Чудный рассвет (Дозуа)

«Чудный рассвет» (англ. A Special Kind of Morning) — повесть-антиутопия Гарднера Дозуа 1971 года.

Цитаты

	Машина Судного дня — это человеческая раса. — эпиграф
	The Doomsday Machine is the human race.
	— граффити в метро Нью-Йорка

Когда ты ждёшь смерти и лежишь на земле, любя жизнь, ты, может быть, впервые замечаешь, как прекрасен мир… Лежишь, слушая приближающийся топот копыт коня князя тьмы, чувствуешь, как подковы безжалостно высекают искры с поверхности мозга, и знаешь, что ещё миг — и смерть сойдёт с небес, и невозможно остановить её разящий удар — это ожидание самое долгое и тяжёлое. Минуты растягиваются в часы, часы невообразимого ужаса. Попробуй представить себе все ужасы, суммируй их чешуйчатые, покрытые коростой, морды...

When the thing you're waiting for is probable death, and you're lying there loving life and suddenly noticing how pretty everything is and listening to the flint hooves of darkness click closer, feeling the iron-shod boots strike relentless sparks from the surface of your mind, knowing that death is about to fall out of the sky and that there's no way to twist out from under—then, waiting can take time. Minutes become hours, hours become unthinkable horrors. Add enough horrors together, total the scaly snouts,..

	Доминиканская Дакота неожиданно превратилась в невообразимое, семидесятимильное поле безумия. Сверху это поле накрывали зонты кипящего радиоактивного пепла, который, кружась, взмывал в стратосферу, а затем опадал на землю. Ночью на затянутом тучами небе играли огненным светом зловещие зарницы — отблески кипевшего, раскалённого шлака.
	D'kotta-on-the-Blackfriars was a seventy-mile swath of smoking insanity, capped by boiling umbrellas of smoke that eddied ashes from the ground to the stratosphere and back. At night it pulsed with molten scum, ugly as a lanced blister, lighting up the cloud cover across the entire horizon, visible for hundreds of miles.

Видел ли ты когда-нибудь море, всклокоченное сильным ветром? Ветер пенит море, взбивает воду в белую пену, пока она не превратится в океан клокочущего кружева, без малейших следов голубизны. Если ты это видел, то поймешь, как выглядела земля под Дакотой. Предгорья шевелились. У Квесторов там находился генератор гравитации, и под его воздействием земля волновалась, подобно воде. Грунт трескался, словно яичная скорлупа. Одни участки вздувались новыми горами, на других появились каньоны… Представь себе великана, спящего под самой поверхностью земли. Теперь представь, что ему снятся кошмары, под влиянием которых он постоянно шевелится, а ростом этот великан с добрую милю. Вообрази, как он неожиданно просыпается и, охваченный ужасом, вскакивает на колени с воплем десяти миллионов горящих человеческих тел. Вообрази, что окружавшая его суша в мгновение ока тонет, подобно скале в океане, открывая лоно в тысячу футов шириной, все поглощая и растирая в пыль. Представь себе гору и мгновенно возникшую исполинскую воронку под ней. Эта гора проваливается, и пыль от нее омывает, подобно воде, подножие более древних Доминикан, а на месте горы остается бездонная бездна. В это же время падающая на дно соседней воронки земля взлетает вверх, подобно исполинскому фонтану, затем роли меняются, потом ещё и ещё, словно тебе показывают фрагменты кинофильма, раз за разом повторяя его. Теперь помножь это на миллион и растяни до самого горизонта. Ты сможешь себе это представить? Боюсь, что нет. Духи огня свирепствовали среди этого хаоса, натыкаясь друг на друга и кружась в танце смерти. Временами взрывы тактических ядерных ракет пробивали недолговечную дырку во мраке ночи — яркую, быстро меркнущую, подобно свече под порывом ветра.

