Штамм «Андромеда»

«Штамм „Андромеда“» (англ. The Andromeda Strain) — научно-фантастический роман Майкла Крайтона 1969 года с элементами псевдодокументалистики и мистификации (биология 1960-х более развита). Был дважды экранизирован.

Цитаты

Примечание: многие оригинальные мысли автор маскирует ссылками на вымышленных учёных, в т.ч. в некоторых из приведённых цитат, в которых они опущены.

	Чем ближе к истине, тем дороже обходится каждый шаг. — эпиграф, повторено в гл. 22
	Increasing vision is increasingly expensive.

3. Кризис

	Физика первой из естественных наук стала полностью современной и насквозь математизированной. Затем математизировалась и химия, биология же оставалась дефективным ребёнком, сильно отставшим от своих сверстников. Ведь ещё во времена Ньютона и Галилея люди знали о Луне и других небесных телах больше, чем о собственном теле. — последнее весьма спорно
	Physics was the first of the natural sciences to become fully modern and highly mathematical. Chemistry followed in the wake of physics, but biology, the retarded child, lagged far behind. Even in the time of Newton and Galileo, men knew more about the moon and other heavenly bodies than they did about their own.

	… кризис есть ситуация, при которой совокупность обстоятельств, ранее вполне приемлемая, вдруг, с появлением какого-то нового фактора, становится совершенно неприемлемой, причём почти безразлично, является ли новый фактор политическим, экономическим или научным…
	… a crisis is a situation in which a previously tolerable set of circumstances is suddenly, by the addition of another factor, rendered wholly intolerable. Whether the additional factor is political, economic, or scientific hardly matters…

Трудно представить себе Александра Македонского перед Рубиконом или Эйзенхауэра на поле Ватерлоо; столь же трудно представить себе Дарвина, пишущего письмо Рузвельту о потенциальных опасностях, связанных с атомной бомбой. Кризис творится людьми, которые вступают в него со всеми своими предрассудками, пристрастиями и предубеждениями. Кризис есть сумма промахов, недоумений и интуитивных озарений, совокупность замеченных и незамеченных факторов. В то же время за неповторимостью любого кризиса скрывается поразительное их сходство друг с другом. Характерная особенность всех без исключения кризисов — их предвидимость в ретроспективе. Кажется, будто им присуща некая неизбежность, будто они предопределены свыше. И хоть это замечание и не относится ко всем кризисам, оно справедливо по отношению к столь значительному их числу, что закалённейший из историков может стать циником и мизантропом.

It is as difficult to imagine Alexander at the Rubicon, and Eisenhower at Waterloo, as it is difficult to imagine Darwin writing to Roosevelt about the potential for an atomic bomb. A crisis is made by men, who enter into the crisis with their own prejudices, propensities, and predispositions. A crisis is the sum of intuition and blind spots, a blend of facts noted and facts ignored. Yet underlying the uniqueness of each crisis is a disturbing sameness. A characteristic of all crises is their predictability, in retrospect. They seem to have a certain inevitability, they seem predestined. This is not true of all crises, but it is true of sufficiently many to make the most hardened historian cynical and misanthropic.

5. Ночь и утро

	— <Разговор> записывается на плёнку. <…> Он говорил, а самому ему всё это представлялось просто невероятным. Даже магнитофонная лента — и та ему не поверит.
	"This is a recording." <…> As he spoke it occurred to him that it was all rather improbable. Even the tape recorder would disbelieve him.

Уважаемый господин президент! Теоретические работы последнего времени указывают на то, что меры стерилизации космических аппаратов, возвращаемых на Землю, могут оказаться недостаточными для обеспечения стерильности аппаратов при вхождении в земную атмосферу. Вследствие этого существует потенциальная опасность привнесения болезнетворных организмов в существующую земную экологическую структуру. <…> Исходя из вышеизложенного, мы считаем необходимым безотлагательно создать научный комплекс, способный бороться с внеземными формами жизни, если таковые будут случайно привнесены на Землю. Указанный комплекс преследовал бы двоякую цель: ограничить распространение чуждой формы жизни и обеспечить лабораторное её исследование и анализ с целью защиты земной жизни от её вредного воздействия. Мы рекомендуем расположить указанный комплекс в ненаселённом районе Соединенных Штатов, разместить его под землей, оснастить всеми известными современной науке средствами герметизации и, наконец, предусмотреть в нём ядерное устройство самоликвидации на случаи какого-либо чрезвычайного происшествия. Насколько нам известно, никакая форма жизни не в состоянии выдержать температуру в два миллиона градусов, возникающую при ядерном взрыве.

