Падёж (Сорокин)
«Падёж» — гротескно-сатирический рассказ Владимира Сорокина 1978 года. Вошёл в третью часть романа «Норма» (как читаемый персонажем) и авторские сборники «Утро снайпера» 2002 года и «Заплыв» 2008.
Цитаты
[править]«Приказываю проконопатить склад инвентаря регулярно валяющейся верёвкой. <…>»; «Приказываю снять дёрн с футбольного поля и распахать в течение 16 минут. <…>»; «Приказываю Сидельниковой Марии Григорьевне пожертвовать свой частно сваренный холодец в фонд общественного питания. Председатель Тищенко». |
— А почему [на макете] избы разноцветные? |
— Как зерно посыпалось, эти двое шасть ко мне! Ах ты, говорят, сучье вымя, ты, кричат, грабитель, насильник. Мы тебя сдадим куда надо, народ судить будет. Особенно старик разошёлся: бородой трясёт, ногами топает. Да и баба тоже. Ну я молчал, молчал, да кааак старику справа — трссь! Он через мешки кубарем. Баба охнула да к двери. Я её, шкодницу, за юбку — хвать. Она — визжать. Платок соскочил, я её за седые патлы да как об стену-то башкой — бац! Аж брёвна загудели. Повалилась она, хрипит. Старик тоже в зерне стонет. Тут я им лекцию и прочёл. |
… стали расстегивать ширинки. <…> |
— А ну-ка, родословную! Живо! <…> |
Сумерки отмечены прохладой, |
Напоследок Мокин отскочил к дверце, разбежался и изо всех сил пнул его в ватный живот. Тищенко ухнул, отлетел к стене и, стукнувшись головой о гнилые доски, затих. <…> |
— А работа каждодневная? В Устиновском нархозе брёвна в землю вогнали, встали на них, руки раскинули и напряглись! Напряглись! В Светлозарском — грабли, самые простые грабли в навоз воткнули, водой окропили, и растут! Растут! А устьболотинцы?! Кирпич на кирпич, голову на голову, трудодень на трудодень! И результаты, конечно, что надо! А мы? Река-то до сих пор ведь сахара просит! Поля, что, опять хером пахать будем?! Утюгу кланяться да на ежа приседать? Оглядываться да на куму валить?! Крыльцо молоком промывать?! |
О рассказе
[править]«Деконструкция» соцреалистической мифологии в этой повести <…> не сводится к простому «переворачиванию» соцреалистического протосюжета. В сущности, перед нами опять-таки переходный ритуал — только не индивидуальный, а социальный: обновление жизни оплачивается жертвоприношением «старого царя». Объятый пламенем председатель не случайно растворяется в пейзаже колхоза, уже сожжённого дотла: так происходит его «социальная интеграция». Более того, разрушительная активность «наставников» также объясняется спецификой переходного обряда. В традиционном переходном обряде, — отмечает М. Элиаде — происходит «символическое возвращение в Хаос. Для того чтобы быть созданным заново, старое сначала должно быть уничтожено»[1]. <…> | |
— Марк Липовецкий, «Современная русская литература» (том 2), 2003 |
Примечания
[править]- ↑ Eliade Mircea. Birth and Rebirth: The Religious Meaning of Initiation in Human Culture / Transl. Willard R. Trask. — New York, 1958. P. XII.