… водить ракету в космосе — это вам не в корыте через пруд плавать!
… rocketing through the cosmos isn't quite like paddling a bathtub across a farm pond, no, sir!
Мы уже стояли на стартовой площадке и минут через сорок ждали сирены к отлету, когда появился Эл Стоу.
Ростом он был почти два метра, весил сто двадцать килограммов, а двигалась эта махина с легкостью танцовщицы. На это стоило посмотреть. Он поднялся по дюралевому трапу небрежно, как турист в автобус, помахивая мешком из сыромятной кожи, где вполне поместилась бы его кровать и пара шкафов в придачу.
Поднявшись, он заметил эмблему у меня на фуражке и сказал:
— Привет, сержант. Я новый запасной пилот. Должен явиться к капитану Мак-Нолти.
<…> Он землянин, это ясно, но только он был и не белый, и не негр. Его лицо, неглупое, но маловыразительное, было обтянуто старой, хорошо продубленной кожей. А глаза его так и горели. С первого взгляда было видно, что это личность необычная.
We had ramped the vessel and were waiting for the blow-brothers-blow siren due in forty minutes, when Jay Score arrived.
He was six feet nine, weighed at least three hundred pounds yet toted this bulk with the easy grace of a ballet dancer. A big guy like that, moving like that, was something worth watching. He came up the duralumin gangway with all the nonchalance of a tripper boarding the bus for Jackson's Creek. From his hamlike right fist dangled a rawhide case not quite big enough to contain his bed and maybe a wardrobe or two.
Reaching the top, he paused while he took in the crossed swords on my cap, said, "Morning, Sarge. I'm the new emergency pilot. I have to report to Captain McNulty."
<…> He was a Terrestrial all right, but neither black nor white. His expressionless but capable face looked as if covered with old, well-seasoned leather. His eyes held fires resembling phosphorescence. There was an air about him that marked him an exceptional individual the like of which I'd never met before.
«Маргаритка» не торопясь ползла себе в пустоте, а я всё не спускал глаз с Эла Стоу. <…>
На третий день Эл потряс марсиан. Все знают, что эти пучеглазые, почти не дышащие проныры с десятью щупальцами уже больше двух столетий как присосались к титулу чемпионов Солнечной системы по шахматам. Никто из жителей других планет не мог их положить на лопатки. Они были просто помешаны на шахматах — сколько раз я видел, как они, собравшись кучкой, переливались всеми цветами радуги от волнения, когда кто-нибудь после тридцати минут глубокого раздумья делал ход пешкой.
Как-то раз, сменившись с вахты, Эл все восемь часов отдыха просидел при одной десятой атмосферы в правом шлюзе. В переговорном устройстве долгие паузы сменялись дикими воплями и пронзительным чириканьем, как будто эти осьминоги там вместе с ним спятили. Когда дело подошло к концу, наши ремонтники были еле живы. Кажется, Эл согласился сыграть с Кли Янгом и загнал его в пат, а Кли на последнем чемпионате Солнечной системы занял шестое место и проиграл всего десять партий — и уж конечно, только своим братьям-марсианам.
После этого ребята с красной планеты от него не отставали. Стоило ему смениться с вахты, как они его хватали и тащили в шлюз. На одиннадцатый день он сыграл с шестерыми сразу, две партии проиграл, три свел вничью и одну выиграл. Они решили, что он — какой-то феномен (по сравнению с жителями Земли, конечно). Зная их, я тоже так решил. И Мак-Нолти тоже. Тот даже в бортовой журнал занес этот результат.
I kept an interested eye on Jay Score while the Upsydaisy made good time on her crawl through the void. <…>
Three days out, Jay made a major hit with the Martians. As everyone knows, those goggle-eyed, tententacled, half breathing kibitzers have stuck harder than glue to the Solar System Chess Championship for more than two centuries. Nobody outside of Mars will ever pry them loose. They are nuts about the game and many's the time I've seen a bunch of them go through all the colours of the spectrum in sheer excitement when at last somebody has moved a pawn after thirty minutes of profound cogitation.