Did y'ever watch the sea lashed by high winds? The storm boils the water into froth, whips it white, until it becomes an ocean of ragged lace to the horizon, whirlpools of milk, not a fleck of blue left alive. The land looked like this at D'kotta. The hills moved. The Quaestors had a discontinuity projector there, and under its lash the ground stirred like sluggish batter under a baker's spoon; stirred, shuddered, groaned, cracked, broke: acres heaved themselves into new mountains, other acres collapsed into canyons. Imagine a giant asleep just under the surface of the earth, overgrown by fields, dreaming dreams of rock and crystal. Imagine him moving restlessly, the long rhythm of his dreams touched by nightmare, tossing, moaning, tremors signaling unease in waves up and down his miles-long frame. Imagine him catapulted into waking terror, lurching suddenly to his knees with the bawling roar of ten million burning calves: a steaming claw of rock and black earth raking for the sky. Now, in a wink, imagine the adjacent land hurtling downward, sinking like a rock in a pond, opening a womb a thousand feet wide, swallowing everything and grinding it to powder. Then, almost too quick to see, imagine the mountain and the crater switching, the mountain collapsing all at once and washing the feet of the older Blackfriars with a tidal wave of earth, then tumbling down to make a pit; at the same time the sinking earth at the bottom of the other crater reversing itself and erupting upward into a quaking fist of rubble. Then they switch again, and keep switching. Like watching the same film clip continuously run forward and backward. Now multiply that by a million and spread it out so that all you can see to the horizon is a stew of humping rock. D'y'visualize it? Not a tenth of it. Dervishes of fire stalked the chaos, melting into each other, whirlpooling. Occasionally a tactical nuclear explosion would punch a hole in the night, a brief intense flare that would be swallowed like a candle in a murky snowstorm.

Неожиданно всё изменилось: покрытые радиоактивными осадками участки посветлели и покрылись голубоватым туманом. Затем всё вокруг замигало — словно ты смотришь фильм, а лампа в кинопроекторе замыкает… Сначала мы подумали, что это вызвано разностью температур у поверхности земли из-за пожара. Но через секунду частота мерцаний возросла. Создалось впечатление, что степь превратилась в огромный калейдоскоп и кто-то невидимый вращает его. На это невозможно было смотреть, это ранило глаза, наполняя нас паникой, черной, не имеющей границ, не поддающейся описанию. Мы закрыли глаза, и ужас смыкался над нашими головами. Никто из нас не знал, что нам довелось наблюдать первое применение в военных целях сверхсветового двигателя космических кораблей. Явление, вызываемое им у поверхности Земли, долго держалось в тайне как Объединением, так и Сообществом. Я не инженер, но в общих словах… В общем, при включении двигателя в паре с гравитационным генератором в определенных районах со временем начинало твориться чёрт-те что. Попробуй себе представить, что ты одновременно оказался и тут, и на пару минут вперёд… а может быть, и в прошлом по отношению к точке, отстающей от тебя на несколько дюймов. К примеру, от меня… Понимаю, что моё объяснение способно кого угодно довести до нервного расстройства… В общем, на одном ограниченном участке тело оказывается одновременно в нескольких временах, и в придачу эти как бы фазы времени постоянно меняются. Этот-то процесс мы и увидели… Наконец аппаратуру Объединения разнесло в куски… Так же, как и людей, угодивших под воздействие этого явления: некоторые задохнулись — из-за того, что их вдохи не совпадали с поступлением воздуха, другие утонули в собственной крови, отчего-то оказавшейся снаружи. Как нам показалось — весь этот кошмар продолжался минут десять, по крайней мере, для нас, сторонних наблюдателей. Один физик однажды рассказал мне, что «это» может «тянуться» вечно, равно как и «не существовать» вообще, и что высказывание в пользу одного из этих утверждений вовсе не ставит под сомнение существование другого, в результате любое из утверждений верно и применимо к этой ситуации — в общем, я не понял… В общем, кошмар длился минут десять… Затем мир остановился. Нет, не остановился, а застыл. Мы осмотрелись… Земля перестала бушевать, невдалеке, среди руин, засверкала маленькая звездочка, крохотная, как игольное ушко. Но очень яркая и четкая. Казалось, она вбирает в себя тьму ночи, словно проткнутая булавкой в теле Вселенной дырка, ведущая в новую действительность, вбирающую в себя воздух для крика о том, что она есть… Мы как по команде вжались в грунт, прикрыв головы руками. Произошла вспышка, мы её ощутили затылками и кистями рук. Её свет слепил даже сквозь плотно сомкнутые, вжатые в землю веки. Холм под нами подпрыгнул, мы взлетели в воздух один раз, другой, третий… Мы так испугались, что не обратили внимания на страшный грохот. Спустя миг все стихло. Тут мы почувствовали, вот именно, почувствовали, а не услышали низкий гул. Подняв головы и открыв глаза, мы увидели поток медленно текущей магмы. Магма поднималась из глубины земли и заливала степь огромными языками. Языки сталкивались, и тогда вверх взлетали снопы ярко-красных искр. Экран принял на себя ударную волну взрыва и спас нам жизни, затем перегруженные генераторы сгорели. Это был первый случай, когда генераторы экрана вышли из строя.