Dear Mr. President: Recent theoretical considerations suggest that sterilization procedures of returning space probes may be inadequate to guarantee sterile reentry to this planet's atmosphere. The consequence of this is the potential introduction of virulent organisms into the present terrestrial ecologic framework. <…> We therefore urge the establishment of a facility designed to deal with an extraterrestrial life form, should one inadvertently be introduced to the earth. The purpose of this facility would be twofold: to limit dissemination of the life form, and to provide laboratories for its investigation and analysis, with a view to protecting earth life forms from its influence. We recommend that such a facility be located in an uninhabited region of the United States; that it be constructed underground; that it incorporate all known isolation techniques; and that it be equipped with a nuclear device for self-destruction in the eventuality of an emergency. So far as we know, no form of life can survive the two million degrees of heat which accompany an atomic nuclear detonation.

	Стоуну доводилось слышать одну-две шуточки насчёт «дурацкой затеи — исправительной тюрьмы для козявок», но большинство учёных, с которыми он говорил, отнеслось к его проекту благоприятно.
	Stone recalls one or two cracks about "the goddam penitentiary for bugs," most scientists he talked with regarded the project favorably.

	Ливитт был закоренелый пессимист. (Однажды он признался, что на собственной свадьбе размышлял лишь о том, какие алименты со временем придётся платить.)
	Besides, there was his ingrained pessimism, which never deserted him. (Leavitt had once said, "At my wedding, all I could think of was how much alimony she'd cost me.")

	Коллеги наградили Бертона прозвищем Спотыкач, то ли потому, что он вечно спотыкался, наступал на свои развязанные шнурки и обтрепанные манжеты брюк, то ли потому, что обладал удивительным умением нечаянно натыкаться на важнейшие открытия.
	Colleagues referred to Burton as "the Stumbler," partly because of his tendency to trip over his untied shoelaces and baggy trouser cuffs and partly because of his talent for tumbling by error into one important discovery after another.

6—7

	Три человека в вертолёте — пилот и двое учёных — были облачены в прозрачные надувные пластиковые костюмы и походили не то на тучных марсиан, не то, как выразился один из техников в ангаре, на парадные воздушные шары фирмы «Мэйси». — 6
	Inside the helicopter were three men, a pilot and two scientists, and all three wore clear plastic inflatable suits, making them look like obese men from Mars, or, as one of the hangar maintenance men put it, "like balloons from the Macy's parade."

	Странно было видеть разрезанные кисть и ногу, вскрытую грудную клетку — и ни капли крови. Было в этом что-то неестественное, нечеловеческое. Как будто кровоточивость — неотъемлемый признак, отличающий человека… «Ну, что ж, — подумал он, — возможно, <…> способность наша истекать кровью и делает нас людьми…» — 7
	It gave him a strange feeling to see the wrist and leg sliced open, the chest exposed — but no bleeding. There was something wild and inhuman about that. As if bleeding were a sign of humanity. Well, he thought, perhaps <…> the fact that we bleed to death makes us human.

10. Первый уровень

По правую руку мелькнул щит с надписью «Государственная собственность. Вход воспрещён», но ни забора, ни охраны, ни собак не было — один только это обшарпанный, облезлый щит. — Грандиозные меры безопасности, — заметил Холл. — Не беспокойтесь, нас охраняют гораздо лучше, чем кажется. Просто мы стараемся не привлекать внимания… Они проехали ещё километра полтора, подскакивая на ухабах, и наконец перевалили через бугор. Перед Холлом открылся круг метров ста в диаметре, обнесенный высоким крепким забором, с колючей проволокой поверху. Внутри круга на неубранном кукурузном поле стояло небольшое деревянное здание. — Кукуруза? — удивился Холл. — А что? Разве не остроумно? Подъехали к воротам. Навстречу вышел человек в грубых фермерских штанах и тенниске, с бутербродом в руке. Энергично работая челюстями, он отпер ворота. Потом подмигнул, улыбнулся и, не переставая жевать, махнул, чтобы проезжали. Вывеска у ворот гласила: Государственная собственность Министерство сельского хозяйства США Опытная станция по освоению пустынных земель Ливитт провел машину в ворота, затормозил у деревянного здания и вылез, оставив ключ в замке. Холл последовал за ним. — А теперь куда? — В дом, — ответил Ливитт. Они вошли в здание и попали прямо в небольшую комнату. У шаткого столика сидел мужчина в ковбойской шляпе и клетчатой рубахе с плетеным галстуком. Он читал газету и, как тот сторож у ворот, закусывал. Подняв на них глаза, он добродушно осклабился. — Привет, — сказал он. — Здравствуйте, — ответил Ливитт. — Могу помочь? — Да мы проездом, — ответил Ливитт. — Едем в Рим. Мужчина кивнул. — А сколько времени? — Часы вчера остановились, — ответил Ливитт. — Обида какая, — сказал мужчина. — А всё из-за жары… Удовлетворенный ответами, мужчина снова кивнул. Они прошли мимо него, через дверь и по коридору. С дверей по обе стороны на них смотрели написанные от руки печатными буквами таблички: «Выращивание саженцев», «Контроль влажности», «Анализ почв». В комнатах работало с полдюжины людей, разношерстно одетых и, по всей видимости, занятых делом. — Это настоящая сельскохозяйственная станция, — пояснил Ливитт. — Если надо, тот мужчина может провести вас по комнатам и растолковать, чем занимается станция и какие опыты на ней поставлены. В основном они тут пытаются вывести сорт кукурузы для возделывания на сухих высокощелочных почвах… — А «Лесной пожар»?.. — Здесь. Ливитт открыл дверь, украшенную табличкой «Склад», и Холл увидел узкую каморку, заваленную граблями, мотыгами и шлангами для поливки. — Входите же… Холл вошел. Ливитт закрыл дверь — и Холл почувствовал, как пол начал проваливаться под ногами и они поехали куда-то вниз вместе с граблями и прочим барахлом. Через несколько мгновений они очутились во вполне современной комнате, освещённой лампами дневного света.

