Город иллюзий

«Город иллюзий» (англ. City of Illusions) — фантастический роман Урсулы Ле Гуин 1967 года из «Хайнского цикла». Достаточно тесно связан с Планетой изгнания, предыдущим романом цикла.

Цитаты

	... мы использовали эти знания для того, чтобы ткать образ нашей жизни, словно гобелен, простёртый над ночью и хаосом. Мы преумножали возможности, что давала нам жизнь. Мы занимались работой, достойной людей. — I
	"… we used that knowledge to weave the pattern of life like a tapestry across night and chaos. We enlarged the chances of life. We did man's work."

	Между мыслью и сказанным словом существует зазор, куда может внедриться намерение; что-то останется за рамками, и на свет появится ложь. — II; вариант распространённой мысли
	Between thought and spoken word is a gap where intention can enter, the symbol be twisted aside, and the lie come to be.

Из-за деревьев вышел дикий кабан. Зверь пересёк человеческие следы и остановился, обнюхивая землю. Нелепая, огромная свинья с могучими плечами, заострённой спиной и проворными, запачканными грязью ножками. С покрытого складками щетинистого рыла на Фалька взглянули крохотные сверкающие глазки. — Ах, человече, — гнусаво протянуло создание. Напряжённые мышцы Фалька резко сократились, и он ещё крепче сжал рукоятку лазерного пистолета, но стрельбу решил пока не открывать. Раненый кабан может быть невероятно быстр и опасен. Фальк скорчился за стволом, стараясь не шевелиться. — Человек, человек, — снова проговорил дикий кабан низким и монотонным голосом, — думай для меня. Думай для меня. Слова мне трудны. Рука Фалька, державшая пистолет, задрожала. Неожиданно для самого себя он громко сказал: — Ну и не говори тогда. Я не намерен общаться с тобой мысленно. Давай иди своей кабаньей дорогой. — Ах, человече, поговори со мной мысленно! — Уходи, не то я выстрелю! Фальк выпрямился и направил пистолет на животное. Маленькие сверкающие глазки уставились на оружие. — Нехорошо забирать чужую жизнь, — произнёс кабан. Фальк уже пришёл в себя и на сей раз промолчал, будучи уверен, что зверь не поймёт его слов. Он слегка повёл дулом пистолета, прицелился получше и сказал: — Уходи! Кабан в нерешительности опустил голову, потом с невероятной быстротой, словно освободясь от связывавших его пут, повернулся и опрометью рванул в том направлении, откуда пришёл. Фальк некоторое время стоял неподвижно, затем повернулся и вновь продолжил свой путь, держа пистолет наготове. Рука его слегка дрожала. Существовали старинные предания о говорящих зверях, но обитатели Дома Зоува считали их чистыми сказками. Фальк ощутил кратковременный приступ тошноты и столь же мимолётное желание громко рассмеяться. — Парт, — прошептал он, поскольку ему нужно было хоть с кем-то поговорить. — Я только что получил урок этики от дикого кабана… — II

A wild boar walked out of the trees, crossed his tracks, and stopped to snuff the ground. A grotesque, magnificent pig, with powerful shoulders, razor back, trim, quick, filthy legs. Over snout and tusk and bristle, little bright eyes looked up at Falk. "Aah, aah, aah, man, aah," the creature said, snuffling. Falk's tense muscles jumped, and his hand tightened on the grip of his laser-pistol. He did not shoot. A wounded boar was hideously quick and dangerous. He crouched there absolutely still. "Man, man," said the wild pig, the voice thick and flat from the scarred snout, "think to me. Think to me. Words are hard for me." Falk's hand on the pistol shook now. Suddenly he spoke aloud: "Don't speak, then. I will not mindspeak. Go on, go your pig's way." "Aah, aah, man, bespeak me!" "Go or I will shoot." Falk stood up, his gun pointing steadily. The little bright hog-eyes watched the gun. "It is wrong to take life," said the pig. Falk had got his wits back and this time made no answer, sure that the beast understood no words. He moved the gun a little, recentered its aim, and said, "Go!" The boar dropped its head, hesitated. Then with incredible swiftness, as if released by a cord breaking, it turned and ran the way it had come. Falk stood still a while, and when he turned and went on he kept his gun ready in his hand. His hand shook again, a little. There were old tales of beasts that spoke, but the people of Zove's House had thought them only tales. He felt a brief nausea and an equally brief wish to laugh out loud. "Parth," he whispered, for he had to talk to somebody, "I just had a lesson in ethics from a wild pig..."

	Он вступил в схватку с кабаном-моралистом и жестокими людьми на их собственной территории и сумел оставить противника ни с чем. — II
	He had bluffed the moral boar and the brutal man on their own ground, and got away with it.

	Продвигаясь дальше на запад сквозь деревья и дни, он не вёл счёт ни одним, ни другим. Он шёл, и время шло вместе с ним. — II
	As he pushed on westward through the trees and the days, he kept no more count of one than of the other. Time went on; and he went on.

	Под его ногами, под обледенелой упругой подушкой из полусгнивших стволов и листьев, под корнями деревьев лежал город. Только Фальк пришёл в этот город на одно-два тысячелетия позднее, чем следовало. — II
	Under his feet, under the icy, hummocky terrain of leafless bush and naked tree, under the roots, there was a city. Only he had come to the city a millennium or two too late.

	Рыба и гости начинают пованивать на четвёртый день. — III
	Fish and visitors stink after three days.