Everything began to flicker, random swatches of savannahland shimmering and blurring, phasing in and out of focus in a jerky, mismatched manner: that filmstrip run through a spastic projector. At first we thought it must be heat eddies caused by the fires, but then the flickering increased drastically in frequency and tempo, speeding up until it was impossible to keep anything in focus even for a second, turning the wide veldt into a mad kaleidoscope of writhing, interchanging shapes and color-patterns from one horizon to the other. It was impossible to watch it for long. It hurt the eyes and filled us with an oily, inexplicable panic that we were never able to verbalize. We looked away, filled with the musty surgings of vague fear. We didn't know then that we were watching the first practical application of a process that'd long been suppressed by both the Combine and the Commonwealth, a process based on the starship dimensional "drive" (which isn't a "drive" at all, but the word's passed into the common press) that enabled a high-cycling discontinuity projector to throw time out of phase within a limited area, so that a spot here would be a couple of minutes ahead or behind a spot a few inches away, in continuity sequence. That explanation would give a psychophysicist fits, since "time" is really nothing at all like the way we "experience" it, so the process "really" doesn't do what I've said it does—doing something really abstruse instead—but that's close enough to what it does on a practical level, 'cause even if the time distortion is an "illusionary effect"—like the sun seeming to rise and set—they still used it to kill people. So it threw time out of phase, and kept doing it, switching the dislocation at random: so that in any given square foot of land there might be four or five discrepancies in time sequence that kept interchanging. Like, here might be one minute "ahead" of the base "now," and then a second later (language breaks down hopelessly under this stuff; you need the math) here would be two minutes behind the now, then five minutes behind, then three ahead, and so on. And all the adjacent zones in that square foot are going through the same switching process at the same time (goddamn this language!). The Combine's machinery tore itself to pieces. So did the people: some died of suffocation because of a five-minute discrepancy between an inhaled breath and oxygen received by the lungs, some drowned in their own blood. It took about ten minutes, at least as far as we were concerned as unaffected observers. I had a psychophysicist tell me once that "it" had both continued to "happen" forever and had never "happened" at all, and that neither statement canceled out the validity of the other, that each statement in fact was both "applicable" and "nonapplicable" to the same situation consecutively—and I did not understand. It took ten minutes. At the end of that time, the world got very still. We looked up. The land had stopped churning. A tiny star appeared amongst the rubble in the middle distance, small as a pinhead but incredibly bright and clear. It seemed to suck the night into it like a vortex, as if it were a pinprick through the worldstuff into a more intense reality, as if it were gathering a great breath for a shout. We buried our heads in our arms as one, instinctively. There was a very bright light, a light that we could feel through the tops of our heads, a light that left dazzling afterimages even through closed and shrouded lids. The mountain leaped under us, bounced us into the air again and again, battered us into near unconsciousness. We never even heard the roar. After a while, things got quiet again, except for a continuous low rumbling. When we looked up, there were thick, sluggish tongues of molten magma oozing up in vast flows across the veldt, punctuated here and there by spectacular shower-fountains of vomited sparks. Our scattershield had taken the brunt of the blast, borne it just long enough to save our lives, and then overloaded and burnt itself to scrap; one of the first times that's ever happened.