On their fight, they passed a sign that said GOVERNMENT PROPERTY KEEP OFF, but there was no fence, no guard, no dogs — just a battered, weather-beaten sign. "Great security measures," Hall said. "We try not to arouse suspicion. The security is better than it looks." They proceeded another mile, bouncing along the dirt rut, and then came over a hill. Suddenly Hall saw a large, fenced circle perhaps a hundred yards in diameter. The fence, he noticed, was ten feet high and sturdy; at intervals it was laced with barbed wire. Inside was a utilitarian wooden building, and a field of corn. "Com?" Hall said. "Rather clever, I think." They came to the entrance gate. A man in dungarees and a T-shirt came out and opened it for them; he held a sandwich in one hand and was chewing vigorously as he unlocked the gate. He winked and smiled and waved them through, still chewing. The sign by the gate said: GOVERNMENT PROPERTY U.S. DEPARTMENT OF AGRICULTURE DESERT RECLAMATION TEST STATION Leavitt drove through the gates and parked by the wooden building. He left the keys on the dashboard and got out. Hall followed him. "Now what?" "Inside," Leavitt said. They entered the building, coming directly into a small room. A man in a Stetson hat, checked sport shirt, and string tie sat at a rickety desk. He was reading a newspaper and, like the man at the gate, eating his lunch. He looked up and smiled pleasantly. "Howdy," he said. "Hello," Leavitt said. "Help you folks?" "Just passing through," Leavitt said. "On the way to Rome." The man nodded. "Have you got the time?" "My watch stopped yesterday," Leavitt said. "Durn shame," the man said. "It's because of the heat." The ritual completed, the man nodded again. And they walked past him, out of the anteroom and down a corridor. The doors had hand-printed labels: "Seedling Incubation"; "Moisture Control"; "Soil Analysis." A half-dozen people were at work in the building, all of them dressed casually, but all of them apparently busy. "This is a real agricultural station," Leavitt said. "If necessary, that man at the desk could give you a guided tour, explaining the purpose of the station and the experiments that are going on. Mostly they are attempting to develop a strain of corn that can grow in low-moisture, high-alkalinity soil. "And the Wildfire installation?" "Here," Leavitt said. He opened a door marked "Storage" and they found themselves staring at a narrow cubicle lined with rakes and hoes and watering hoses. "Step in," Leavitt said. Hall did. Leavitt followed and closed the door behind him. Hall felt the floor sink and they began to descend, rakes and hoses and all. In a moment, he found himself in a modern, bare room, lighted by banks of cold overhead fluorescent lights.

Едва завидев людей, собаки принялись лаять, но Холл не услышал ни звука. Он изумленно смотрел, как они разевают пасти и трясут головами, будто лают, и всё равно ни звука. — Это сторожевые псы армейской дрессировки, — сказал дежурный. — Злобные, как черти. Прогуливаешь их — и то приходится надевать защитный костюм и толстые перчатки. Голосовые связки у них вырезаны, потому их и не слышно. Безмолвные злобные…

They barked at him as he entered, but there was no sound in the room. He watched in astonishment as they opened their mouths and threw their heads forward in a barking motion. No sound. "These are Army-trained sentry dogs," the security man said. "Bred for viciousness. You wear leather clothes and heavy gloves when you walk them. They've undergone laryngectomies, which is why you can't hear them. Silent and vicious."

11. Деконтаминация

	— Если разобраться, — сказал Ливитт, — так это проблема из проблем. Как дезинфицировать человеческое тело, грязней которого, наверно, нет ничего во всей Вселенной, не уморив при этом человека? Любопытно.
	"When you think about it," Leavitt said, "we've faced up to quite a planning problem here. How to disinfect the human body — one of the dirtiest things in the known universe — without killing the person at the same time. Interesting.