One rest-time Jay spent his entire eight hours under three pounds pressure in the starboard airlock. Through the lock's phones came long silences punctuated by wild and shrill twitterings as if he and the Martians were turning the place into a madhouse. At the end of the time we found our tentacled outside-crew exhausted. It turned out that Jay had consented to play Kli Yang and had forced him to a stalemate. Kli had been sixth runner-up in the last Solar melee, had been beaten only ten times-each time by a brother Martian, of course.
The red-planet gang had a finger on him after that, or I should say a tentacle-tip. Every rest-time they waylaid him and dragged him into the airlock. When we were eleven days out, he played the six of them simultaneously, lost two games, stalemated three, won one. They thought he was a veritable whizzbang—for a mere Terrestrial. Knowing their peculiar abilities in this respect, I thought so, too. So did McNulty. He went so far as to enter the sporting data in the log.
Давление упало уже до шести десятых атмосферы, когда компрессоры остановили его падение и начали понемногу поднимать. Марсианам-то это было нипочём: для них и шесть десятых — всё равно, что дышать густыми помоями.
Pressure already had dropped to nine pounds when the compensators held it and slowly began to build it up again. The fall didn't worry the Martians; to them nine pounds was like inhaling pigwash.
Марсиане обрадовались, надели шлемы, загерметизировали швы и тут же спустили в них давление до двух десятых. Они сразу повеселели. Чудно было видеть, как они надевают скафандры не для того, чтобы, как мы, хранить воздух, а чтобы от него избавиться…
Только они успели одеться и вытащить шахматную доску, как прозвучал свисток. Мы вцепились в ремни, а марсиане присосались к полу и стенам. «Маргаритка» начала медленно вращаться вокруг продольной оси. Шахматные фигуры поползли по полу, потом по стене и по потолку: солнечное притяжение, конечно, удерживало их на той стороне, которая была обращена к Солнцу. Я увидел сквозь шлем сердитое, распаренное лицо Кли, который мрачно уставился на порхавшего вокруг него чёрного слона. Наверное, в шлеме раздавались самые смачные марсианские выражения.
The Martian moochers gladly donned their gadgets, sealing the seams and evacuating them down to three pounds pressure. It made them considerably happier. Remembering that we Terrestrials use spacesuits to keep air inside, it seemed queer to watch those guys using theirs to keep it outside.
They had just finished making themselves comfortable and had laid out a chessboard in readiness for a minor tourney when the bell sounded again. We braced ourselves. The Martians clamped down their suckers. Slowly and steadily the Upsydaisy began to turn upon her longitudinal axis. The chessboard and pieces tried to stay put, failed, crawled along the floor, up the wall and across the ceiling. Solar pull was making them stick to the sunward side. I saw Kli Morg's strained, heat-ridden features glooming at a black bishop while it skittered around, and I suppose that inside his goldfish bowl were resounding some potent samples of Martian invective.
Взглянув на Эла Стоу, который молча сидел рядом, Мейс начал превозносить его до небес. Он всё говорил и говорил, а Эл всё сидел с безразличным видом.
Я видел, как довольная улыбка на лице Мак-Нолти становится всё шире и шире. Старый Кнут смотрел на Эла с почти нелепой отеческой нежностью. Команда не сводила глаз с героя, и все камеры были направлены прямо на него.
Я тоже посмотрел в ту сторону. Он сидел, его починенные глаза сияли, но лицо его было неподвижно, несмотря на все эти пышные слова и всеобщее внимание, на взгляды Йоханнсена, полные отцовской гордости.
Но прошло минут десять, и я заметил, что и ему наконец стало не по себе.
Не вздумайте стерпеть, если кто-нибудь вам скажет, что робот системы Л-100-У — просто бесчувственная машина! — конец
Glancing down at the taciturn and unmoved Jay Score, he launched into a eulogy. It went on and on and on, full of praise and superlatives, while Jay squatted beside him with a listless air.
Down at the other end I saw McNulty's gratified smirk grow stronger and stronger. Next to him, old Knud was gazing at Jay with a fatherly fondness that verged on the fatuous. The crew likewise gave full attention to the blank-faced subject of the talk, and the scanners were fixed upon him too.
I returned my attention to where all the others were looking, and the victim sat there, his restored eyes bright and glittering, but his face completely immobile despite the talk, the publicity, the beam of paternal pride from Johannsen.
But after ten minutes of this I saw J.20 begin to fidget with obvious embarrassment.
Don't let anyone tell you that a robot can't have feelings!
