У меня девять жизней

«У меня девять жизней» — фантастический роман Александра Мирера 1969 года.

Цитаты

Жить без тебя, Спать без тебя, Чужие губы целовать, В похожую на гроб кровать Одной ложиться — Без тебя. Отсюда — всё, Отсюда — врозь. Знакомой болью губы сводит. Как пуля в мозг, Как в горло нож, Как в сердце — гвоздь Рассвет приходит. — часть третья, глава 6

Часть первая

Они осматривали Рафаила, перебрасывались звучными фразами. Работали спокойно, медлительно. Иногда замирали, прикрывали глаза, думали. Вторая женщина обтирала Рафаила губкой. Из стены проговорили несколько слов. <…> Из стены стали появляться жёлтые корзиночки, бородатый ставил их в ряд на уступе зелёной стены, и пока Колька смотрел, как он их ставит, кудрявая девушка согнула Рафкину правую руку, что-то сделала изнутри на локте, и — Колька чуть не вскрикнул — из руки торчала тонкая трубочка, и с её конца капала кровь. <…> Бородатый вынул из корзиночки что-то розовое, живое. Передал охотнице. Оно вяло трепыхалось, пищало — непередаваемо мерзкое, гнусного телесного цвета — живой клубок. Мерзкий безглазый живой клубок. Его поднесли к струйке крови. <…> Клубок жрал кровь и чавкал. Бородатый держал наготове ещё один клубок, а бритый смотрел, поглаживая подбородок, а охотница кормила эту мерзость Рафкиной кровью, одного за другим, по нескольку капель, и они чавкали, пищали и шевелили какими-то обрубочками вместо лапок. Облизывались. Их клали обратно в корзинки, розовых, поросших редкими чёрными волосками. Они были разные — и размером с крысу, слепые, и побольше, с глазками. И глазки смотрели. <…> Мерно шлепались клубки на донца корзинок. Режущий формалиновый запах исходил от них. <…> Кудрявая выдернула прутик. Залепила ранку. <…> Корзиночки с кормленной нежитью ставили направо по стене, а слева брали ещё корзиночки, вынимали розовых, держа их за шкирки, и скармливали им с разных лопаточек слюну, обрезок кожи, снятой с раны, волосы. Затем бритый посмотрел на Кольку, Володю, распорядился. Женщины отошли к стене — возились с корзинками, — а мужчины взяли последний анализ и передали женщинам три последние корзинки. <…> Корзинки стояли вдоль стены, с откинутыми крышками. Рафаил спал, — незаметно его обморок перешёл в сон. Бородатый и пожилая женщина возились со сломанной ногой — тянули, поправляли, ощупывали. <…> Розовые теперь жрали орехи. В первой корзинке лежал маленький, безглазый, не отрываясь от продолговатого ореха в половину себя величиной. И Колька видел, как у него набухли выступы над мокрой крошечной пастью. Набухли, протекли прозрачной жидкостью. И открылись голубоватыми глазками и вытаращились, а пасть урчала и пожирала орех. <…> Пятая корзинка — растут руки. Кожистые, красно-коричневые руки с ноготками. Одна лапа отстает, она ещё бесформенная, лишь конец распятерился… Шестая корзинка — ничего не растёт. Клубок не жрёт, лежит тихо. Десятая корзинка — под глазами прет выпуклый бугор, а ниже то ли был, то ли вырос нос пуговкой. Глаза большие, смотрит вкось. Жрет, и трясется от жадности. Двенадцатый — растёт хвост, о Господи! Кудрявая девушка стояла над четырнадцатым номером и внимательно подсыпала орехи из такой же жёлтой корзинки. Существо жрало двумя ртами и росло, бесформенно, во все стороны, заполняя плетёнку, выпирая наружу… <…> Опыт закончился. Остальные трое подошли смотреть своих уродов. Вынимали их из корзинок, вдумчиво наклоняя головы. По очереди говорили, опять кивали головами и передвигались к следующему. Так они просмотрели все корзинки, числом двадцать шесть — Колька их сосчитал машинально. — глава 4