Стальная кабинка, внутри — шлем на крючке. И надпись: «Это аппарат «Ультравспышка». Для защиты волос на голове и на лице надежно прикройте шлемом голову, затем нажмите кнопку». Холл не имел ни малейшего представления об ультравспышке и следовал инструкции, не ведая, что его ждет. Надел шлем и нажал кнопку. Последовала мгновенная ослепительная вспышка света, и кабинку заполнила волна тепла. Ещё была боль, настолько скоротечная, что едва он успел ощутить её, как она уже прошла. Он осторожно снял шлем и оглядел себя. Всё тело было покрыто тончайшим слоем белесого пепла, и он сообразил: этот пепел собственная его кожа, вернее то, что от неё осталось, — машина начисто сожгла верхний эпителиальный слой. Он пошел в душ и смыл с себя пепел.

A steel-walled cubicle, with a helmet on a peg. The sign said, "This is an ultraflash apparatus. To protect head and facial hair, place metal helmet securely on head, then press button below." Hall had never heard of ultraflash, and he followed directions, not knowing what to expect. He placed the helmet over his head, then pressed the button. There was a single, brief, dazzling burst of white light, followed by a wave of heat that filled the cubicle. He felt a moment of pain, so swift he hardly recognized it until it was over. Cautiously, he removed the helmet and looked at his body. His skin was covered with a fine, white ash — and then he realized that the ash was his skin, or had been: the machine had burned away the outer epithelial layers. He proceeded to a shower and washed the ash off.

На Земле развитие животного мира всегда шло от малого к большому, от простого к сложному. А вне Земли? В какой-то иной точке Вселенной развитие могло идти в обратном направлении, ко все более мелким формам. Подобно тому как прогресс человеческой техники ведет к миниатюризации многих вещей, так и эволюция на какой-то более совершенной стадии, вполне возможно, приводит ко все более и более мелким формам жизни. Кстати, у этих форм жизни есть определённые преимущества перед крупными: им нужно меньше сырья, меньше пищи, космические полеты будут им стоить много дешевле… Может статься, на некой отдалённой планете самые разумные существа размерами не больше блохи. А может, не больше бактерии. В этом случае программа «Лесной пожар» привела бы к уничтожению высокоразвитой формы жизни, причём учёные даже не осознали бы, что они натворили…» <…> со свойственным ему чувством юмора рисовал такую картину: представьте себе, что вы смотрите в микроскоп, а бактерии на предметном стекле выстраиваются в слова: «Отнесите нас к своему вождю».

On Earth, the trend had been toward larger and more complex animals. But this might not be true elsewhere in the universe. In other places, life might progress in the opposite direction — toward smaller and smaller forms. Just as modern human technology had learned to make things smaller, perhaps highly advanced evolutionary pressures led to smaller life forms. There were distinct advantages to smaller forms: less consumption of raw materials, cheaper spaceflight, fewer feeding problems... Perhaps the most intelligent life form on a distant planet was no larger than a flea. Perhaps no larger than a bacterium. In that case, the Wildfire Project might be committed to destroying a highly developed life form, without ever realizing what it was doing. <…> a man with a keen sense of humor, had used the example of a man looking down on a microscope slide and see in the bacteria formed into the words "Take us to your leader."

12. Совещание

— Пора вставать, сэр… Марк Холл открыл глаза. Комнату заливал ровный, неяркий свет. Холл поморгал и перевернулся на живот. — Пора вставать, сэр… Очаровательный женский голос, тихий и обольстительный. Холл сел рывком на кровати и огляделся. Никого. — Кто здесь? — Пора вставать, сэр… — Кто вы? — Пора вставать, сэр… Он дотянулся и нащупал кнопку на столике рядом с кроватью. Ночник погас. Он ждал, что голос зазвучит опять, но не дождался. «Недурно придумано, — решил он, — мёртвый и тот проснётся…» Одеваясь, он прикидывал, как это может быть устроено. Явно не простая магнитофонная запись — действует наподобие рефлекса на внешний раздражитель. Предложение вставать повторялось, только если Холл говорил что-нибудь. Чтобы проверить свой вывод, он вновь нажал на кнопку ночника. — Что вам угодно, сэр? — спросил тот же вкрадчивый голос. — Я хотел бы знать, как вас зовут. — Это всё, сэр? — Да, как будто всё. — Это всё, сэр? Он подождал. Свет выключился сам собой. Он надел туфли и собирался уже выйти в коридор, когда услышал голос, на сей раз мужской: — Доктор Холл! Говорит начальник службы оповещения. Попрошу вас впредь относиться к установленным у нас порядкам более серьёзно. Холл расхохотался. Выходит, не только отвечают на его замечания, но ещё и записывают их на плёнку. Остроумная система. — Извините меня, — сказал он. — Я почему-то не сразу сообразил, что это магнитофон. Голос был такой обольстительный… — Голос, — внушительно произнёс начальник, — принадлежит мисс Глэдис Стивенс из штата Омаха, шестидесяти трех лет от роду. Это её профессия — надиктовывать команды для экипажей стратегических бомбардировщиков и всевозможные тексты программ голосового напоминания. — см. тж. гл. 28

