В саду Моники Суинтон стояло вечное лето, и миндаль шелестел неопадающей листвой. Сорвав шафранную розу, Моника показала её Дэвиду.
— Смотри, какая красивая!..
Дэвид поднял голову и улыбнулся, но не ответил. Взяв цветок, он бросился бежать через лужайку и вскоре скрылся за низкой металлической будкой, где стоял газонокосильный автомат, готовый в зависимости от обстоятельств косить, мести, трамбовать. Моника осталась одна на безупречной дорожке из искусственного гравия.
Она очень хотела полюбить мальчика. — начало
In Mrs. Swinton’s garden, it was always summer. The lovely almond trees stood about it in perpetual leaf. Monica Swinton plucked a saffron-colored rose and showed it to David.
“Isn’t it lovely?” she said.
David looked up at her and grinned without replying. Seizing the flower, he ran with it across the lawn and disappeared behind the kennel where the mowervator crouched, ready to cut or sweep or roll when the moment dictated. She stood alone on her impeccable plastic gravel path.
She had tried to love him.
Моника Суинтон — двадцатидевятилетняя стройная женщина с блестящими глазами — вошла в гостиную и опустилась в кресло, изящно скрестив ноги. Сначала она сидела и размышляла, потом — просто сидела, ни о чем не думая. Время словно остановилось. Вернее, оно еле-еле текло, как течет только для детей, безумцев и жен, чьи мужья отправились куда-то за тридевять земель переделывать мир. Машинально Моника потянулась к пульту и отрегулировала оконные стекла. Сад за окнами растаял; вместо него по левую руку от Моники возник городской центр — высотные здания, мельтешащие фигурки людей, аэромобили (звук она предусмотрительно не включила). Моника была одна. Задыхающийся от перенаселения мир — идеальное место, чтобы чувствовать себя одиноко.
Monica Swinton, twenty-nine, of graceful shape and lambent eye, went and sat in her living room, arranging her limbs with taste. She began by sitting and thinking; soon she was just sitting. Time waited on her shoulder with the maniac slowth it reserves for children, the insane, and wives whose husbands are away improving the world. Almost by reflex, she reached out and changed the wavelength of her windows. The garden faded; in its place, the city center rose by her left hand, full of crowding people, blowboats, and buildings (but she kept the sound down). She remained alone. An overcrowded world is the ideal place in which to be lonely.
— Знаешь, Тедди, о чём я думаю? — спросил он. — О том, как отличить настоящие вещи от ненастоящих.
Медвежонок снова перебрал в уме возможные варианты ответов.
— Настоящие вещи — хорошие.
— Я знаю. Но вот время — оно хорошее? Маме, по-моему, оно не нравится. Один раз — много, много дней назад — она сказала, что её время уходит. А время настоящее, Тедди?
— Время узнают по часам. Часы — настоящие. У мамочки много часов — наверное, они ей нравятся. Одни часы она даже носит на руке вместе с компьютером.
Дэвид принялся рисовать аэробус на обороте письма.
— Ты и я — настоящие. Правда, Тедди?
Глаза игрушечного медвежонка не мигая смотрели на мальчика.
— Ты и я — настоящие, Дэвид, — сказал Тедди. Утешать было его специальностью.
“Teddy, you know what I was thinking? How do you tell what are real things from what aren’t real things?”
The bear shuffled its alternatives. “Real things are good.”
“I wonder if time is good.
I don’t think Mummy likes time very much. The other day, lots of days ago, she said that time went by her. Is time real, Teddy?”
“Clocks tell the time. Clocks are real. Mummy has clocks so she must like them. She has a clock on her wrist next to her dial.”
David started to draw a jumbo jet on the back of his letter. “You and I are real, Teddy, aren’t we?”
The bear’s eyes regarded the boy unflinchingly. “You and I are real, David.” It specialized in comfort.
— Принимая во внимание блестящие достижения нашей цивилизации и, разумеется, серьезнейшую проблему перенаселения, нельзя не удивляться тому, что миллионы и миллионы людей продолжают страдать от одиночества. Для них наш искусственный слуга будет спасением. Он всегда ответит на любой вопрос, и даже самая глупая беседа никогда ему не наскучит.
<…>
Генри сел под восторженные аплодисменты. Даже синтетический слуга, одетый в неприметный серый костюм, с воодушевлением хлопал в ладоши.
“For the future, we plan more models, male and female — some of them without the limitations of this first one, I promise you! — of more advanced design, true bio-electronic beings.
<…>
He sat down to enthusiastic applause. Even the synthetic serving-man, sitting at the table dressed in an unostentatious suit, applauded with gusto.
— Ты глупый, Дэвид. Твоей мамочке одиноко — вот почему она завела тебя.
— Но у нее есть папа, а у меня нет никого, кроме тебя, и мне от этого плохо.
Тедди дружески стукнул мальчика по макушке.
— Если тебе плохо, значит, тебе снова придется идти к психоаналитику.
— Я его ненавижу, этого старика! Когда я у него, то чувствую себя ненастоящим!
“You’re being silly, David. Mummy’s lonely. That’s why she had you.”
“She’s got Daddy. I’ve got nobody ‘cept you, and I’m lonely.”
Teddy gave him a friendly cuff over the head. “If you feel so bad, you’d better go to the psychiatrist again.”
“I hate that old psychiatrist — he makes me feel I’m not real.”
Двое взрослых вышли из комнаты, а мальчик и медвежонок сели на землю в тени стандартизированных розовых кустов.
— Слушай, Тедди, как ты думаешь, папа и мама настоящие?
— Ты всегда задаешь такие глупые вопросы, Дэвид! — ответил Тедди. — Никто не знает, что такое «настоящий» на самом деле. Пойдём-ка лучше домой.
— Погоди, мне нужна ещё одна роза!.. — Сорвав крупный ярко-розовый бутон, Дэвид бережно прижал его к груди и повернулся, чтобы идти в дом. Ложась спать, он положит розу на подушку, чтобы её нежность и красота напоминали ему о маме. — конец
As the two adults disappeared from the room, boy and bear sat down beneath the standard roses.
“Teddy — I suppose Mummy and Daddy are real, aren’t they?”
Teddy said, “You ask such silly questions, David. Nobody knows what ‘real’ really means. Let’s go indoors.”
“First I’m going to have another rose!” Plucking a bright pink flower, he carried it with him into the house. It could lie on the pillow as he went to sleep. Its beauty and softness reminded him of Mummy.
