У Шекли социальный смысл приобретает уже сам факт, что он пишет фантастику <…>. Шекли пишет не столько обо всём на свете, сколько обо всём белом свете, о связи всего на свете. Фантастика для него тот жанр, где ему легче всего быть философом, оставаясь художником. <…>
В то же время Шекли, пожалуй, самый традиционно-американский из современных американских фантастов. Корни его творчества уходят глубоко в те времена, когда слова «фантастика» и «наука» ещё не срослись и по страницам американских журналов и книг проносились на конях, протопывали в тяжёлых старательских башмаках, проплывали на плотах и колёсных пароходах герои, право же, никак не причастные ни к миру науки, ни к большому миру, обжитому, перекроенному и переосмысленному на свой лад современной наукой. <…> Шекли хорошо помнит и любит этих героев. В этом его необычность.
Буйство красок, бешеный порыв в неизвестное, вера в неисчерпаемость души человеческой — все эти определения мало подходят для современной американской фантастики.
Если современную фантастику сравнить по способу художественного мышления с литературой какого-нибудь из прошлых столетий, то скорее всего приходит на ум, пожалуй, XVIII век — век Просвещения[2], с его ясной, рациональной, лишённой предрассудков литературой, приучавшей людей смотреть на мир чистым и острым взором. <…> Просветители очень многое сделали нам понятным и очень немногих своих героев — близкими. <…>
Нам хочется большей сложности и большего тепла.
Шекли почувствовал это сильнее других.
Шекли — сказочник. Мир, который он рисует, — это мир сказки. <…>
Сказочный мир увиден Шекли в том повороте, который предложила ему новая физика и кибернетика, и их вторжение нисколько не замутнило прозрачные воды сказки; ведь кибернетика — это наука, отрешившаяся от взрослой всезнающей самоуверенности, наука, снова научившаяся задавать детские вопросы, как их всегда задавало искусство.
И так же по-детски неистощимая на выдумку.
Шекли — враг безликой техники, потому что она обезличивает человека. Но его вражда к ней становится особенно острой из-за того, что холодная отвлечённость техники ассоциируется для него с отношениями в буржуазном обществе. <…>
Герои Шекли — люди с душой. Тех, кого они встречают на своём жизненном пути, зачастую тоже нельзя упрекнуть в чёрствости сердца. И всё же каждому из них противостоит совершенно бездушный мир.
Социальная традиция, привычка, рутина обступают людей как стена. И всё-таки некоторые пробиваются сквозь стену. У этих героев Шекли есть замечательное качество: они некорыстны. У них нет этого приобретательского зуда, снедающего обывателя, им всё равно, как там у соседей, они умеют жить сами по себе, не вступая в соревнование с вандербильдшами. Если иных из них и затолкали до одури на улицах перенаселённых городов, то прежде всего потому, что они не несутся в общем потоке. <…>
Шекли и в качестве сатирика, и в качестве утописта выступает против устоявшегося, косного, подчинившегося социальной инерции мира. Он не хочет быть даже заподозренным в тех пороках, в которых обвиняет своих противников. Самодовольному и неподвижному современному обществу он отнюдь не намерен противопоставить такую же самодовольную и неподвижную утопию. Это было бы не умнее, чем одеревеневшему от возраста старику противопоставить одеревеневшего от важности молодого человека. Он за общество гибкое, динамичное. Только оно открывает настоящий простор для личности.
Шекли явно тяготеет к старой традиции «антимашинной утопии». <…> Если он чем-то от [неё] отличается, то прежде всего эмоциональностью. Так и кажется — вот сейчас он возьмёт кувалду и пойдёт крушить машины и механизмы <…>.
Но он отводит руку от кувалды и принимается рассуждать дальше. <…>
Но всё же Шекли — за цивилизованного человека. Дикарскую утопию он высмеивает, как только может <…>. Он знает, что двадцатому веку при всей его механизации не приходится занимать дикарей у других эпох. Своих хватает, обученных всем современным ухваткам.
К тому же Шекли видит спасение человечества в том, что оно вступило в новую фазу — космическую. <…>
Мало этого, сама нестандартность героев Шекли не только укор сегодняшней цивилизации, но и своеобразный двигатель прогресса. Жизнь будет предлагать всё новые, невиданные прежде задачи, а в необычных обстоятельствах побеждают нестандартные герои.
У Шекли — обострённое чувство сюжета и умение писать очень просто, но так, что написанное порождает множество совсем не простых ассоциаций. Короче, он не поучает и не развлекает — он вместе с нами размышляет о жизни. Поэтому читать его легко, забыть — трудно.