"Time to wake up, Sir." Mark Hall opened his eyes. The room was lit with a steady, pale fluorescent light. He blinked and rolled over on his stomach. "Time to wake up, Sir." It was a beautiful female voice, soft and seductive. He sat up in bed and looked around the room: he was alone. "Hello?" "Time to wake up, Sir." "Who are you?" "Time to wake up, Sir." He reached over and pushed a button on the nightstand by his bed. A light went off. He waited for the voice again, but it did not speak. It was, he thought, a hell of an effective way to wake a man up. As he slipped into his clothes, he wondered how it worked. It was not a simple tape, because it worked as a response of some sort. The message was repeated only when Hall spoke. To test his theory, he pushed the nightstand button again. The voice said softly, "Do you wish something, Sir?" "I'd like to know your name, please." "Will that be all, Sir?" "Yes, I believe so." "Will that be all, Sir?" He waited. The light clicked off. He slipped into his shoes and was about to leave when a male voice said, "This is the answering-service supervisor, Dr. Hall. I wish you would treat the project more seriously." Hall laughed. So the voice responded to comments, and taped his replies. It was a clever system. "Sorry," he said, "I wasn't sure how the thing worked. The voice is quite luscious." "The voice," said the supervisor heavily, "belongs to Miss Gladys Stevens, who is sixty-three years old. She lives in Omaha and makes her living taping messages for SAC crews and other voice-reminder systems."

	… в напитке содержалось всё, кроме воздухорастворимых витаминов. — Они вот в этой таблетке. — air-soluble vitamins — это или шутка, или фант. неологизм, или ошибка
	… the liquid <…> contained everything except air-soluble vitamins. "For that, you need this pill."

— А где сахар? Ливитт покачал головой. — Сахара вы здесь не найдёте. Никаких веществ, которые могли бы стать питательной средой для бактерий. Отныне все мы на высокобелковой диете. Необходимый нам сахар мы будем вырабатывать сами в результате разложения белков. Через пищевод вы никакого сахара не получите. А вот с другой стороны… Он сунул руку в карман. — Ну уж нет… — Да, — сказал Ливитт и подал Холлу маленький цилиндрик, завёрнутый в серебряную фольгу. — Нет, — повторил Холл. — Другие уже получили. Комплексное действие. Зайдите к себе в комнату и введите перед началом заключительных дезинфекционных процедур… — Я терпел, когда меня вымачивали во всяких вонючих ваннах. Не говорил ни слова, когда меня облучали. Но будь я проклят, если… — Идея заключается в том, чтобы на пятом уровне вы были стерильны, насколько это вообще возможно. Кожа и слизистая дыхательных путей уже продезинфицированы самым тщательным образом. Остался кишечник… — Допустим. Но зачем свечи?.. — Ничего, привыкнете. Их выдают здесь всем первые четыре дня. Толку, конечно, от них мало… — добавил он с обычной пессимистической гримасой.

"Any sugar?" Leavitt shook his head. "No sugar anywhere here. Nothing that might provide a bacterial growth medium. From now on, we're all on high-protein diets. We'll make all the sugar we need from the protein breakdown. But we won't be getting any sugar into the gut. Quite the opposite." He reached into his pocket. "Oh, no." "Yes," Leavitt said. He gave him a small capsule, sealed in aluminum foil. "No," Hall said. "Everyone else has them. Broad-spectrum. Stop by your room and insert it before you go into the final decontamination procedures." "I don't mind dunking myself in all those foul baths," Hall said. "I don't mind being irradiated. But I'll be goddammed—" "The idea," Leavitt said, "is that you be as nearly sterile as possible on Level V. We have sterilized your skin and mucous membranes of the respiratory tract as best we can. But we haven't done a thing about the GI tract yet." "Yes," Hall said, "but suppositories?" "You'll get used to it. We're all taking them for the first four days. Not, of course, that they'll do any good," he said, with the familiar wry, pessimistic look on his face.

	— «Скуп», Хьюстонская группа расчёта орбиты подтверждает нарушение стабильности. Параметры схода уже передаются вам по другому каналу. — Как они выглядят, Хьюстон? — Плохо — Вас не понял, прошу повторить. — Плохо. По буквам: полёт, липа, орбита, хлам, осечка.
	Scoop, Houston Projection Group has confirmed orbital instability and decay ratios are now being passed by the data trunk to your station. — How do they look, Houston. — Bad. — Not understood. Please repeat. — Bad: B as in broken, A as in awful, D as in dropping.