Мои шаги вызвали некоторую реакцию у нулевика. Оно поднялось, шатаясь из стороны в сторону. Его руки бесцельно болтались… Оно повернулось ко мне, и тогда я смог как следует рассмотреть его. Оно было выше меня, но очень тощим и едва ли весило больше ста фунтов. Голова абсолютно лысая, точнее, безволосая. Волосы нулевикам были абсолютно не нужны. Кисти рук очень толстые, с неразвитыми пальцами. Зато большие пальцы ног отличались своей длиной и подвижностью, они позволяли этому существу свободно перемещаться по секциям Мозга. Ступни его ног, мягкие, покрытые нежной кожей, превратились в кровавое месиво… Hoc бесформенный кусок розоватого мяса вокруг единственной ноздри. Почти полное отсутствие ушей, так, маленькие загогулинки. Зато глаза — огромные, с чёрными зрачками, похожие на глаза ночных пауков. Они прекрасно видели в вечном сумраке помещений Мозга. Их сделали такими, чтобы сохранить хоть какой-то контакт между нулевиком и окружающим миром — боясь, что в противном случае его разум перестанет работать. На висках, у запястий, на шее виднелись небольшие язвочки — точки подключения электродов. Нулевик, как ни странно, был одет во что-то, напоминающее пижаму из теплоизоляционного материала, но от пижамы остались одни лохмотья. Признаки пола у нулевика отсутствовали. Под грудной клеткой был странный провал — органов пищеварения у него также не было. Но они ему и не требовались.

My footsteps triggered some response in the null. It surged drunkenly to its feet, arms swinging limply, and turned to face me. The null was slightly taller than me, built very slender, and couldn't have weighed too much more than a hundred pounds. It was bald, completely hairless. The fingers were shriveled, limp flesh dangling from the club of the hand; they had never been used. The toes had been developed to enable technicians to walk nulls from one section of the Cerebrum to another, but the feet had never had a chance to toughen or grow callused: they were a mass of blood and lacerations. The nose was a rough blob of pink meat around the nostrils, the ears similarly atrophied. The eyes were enormous, huge milky corneas and small pupils, like those of a nocturnal bird; adapted to the gloom of the Cerebrum, and allowed to function to forestall sensory deprivation; they aren't cut into the psychocybernetic current like the synapses or the ganglions. There were small messy wounds on the temples, wrists, and spine-base where electrodes had been torn loose. It had been shrouded in a pajamalike suit of nonconductive material, but that had been torn almost completely away, only a few hanging tatters remaining. There were no sex organs. The flesh under the rib cage was curiously collapsed; no stomach or digestive tract.