Старик свернул в оранжевую глубину, направо. Акустический фокус. За поворотом тишина сменилась гулом хора на спевке. Длинный прямой туннель, по всей длине сидят люди. Поют. Слева — то же самое. Насколько хватает глаз, бесконечным рядом, сидят голые люди на пятках, поют. <…> Каменный парапет протянут вдоль туннеля. Перед ним люди, за ним — ряды метровых глыб неправильной круглой формы, как бы слипшихся боками. Нить гигантских рябиновых бусин, нависающих над парапетом. Уходит далеко, не видно конца. <…> Он вырвался из оцепенения и шагнул вперёд, вплотную к парапету, и увидал как раз на уровне взгляда бесконечную оранжевую волнистую полосу этих визжащих шаров, а около своих колен — неглубокий желоб, в котором покоились шары, на треть погруженные в оранжевый кисель, густой на вид. Вокруг глыбы кисель трепыхался мелкими, густыми волнами. Из-за плеча выдвинулся Володя и проговорил тонким, педантичным голосом: — Увеличенная модификация существ-анализаторов, я полагаю? <…> Режущий формалиновый звук, розоватые, мясистые тела в редких чёрных волосках, мерзкие ротики-щёлки, жрущие оранжевый светящийся кисель — сквозь пение слышался шелест. Чавкают, слившись боками. Белые муравьи, просвечивая оранжевым, суетятся на бугристых телах — облизывают… <…> Шар, около которого они стояли, ответил внезапным визгом: «О-и-и!» Это было ужасно, в сущности. Неподвижная безглазая глыба что-то говорила по-своему, пошевеливая впадиной-воронкой на лицевой поверхности… Старец тут же подскочил и глухим басом, с оттенком подобострастия пропел что-то успокоительное. Воронка умолкла. — Нарана, нарана! — экзальтированно повторил старец. Пошли, пробираясь по довольно узкому проходу за спинами людей. Они сидели на пятках, не оглядывались. Перекликались с этим, тихо, протяжно распевая гласные, а это визжало, отвечая. Некоторые сидели по двое, иногда мужчина с женщиной. У всех были сосредоточенные, усталые лица, а туннель всё тянулся и тянулся, показывая впереди ряды голых выпрямленных спин с тенями между лопатками. <…> Пригласили сесть. <…> Край желоба закрыл чавкающие ротики, перед самым лицом оказалась оранжевая тьма воронки. <…> Учитель быстро запел, обращаясь к воронке. Та шевельнулась, ответила тонким визгом: «И-иуиа-айе-е» в разных тонах. Потом ещё, но приятней, без визга. Вроде пастушьей жалейки: «И-у-у-ту…» Колька почувствовал — от него ждут, чтобы он поговорил на своём языке. <…> — Как мне называть тебя? — Нарана, — был ответ, что означало «Великая Память». — глава 7

Опрокинулась корзинка, и на траву вывалился «нардик» — розовый клубок — с писком пополз, таращась мокрым глазом посреди спины… — глава 8

Часть вторая

… люди безразличны Наранам, как муравьи, бегающие у подножья дерева. Кому-то из них должно направиться за добычей, и выбор падает на самых суетливых. — глава 1

Под лучами Солнца нардики изменялись буйно и разнообразно, каждая разновидность на свой лад. По изменению десятка разновидностей можно было составить полную картину того, как Солнце в настоящую секунду влияет на Равновесие. Ещё в воспиталищах каждый узнавал, что эта зависимость была установлена свыше тысячи лет назад Киргаханом, великим учёным. Он показал, что в период больших солнечных пятен нардик из разновидности «круглая ящерица» прозревает, пролежав полчаса под лучами великого светила. В то же время белые жуки гоний наполовину сокращают кладку яиц, и большие муравьи гоний лишаются пищи тоже наполовину и потому начинают пожирать зелёных тлей третьего и пятого вида, что, в свою очередь, пагубно сказывается на гониях — приёмные раструбы наливаются избыточным соком, который в обычных условиях отсасывается тлями. Киргахан же <…> выразил мнение, что в будущем с помощью нардиков можно будет предсказать любое изменение Равновесия. А, предсказав, исправить вредное влияние Солнца на Равновесие. <…> Не только тончайшие изменения солнечного света, но и невидимые «ночные лучи» стали контролироваться Наблюдающими Небо. Тысячи нардиков в разные часы дня и ночи извлекались из пещер Нараны, их матери, и, урча и повизгивая, вбирали в себя лучи. Некоторые начинали расти, некоторые оставались неизменными, некоторые гибли. И в том, как они росли и за какое время умирали, и какие из них оставались неизменными, был глубокий смысл. Тысячи слов непрерывно сообщались Великой Памяти учёными: о каждом открывшемся глазке, о каждом отросшем когте, о каждом орехе, съеденном каждым нардиком. И в каждом поселении Великая Память выслушивала всё это — в двухстах поселениях пятьюдесятью тысячами ушей, выделенных для Охраняющих Равновесие. Нарана сопоставляла эти речи и связывала их с другим потоком сведений. О том, как ведут себя твари Малого Равновесия — насекомые, черви, пауки и моллюски. О том, как плодоносят и цветут деревья, как растут слонята в питомниках и дети в воспиталищах. Сколько детёнышей наметали крысы, и сколько жуков-медальонов всползли на деревья и засохли, готовые к употреблению <и т.п.> — там же