17—20

	— Учёный он, знаешь, книги читает, а всё дурак дураком. Адвокат! Говорит как пишет, а у самого ума-то как у сверчка в ляжке. — 17
	"He's a book-learning fool, you know. Lawyer. Talks real big, but he hasn't got the sense God gave a grasshopper's behind."

Как и многие интеллигенты, Стоун относился к собственному мозгу с известной подозрительностью. Мозг представлялся ему точной и тонкой, но слишком уж капризной машиной. И он не удивлялся, что время от времени эта машина начинает буксовать, хотя страшился таких минут и ненавидел их. В часы мрачных раздумий Стоун вообще уже сомневался в плодотворности всякой мысли и разума как такового. Порой он даже завидовал своим подопытным крысам: их мозг так прост. Во всяком случае, у них никогда не хватит разума, чтобы уничтожить самих себя; до этого мог додуматься только человек. <…> Временами он сравнивал человека и его гигантский мозг с динозаврами. Любому школьнику известно, что динозавры переросли самих себя, стали такими огромными и тяжёлыми, что не смогли выжить. Но никому никогда не приходила в голову мысль: а нет ли некоторой аналогии между динозаврами и человеческим мозгом — самой сложной органической структурой из всех известных во Вселенной? А может быть, мозг уже сделал человека своего рода динозавром и в конце концов приведёт его к гибели? Уже сейчас мозг потребляет четверть всей крови организма. Четверть всей крови, перекачиваемой сердцем, идет в мозг — орган, составляющий лишь незначительную часть массы тела. А если мозг станет ещё больше, ещё совершеннее, то и потреблять он, вероятно, будет ещё больше — настолько больше, что, подобно инфекции, обернётся против взрастившего его организма и убьёт его. Или — ещё того вероятнее — в своей безграничной умудренности мозг изыщет способ уничтожить и себя, и себе подобных. Порой, сидя на совещаниях в госдепартаменте и в Министерстве обороны и оглядывая сидящих вокруг, Стоун видел за столом не людей, а просто дюжину серых, изборожденных извилинами мозгов. Ни плоти, ни крови, ни рук, ни глаз, ни пальцев, ни ртов, ни половых органов — все это лишнее. Одни мозги. Сидят вокруг стола и размышляют, как перехитрить другие мозги, заседающие за другими столами. Идиотизм. <…> И всё же в его построениях была своя логика. Если ты боишься своего мозга и ненавидишь его, то рано или поздно попытаешься уничтожить. — 20; не совсем тривиальная интерпретация влечения к смерти

Like many intelligent men, Stone took a rather suspicious attitude toward his own brain, which he saw as a precise and skilled but temperamental machine. He was never surprised when the machine failed to perform, though he feared those moments, and hated them. In his blackest hours, Stone doubted the utility of all thought, and all intelligence. There were times when he envied the laboratory rats he worked with; their brains were so simple. Certainly they did not have the intelligence to destroy themselves; that was a peculiar invention of man. <…> There were times when he saw man, with his giant brain, as equivalent to the dinosaurs. Every schoolboy knew that dinosaurs had outgrown themselves, had become too large and ponderous to be viable. No one ever thought to consider whether the human brain, the most complex structure in the known universe, making fantastic demands on the human body in terms of nourishment and blood, was not analogous. Perhaps the human brain had become a kind of dinosaur for man and perhaps, in the end, would prove his downfall. Already, the brain consumed one quarter of the body's blood supply. A fourth of all blood pumped from the heart went to the brain, an organ accounting for only a small percentage of body mass. If brains grew larger, and better, then perhaps they would consume more — perhaps so much that, like an infection, they would overrun their hosts and kill the bodies that transported them. Or perhaps, in their infinite cleverness, they would find a way to destroy themselves and each other. There were times when, as he sat at State Department or Defense Department meetings, and looked around the table, he saw nothing more than a dozen gray, convoluted brains sitting on the table. No flesh and blood, no hands, no eyes, no fingers. No mouths, no sex organs — all these were superfluous. Just brains. Sitting around, trying to decide how to outwit other brains, at other conference tables. Idiotic. <…> If you really feared and hated your brain, you would attempt to destroy it. Destroy your own, and destroy others.

21. Совещание в полночь

	Последовала жаркая дискуссия о решении президента не применять директиву 7-12. — Президент не доверяет учёным, — начал объяснять Робертсон. — Ему с ними как-то не по себе… — Это ваш долг позаботиться, чтоб ему стало по себе. А вы своего долга не выполняете.
	There then followed a heated discussion of the President's decision not to call a Directive 7-12. "The President doesn't trust scientists," Roberts( "He doesn't feel comfortable with them." "It's your job to make him comfortable," Stone said, "and you haven't been doing it."