Я родился в семье неклонированного инструктора, и все могло сложиться иначе, если бы отец не взял в банке крупный кредит… Ему не повезло, и он был объявлен банкротом. Объединение выжгло у него верхние зоны мозга и взяло часть кожи, из которой создало несколько клонов. Затем отец и клоны были направлены в одну из безразумных Сред. Чтобы таким способом компенсировать потерянные человеко-часы. Но этим дело не ограничилось… Мою мать тоже клонировали, правда, выжигать ей мозг не стали и она смогла вернуться к работе… Но ей предоставили работу самой низкой категории… Она не могла меня содержать, и я попал под опеку государства. Объединение направило меня в одну из Промышленных Сред. Представь, что ты живёшь в постоянном, однообразном шуме типа ммммммммммммм… Если сможешь представить, то поймёшь, каково мне там приходилось… Нет, с нами обращались довольно сносно, кормили, держали в тепле, а за это заставляли работать на конвейере, на монтаже какого-то миниатюрного оборудования, вечером нас усыпляли электрогипнозом, а утром мы просыпались, и пальцы сами по себе начинали выполнять монотонные, ритмичные движения. Как им это удавалось, я не знаю. За годы, проведённые там, я сделал несколько миллионов таких движений. Пища состояла из концентратов и витаминов. Через равные интервалы нас заставляли делать что-то типа зарядки. Когда мы подросли, раз в неделю у нас стали брать кровь. Инструкторов мы почти не видели. Больше всего надоедало постоянное ммммммммм… И постоянная работа на конвейере: взял деталь, вставил… взял деталь, вставил… Разговаривать нас не учили, но мы создали какой-то свой, понятный только нам язык из полутысячи слов. Инструкторы иногда заходили и проверяли исправность аппаратуры, следившей за нами. На нас они не обращали внимания. Мы не знали, кто мы. Откуда нас привели. Где мы находимся. Это нас не касалось, и никто не рассказывал нам об этом. Честно говоря, мы больше походили на животных или… на НУЛЕВИКОВ… Единственной нашей реальностью было бесконечное, ммммммммм… Наше психическое развитие никого не интересовало. Из Промышленных Сред выхода не было. В жестоко стратифицированном обществе Объединения для нас не было места… Объединение, с его точки зрения, выполняло свой долг, по-своему заботясь о нас. И используя нас… Работы, которые мы выполняли, думаю, с большей точностью и гораздо лучше выполнил бы простой робот, но куда в таком случае дели бы нас? Нас держали там, чтобы мы жили. По их расчётам, мы должны были вырасти, постареть и умереть в этом нескончаемом мммммммммм… Моим первым ярким воспоминанием стало нападение отряда Квесторов на нашу Среду; одна из стен конвейерного цеха раскалилась докрасна и рухнула… Мэйсон с автоматом наперевес ворвался во главе небольшого отряда… и подошел ко мне. Это я вспомнил позже. А тогда это было нарушение привычного уклада. В одно мгновение наш мир был разрушен, и нас поволокли в другой. Квесторы забрали всех наших, погрузили в гравитопаром и отвезли в свои подземные лаборатории, пытаясь вернуть нас в общество людей. Это было шесть лет назад. Они потратили на нас массу времени, подключили своих лучших гипнотренеров и аналитических компьютеров, которые окунали меня обратно в детство и заново терпеливо вели шаг за шагом десять тысяч лет субъективного времени, в то время как моё тело дремало в стазисе.. Большинство из моих собратьев по Среде погибло, не выдержав бремени перемен. Мне повезло, я выжил и даже сохранил рассудок. Как потом выяснилось, мне дважды повезло, я был Воскресшим. И значит, Объединение могло вместо того, чтобы отправить меня в Среду, превратить меня в клон низшей категории или нулевика! И использовать в качестве блока памяти в ограниченном компьютере, или, как их тогда было принято называть, в Мозге!

