике», это — несоответствие между фабулой повести и её содержанием. |
… понимание Петра в «Медном Всаднике», как воплощения, как символа самодержавия, — до некоторой степени включает в себя и другие толкования повести. <…> Мятеж личности против самодержавия невольно становится мятежом против «исторической необходимости» и против «обожествления личности». |
Если присмотреться к характеристике двух героев «Медного Всадника», станет явным, что Пушкин стремился всеми средствами сделать одного из них — Петра — сколько возможно более «великим», а другого — Евгения — сколько возможно более «малым», «ничтожным». «Великий Пётр», по замыслу поэта, должен был стать олицетворением мощи самодержавия в её крайнем проявлении; «бедный Евгений» — воплощением крайнего бессилия обособленной, незначительной личности. |
Пушкин чувствовал, что исторический Пётр, как ни преувеличивать его обаяние, всё же останется только человеком. Порою из-под облика полубога будет неизбежно выступать облик просто человека <…> И вот, чтобы сделать своего героя чистым воплощением самодержавной мощи, чтобы и во внешнем отличить его ото всех людей, Пушкин переносит действие своей повести на сто лет вперёд <…> и заменяет самого Петра — его изваянием, его идеальным образом. Герой повести — не тот Пётр, который задумывал «грозить Шведу» и звать к себе «в гости все флаги», но «Медный Всадник», «горделивый истукан» и прежде всего «кумир». |
Образ Петра преувеличен здесь до последних пределов. Это уже не только победитель стихий, это воистину «властелин Судьбы». Своей «роковой волей» направляет он жизнь целого народа. Железной уздой удерживает он Россию на краю бездны, в которую она уже готова была рухнуть. |
Изо всего, что сказано в повести о Петре Великом, нельзя составить определённого облика: все расплывается во что-то громадное, безмерное, «ужасное». Нет облика и у «бедного» Евгения, который теряется в серой, безразличной массе ему подобных «граждан столичных». Приемы изображения того и другого, — покорителя стихий и коломенского чиновника, — сближаются между собою, потому что оба они — олицетворения двух крайностей: высшей человеческой мощи и предельного человеческого ничтожества. |
По числу стихов «Медный Всадник» — одна из наиболее коротких поэм Пушкина. <…> Между тем замысел «Медного Всадника» чрезвычайно широк, едва ли нс шире, чем во всех других поэмах Пушкина. На протяжении менее чем 500 стихов Пушкин сумел уместить и думы Петра «на берегу варяжских волн», и картину Петербурга в начале XIX века, и описание наводнения 1824 года, и историю любви и безумия бедного Евгения, и свои раздумья над делом Петра. Пушкин нашел возможным даже позволить себе, как роскошь, несколько шуток, например, упоминание о графе Хвостове. |
Верха изобразительности достигает стих «Медного Всадника» в сцене преследования бедного Евгения. Повторением одних и тех же рифм, повторением несколько раз начальной буквы в стоящих рядом словах и упорным повторением звуков к, г и х — даёт Пушкин живое впечатление «тяжело-звонкого скаканья», эхо которого звучит по пустой площади, как грохотанье грома. |