На Земле организмы эволюционировали благодаря тому, что развили способность осуществлять биохимические реакции на малом пространстве с помощью белковых ферментов. Биохимики учатся воспроизводить эти реакции, но только каждую по отдельности, изолируя её от всех остальных. В живой клетке всё иначе. Внутри неё, на крохотном по объему пространстве одновременно и нераздельно идут реакции, обеспечивающие рост, энергию, движение. Человек не в силах воспроизвести эту нераздельность, как не в силах приготовить полный обед от закуски до десерта, смешав и сварив все ингредиенты в одной кастрюле в надежде, что потом сумеет отделить яблочный пирог от жаркого. В клетках с помощью ферментов одновременно проходят сотни различных реакций. Каждый фермент — как отдельный работник на кухне, который знай себе делает своё дело: пекарь не возьмётся за стейки, а шашлычник на своих шампурах не сможет приготовить закуски.

On earth, organisms had evolved by learning to carry out biochemical reactions in a small space, with the help of protein enzymes. Biochemists were now learning to duplicate these reactions, but only by isolating a single reaction from all others. Living cells were different. There, within a small area, reactions were carried out that provided energy, growth, and movement. There was no separation, and man could not duplicate this any more than a man could prepare a complete dinner from appetizers to dessert by mixing together the ingredients for everything into a single large dish, cooking it, and hoping to separate the apple pie from the cheese dip later on. Cells could keep the hundreds of separate reactions straight, using enzymes. Each enzyme was like a single worker in a kitchen, doing just one thing. Thus a baker could not make a steak, any more than a steak griller could use his equipment to prepare appetizers.

22. Анализы

— «Теория посланца» <…> рассматривает некоторые гипотезы относительно того, какие способы может применить внеземная цивилизация для установления контактов с другими цивилизациями. <…> Предположим, какая-то цивилизация хочет прозондировать Вселенную. <…> Предположим, она пожелала, скажем, формально заявить о своем существовании в галактическом масштабе. Она хочет послать информацию, свидетельство своего существования, во всех направлениях одновременно. Каким образом лучше всего это сделать? По радио? Вряд ли — слишком медленно, слишком дорого, да и сигналы слишком быстро угасают. Самый мощный сигнал угаснет через несколько миллиардов километров. Телевидение ещё хуже. Генерировать световые лучи фантастически дорого. Даже если научиться разрушать целые звёзды, взрывать солнца, чтобы подать о себе сигнал, очень уж дорого это обойдётся. Кроме чрезмерной стоимости, все эти методы страдают и другим, естественным для всякого излучения недостатком: с расстоянием сила сигнала резко уменьшается. <…> Так что для надежной передачи сигнала придется прибегнуть вовсе не к физике, а к биологии. Только биология может создать такую систему связи, которая не слабеет на расстоянии, а в миллионах километров остается столь же мощной, как и рядом с источником. Короче говоря, создать организм, который служил бы передатчиком вашего сообщения, самовоспроизводящийся, дешевый, легко размножаемый в фантастических количествах. Затратив минимальную сумму, можно изготовить триллионы таких посланцев и направить их во все концы космического пространства. Это будут стойкие, неприхотливые козявки, способные противостоять суровым условиям космоса; они будут расти, плодиться и размножаться. Через несколько лет бесчисленные множества их будут нестись во все стороны галактики в ожидании контакта с жизнью. А что произойдёт, когда они встретят чуждую жизнь? Каждый такой посланец потенциально способен развиться в полноценный орган или полноценный организм. Вступив в контакт с иной жизнью, они начнут разрастаться в законченный механизм связи. Это всё равно что разбросать миллиард клеток мозга, каждая из которых способна при соответствующих условиях вырасти в целый мозг. И выросший из одной-единственной клетки мозг сумеет уже разговаривать с иной цивилизацией, сообщить ей о существовании своей родной цивилизации и подсказать пути установления контактов. (Учёные-практики нашли «теорию козявки-посланца» весьма забавной…)

"The Messenger Theory <…> reviewed some theories about the way in which an alien culture might choose to contact other cultures. <…> Let us say a culture wishes to scan the universe. <…> Let us say they wish to have a sort of 'coming-out party' on a galactic scale — to formally announce their existence. They wish to spew out information, clues to their existence, in every direction. What is the best way to do this? Radio? Hardly — radio is too slow, too expensive, and it decays too rapidly. Strong signals weaken within a few billion miles. TV is even worse. Light rays are fantastically expensive to generate. Even if one learned a way to detonate whole stars, to explode a sun as a kind of signal, it would be costly. Besides expense, all these methods suffer the traditional drawback to any radiation, namely decreasing strength with distance. <…> So you do not use physics to carry your signal. You use biology. You create a communications system that does not diminish with distance, but rather remains as powerful a million miles away as it was at the source. In short, you devise an organism to carry your message. The organism would be self-replicating, cheap, and could be produced in fantastic numbers. For a few dollars, you could produce trillions of them, and send them off in all directions into space. They would be tough, hardy bugs, able to withstand the rigors of space, and they would grow and duplicate and divide. Within a few years, there would be countless numbers of these in the galaxy, speeding in all directions, waiting to contact life. And when they did? Each single organism would carry the potential to develop into a full organ, or a full organism. They would, upon contacting life, begin to grow into a complete communicating mechanism. It is like spewing out a billion brain cells, each capable of regrowing a complete brain under the proper circumstances. The newly grown brain would then speak to the new culture' informing it of the presence of the other, and announcing ways in which contact might be made." Theory of the Messenger Bug was considered amusing by practical scientists...