I had been the son of an uncloned junior executive who'd run up an enormous credit debit, gone bankrupt, and been forced into insolvency. The Combine had cut a clone from him so that their man-hours would make up the bank discrepancy, burned out the higher levels of his brain, and put him in one of the nonsentient penal Controlled Environments. His wife was also cloned, but avoided brainscrub and went back to work in a lower capacity in Admin. I, as a baby, then became a ward of the State, and was sent to one of the institutional Environments. Imagine an endless series of low noises, repeating over and over again forever, no high or low spots, everything level: MMMMMMMMMMMM MMMMMMMMMMMMM MMMMMMMMMMMMMMMMMMMM. Like that. That's the only way to describe the years in the Environments. We were fed, we were kept warm, we worked on conveyor belts piecing together miniaturized equipment, we were put to sleep electronically, we woke with our fingers already busy in the monotonous, rhythmical motions that we couldn't remember learning, motions we had repeated a million times a day since infancy. Once a day we were fed a bar of food-concentrates and vitamins. Occasionally, at carefully calculated intervals, we would be exercised to keep up muscle tone. After reaching puberty, we were occasionally masturbated by electric stimulation, the seed saved for sperm banks. The administrators of the Environment were not cruel; we almost never saw them. Punishment was by machine shocks; never severe, very rarely needed. The executives had no need to be cruel. All they needed was MMMMMMMMMMMMMMMMMMMMMMMMM. We had been taught at some early stage, probably by shock and stimulation, to put the proper part in the proper slot as the blocks of equipment passed in front of us. We had never been taught to talk, although an extremely limited language of several mood-sounds had independently developed among us; the executives never spoke on the rare intervals when they came to check the machinery that regulated us. We had never been told who we were, where we were; we had never been told anything. We didn't care about any of these things, the concepts had never formed in our minds, we were only semiconscious at best anyway. There was nothing but MMMMMMMMMMMMMMMMMMMMM. The executives weren't concerned with our spiritual development; there was no graduation from the Environment, there was no place else for us to go in a rigidly stratified society. The Combine had discharged its obligation by keeping us alive, in a place where we could even be minimally useful. Though our jobs were sinecures and could have been more efficiently performed by computer, they gave the expense of our survival a socially justifiable excuse, they put us comfortably in a pigeonhole. We were there for life. We would grow up from infancy, grow old, and die, bathed in MMMMMMMMMMMMMMMMMMMM. The first real, separate, and distinct memory of my life is when the Quaestors raided the Environment, when the wall of the assembly chamber suddenly glowed red, buckled, collapsed inward, when Mason pushed out of the smoke and the debris cloud, gun at the ready, and walked slowly toward me. That's hindsight. At the time, it was only a sudden invasion of incomprehensible sounds and lights and shapes and colors, too much to possibly comprehend, incredibly alien. It was the first discordant note ever struck in our lives: MM MM MMM MMMMM!!!! shattering our world in an instant, plunging us into another dimension of existence. The Quaestors kidnapped all of us, loaded us onto vacvans, took us into the hills, tried to undo some of the harm. That'd been six years ago. Even with the facilities available at the Quaestor underground complex— hypnotrainers and analysis computers to plunge me back to childhood and patiently lead me out again step by step for ten thousand years of subjective time, while my body slumbered in stasis—even with all of that, I'd been lucky to emerge somewhat sane. The majority had died, or been driven into catalepsy. I'd been lucky even to be a Ward of the State, the way things had turned out. Lucky to be a zombie. I could have been a low-ranked clone, without a digestive system, tied forever to the Combine by unbreakable strings. Or I could have been one of the thousands of tank-grown creatures whose brains are used as organic-computer storage banks in the Cerebrum gestalts, completely unsentient: I could have been a null!

Приподнявшись на локте, я поднял нож и на секунду замешкался, ища на шее нулевика точку, после удара в которую смерть приходит мгновенно… Если мне надо его (это) убить, то надо убить его (это!) сейчас. И тут же возникла мысль: Дакота — кадет — Мэйсон — нулевик. Понятно, «это» и «он» ещё мешались в моем сознании… Затем вдруг я — твёрдо решил: «он». Нож упал на землю. Я не мог его убить! Он был человеком. Каждый из нас им был. Не знаю, стал я в тот момент лучше или хуже… Я и сейчас этого не знаю… Но в одном я твёрдо уверен — за эти секунды я изменился и стал другим.

I raised myself on an elbow, jerked the knife up, suspending it while I looked for the junction of spine and neck that would be the best place to strike. If I was going to kill him (it), I would have to kill him (it!) now. In quick succession, like a series of slides, like a computer equation running, I got: D'kotta—the cadet—Mason—the null. It and him tumbled in selection. Came up him. I lowered the knife. I couldn't do it. He was human. Everybody was. For better or worse, I was changed. I was no longer the same person.

Перевод

К. Маркеев, 1993 (с уточнениями)