О поэтах (Гашек)

Фельетон Ярослава Гашека 1907 года в трёх частях без названия (именуются по первым словам) о современной чешской поэзии был впервые опубликован в трёх апрельских номерах газеты Komuna.

Цитаты

Юные поэты — парни кровь с молоком, но всё у них туманно, бледно. Бледное солнце на бледных деревьях, тусклые отблески надежды неразумных. И все у них позднее, а у некоторых — кроваво-расплавленное. Кроваво-расплавленные волосы, дни, глаза (грохочущие), кроваво-расплавленная тишина. Многие из них видят массы, видят чьё-то тело на погребальных носилках, немеют от скорби, завидуют покойнику, что на нём саван. У многих появляются странные прихоти. Один хотел бы проглотить желтую тоскующую розу, другой — повесить своё сердце на дерево греха, а третьему хотелось бы обнимать свою милую без греха встречи и так далее. А кто-то не может унести своё сердце. <…> Они погребают своё счастье в стихах по шестьдесят строк, вырывают от грусти своё сердце из худосочного тела в стихах по пятьдесят строк, плюют смех скепсиса прямо солнцу в сияние в стихах по сорок строк. На некоторых бедняг, забитых жизнью, падают звёзды… — перевод: Ю. Шкарина, 1983 («О поэтах»)

— «Недавно я познакомился в кафе...» (Seznámil jsem se nedávno v kavárně...), 14 апреля

	Ножки существ женского пола ещё до их появления в стихах хорошо вымыты, и поэтому поэт может смело петь: «Счастье всасывал я из ног Твоих, Светлая!» <…> А другой хочет извлечь из пышного тела своей «бледной» несколько — количество не так важно — прекрасных миров. — перевод: там же
	— «Если уж ты ринулся в путь, став варваром...» (Když už člověk vrhne se na dráhu barbara...), 21 апреля

Во всех этих поэмах, в стихах и прозе, во всех романах и рассказах перед читателями предстают жалкие фигуры, терпящие притеснения и без надежды блуждающие в потёмках. Это — ремесленная литература, где авторы не показывают, по какой дороге должен идти народ, а только причитают над его страданиями. <…> То здесь, то там появляется утренняя заря, без которой не может обойтись ни один социальный поэт. Заводские трубы, увитые кровавыми розами. Багровое небо, и вдали, над унылыми толпами рабочих, вливающимися в ворота фабрик, — дождь. Унылые толпы — это парадный реквизит социальной литературы. Кое-где вам обещают месть, но никогда не осуществляют её. Случается, что такой пиит откроет стрельбу по бастующим и для проформы бросит камень в голову офицера. Но обещанной мести вы не найдёте. Забастовщиков уводят в кандалах. Это один вариант. Иной автор пишет, как фабрикант, соблазнив работницу, вышвырнул её за дверь. Работница, естественно, плачет и сжимает кулаки. Где-нибудь снова появляется парадная заря. Обманутая клянётся отомстить и кидается в пруд, а если действие происходит на сахарном заводе — в какую-нибудь наполненную водой яму. Другой поэт ждет, пока работница, соблазненная и отвергнутая цинично смеющимся сыном фабриканта, родит. Младенец обычно бывает мужского пола. Работница, задушив своего ребёнка, вместо того чтобы задушить его отца, предстает перед судом. Этот сюжет излюблен в социальных драматургических произведениях. Далее всё зависит от поэта. Либо он заставит присяжных осудить жертву-душительницу, либо оправдает её. Решает тут авторская индивидуальность: то есть отрывал ли поэт в детстве мухам лапки или нет. Если он чувствителен, то освобождает обвиняемую, и она, рыдая, покидает сцену. — перевод: О. М. Малевич, 1960 («Поэзия социальная»)

— «А в ней ещё более мрачная и удручающая...» (A ještě více zachmuřenější, ponurejší...), 26 апреля