25—28

По всем основным характеристикам мозг шимпанзе устроен не менее сложно, чем мозг человека. Существуют мелкие различия, но главное — в размере: человеческий мозг крупнее, в нём значительно больше клеток, больше и различных связей между ними. И именно это — не совсем понятно как — делает мозг человека качественно иным. <…> заметил в шутку, что решающее различие между мозгом шимпанзе и мозгом человека состоят в том, что мы используем шимпанзе в качестве подопытного животного, а не наоборот. — 25

As nearly as anyone could determine, the chimp brain was as complex as the human brain. There were minor differences in structure, but the major difference was size — the human brain was larger, with more cells, more interconnections. And that, in some subtle way, made the human brain different. <…> jokingly noted that the major difference between the chimp and human brain was that "we can use the chimp as an experimental animal, and not the reverse."

Бесстрастный механический голос повторил несколько раз по радио: — Уровень отсечён. Тревога. Уровень отсечён. Тревога. Уровень отсечён… На мгновение наступила тишина, потом донесся лёгкий скрип — включилась новая запись, и негромкий спокойный голос мисс Глэдис Стивенс из штата Омаха произнёс: — До ядерного взрыва осталось три минуты… — 28; варианты этого трагикомического приёма позже использовались во многих фантастических произведениях и фильмах

Over the loudspeaker, a flat mechanical voice was saying, "The level is closed. The level is closed. This is an emergency. The level is closed." There was a moment of silence, and then a scratching sound as a new recording came on, and Miss Gladys Stevens of Omaha, Nebraska, said quietly, "There are now three minutes to atomic self-destruct."

Перевод

В. Тальми, О. Г. Битов, 1971 (с некоторыми уточнениями)

О романе

	... спокойный, убедительный, мягко замаскированный роман.
	... quiet, convincing, gently underplayed novel.
	— Питер Шуйлер Миллер (1969) либо Грег Бир (тогда же)

	... так же убедительно, как розовый сыр. — т.е. нечто маловероятное, хотя такие сорта существуют; согласно Google, это уникальное сравнение
	... as convincing as pink cheese.
	— Лестер дель Рей, 1969

	Добротно сделано, хотя и неоригинально, <...> нет более интересно, чем любой хороший репортаж.
	A well-made, though unoriginal, <…> no more interesting than any good work of reportage.
	— Деннис О’Нил, 1970

	Полно правдоподобных фактологических отступлений и неточных <...> изображений прикладной науки, <...> литературное мастерство, тем не менее, <...> на уровне собаки.
	Full of speciously factual asides and inaccurate <…> portrayals of applied science <…> skill with words <…> a dog nevertheless.
	— Альгис Будрис, 1971

... для рассказа о поистине фантастических событиях американцу Майклу Крайтону не так уж нужен дар воображения. Его фантастика часто сливается с реальной жизнью, с фактами подготовки Пентагона к химической и биологической войне. <…> «Штамм „Андромеда“» скорее всего — публицистическое произведение с увлекательной детективной фабулой. Характерам здесь не хватает полнокровности, ситуациям — углубленности и психологичности. Молодой учёный берёт в Крайтоне верх над писателем, документалист — над художником. <…> От мрачных раздумий не избавлен, видимо, ни один серьёзный ум. Но у Стоуна пессимизм и фатализм проистекают также от сознания собственной вины. Эти раздумья были для него чем-то вроде духовной кары, ибо он понимал, что работает на дело разрушения, что замешан в грязной и опасной игре. <…> умершие люди так и не узнали, что космическая чума пришла к ним как реализация идеи Джереми Стоуна. Но нет, жизнь ещё теплится в двух существах — младенце, который заливается негодующим плачем среди мёртвой тишины, и в старике-алкоголике. И полубезумный старик, завидя великого учёного в его защитном фантастическом костюме, кричит: «Вы… вы это сделали… Всё вы врёте. Вы не люди! Вы только притворяетесь!» Разве не прав этот жалкий полубезумец? Там, на улице Пидмонта, старик для Стоуна — всего лишь бесценный уцелевший экспонат, который поможет разгадать тайну неведомого штамма.

— Станислав Николаевич Кондрашов, предисловие, 1971