Именно одно из суеверий этой сложной религии заставило дикарей оставить Фалька в живых — при нём был лазер, следовательно, его статус был выше статуса раба. Обычно таким пленникам вырезали желудок и печень для обряда гадания, а тело отдавали на растерзание женщинам. Однако за пару недель до рокового столкновения летательного устройства со слайдером в общине Мзурра умер один из стариков. Поскольку в племени не нашлось ещё не получившего имени младенца, которому можно было бы передать имя усопшего, им нарекли пленника. Хотя тот и был слеп, изуродован и только временами приходил в сознание, это всё же было лучше, чем ничего. Пока старый Хоррессинс сохранял свое имя, его призрак, злобный, как все призраки, мог вернуться и причинить беспокойство живым. Поэтому у призрака отобрали имя и передали его Фальку. Заодно был произведён и обряд посвящения новичка в Охотники. Церемония эта включала в себя бичевание, вызывание рвоты, танцы, пересказывание снов, выкалывание татуировок, обильное поглощение пищи, совокупление всех мужчин по очереди с одной и той же женщиной и, наконец, всенощные призывы к Богу, чтобы тот хранил нового Хоррессинса от всяческих бед. Затем Фалька оставили без всякого присмотра, мятущегося в бреду, на лошадиной шкуре в шатре из коровьих шкур. Он должен был умереть или выздороветь, а призрак прежнего Хоррессинса, лишённый имени и силы, в это время уходил по ветру в прерии. — IV

It was one of the outgrowth-superstitions of their complex creed that had induced them to take Falk alive and make him a member of the tribe. Normally, since he carried a laser and thus was above slave-status, they would have cut out his stomach and liver to examine for auguries, and then let the women hack him up as they pleased. However, a week or two before his capture an old man of the Mzurra Society had died. There being no as-yet-unnamed infant in the tribe to receive his name, it was given to the captive, who, blinded, disfigured, and only conscious at intervals, still was better than nobody; for so long as Old Horressins kept his name his ghost, evil like all ghosts, would return to trouble the ease of the living. So the name was taken from the ghost and given to Falk, along with the full initiations of a Hunter, a ceremony which included whippings, emetics, dances, the recital of dreams, tattooing, antiphonal free-association, feasting, sexual abuse of one woman by all the males in turn, and finally nightlong incantations to The God to preserve the new Horressins from harm. After this they left him on a horsehide rug in a cowhide tent, delirious and unattended, to die or recover, while the ghost of Old Horressins, nameless and powerless, went whining away on the wind across the plains.

	— Доверие — это такая штука, которая растёт, отталкиваясь от поступков, день ото дня. — Тогда поливай его, — сказал Фальк, — и я надеюсь, что оно вырастет. — IV
	"Mindspeech proves nothing; and trust is a thing that must grow, from actions, across the days." "Water it, then," said Falk, "and I hope it grows."

Этот народ называл себя Пчеловодами. Странные люди, грамотные и вооружённые лазерами, все они, и мужчины, и женщины, были одеты в совершенно одинаковые длинные жёлтые балахоны из тёплой ткани с вышитым коричневым крестом на груди. Они оказались гостеприимны, но не общительны. <…> — Они пополняют свои ряды за счёт того, что разводят женщин-дикарок, как свиноматок, и воспитывают приплод единой группой. Поклоняются какому-то Мёртвому богу и задабривают его жертвоприношениями, притом человеческими. Они — не что иное, как пережиток древнего суеверия, — сказала Эстрел, когда Фальк однажды с похвалой отозвался о Пчеловодах. — V

A strange lot, literate and laser-armed, all clothed alike, men and women, in long shifts of yellow wintercloth marked with a brown cross on the breast, they were hospitable and uncommunicative. <…> "They recruit by breeding captured savage women like sows, and bringing up the brats in groups. They worship something called the Dead God, and placate him with sacrificemurder. They are nothing but the vestige of some ancient superstition," Estrel said, when Falk had said something in favor of the Bee-Keepers to her.

	— Мы, обитатели Эс Тоха, рассказываем миф: мол, в начале всех начал Создатель произнёс Великую Ложь. Тогда не существовало абсолютно ничего, но Создатель сказал: «Она существует!», и вот, для того чтобы эта божественная ложь могла стать божественной истиной, тут же начала свое существование наша Вселенная. — VII
	"We of Es Toch tell a little myth, which says that in the beginning the Creator told a great lie. For there was nothing at all, but the Creator spoke, saying, It exists. And behold, in order that the lie of God might be God's truth, the universe at once began to exist."

«… каждый разум образует неразрывные связи с другими разумами, а также с окружающим миром и со временем. Без веры человек живёт, но нечеловеческой жизнью; без надежды он погибает. Когда нет места дружбе, когда люди не прикасаются друг к другу, чувства неизбежно атрофируются, разум становится холодным и одержимым. Единственно возможными отношениями между людьми становятся отношения хозяина и раба, убийцы и жертвы…» — VIII

… hey are the mind's indispensable relationship with other minds, with the world, and with time. Without trust, a man lives, but not a human life; without hope, he dies. When there is no relationship, where hands do not touch, emotion atrophies in void and intelligence goes sterile and obsessed. Between men the only link left is that of owner to slave, or murderer to victim.

	Если взглянуть на проблему под нужным углом, то можно найти единственно правильный выход из любой ситуации, будь то хаос или западня, поскольку в долгосрочной перспективе в основе всего лежит не дисгармония, но отсутствие взаимопонимания, не удача или неудача, но невежество. — X
	Seen rightly, any situation, even a chaos or a trap would come clear and lead of itself to its one proper outcome: for there is in the long run no disharmony, only misunderstanding, no chance or mischance but only the ignorant eye.

	Нет, они не убивают. Они боятся убивать и боятся умирать, а потому назвали свой страх Почтением к Жизни. — XI
	No, they did not kill. They were afraid to kill and afraid to die, and called their fear Reverence for Life.

Перевод

С. Славгородский, 1997