Кроме живописи и садоводства я ничего больше не умею делать.
Первый слой краски должен покрыть как можно большую часть холста и неважно при этом, насколько грубо он будет нанесён.
Старайтесь забыть о том, что вы видите перед собой, о дереве, доме, о поле, о чём угодно. Просто думайте, что в этом месте маленький синий квадрат, там продолговатая розовая фигура, и продолжайте до тех пор, пока у вас не возникнет наивного впечатления от картины, которая находится перед вашими глазами.
Цвет это моя однодневная одержимость, радость и страдания.
Я работаю всё время, всё время борюсь с природой.
Я могу рисовать только то, что я вижу.
Я ничего в жизни не делал, не считая того, что смотрел на то, что мир показывал мне для того, чтобы быть запечатлеть его посредством моей кисти.
Я пытался сделать невозможное — нарисовать сам свет.
Я знаю, что чтобы нарисовать море действительно хорошо, вы должны смотреть на него каждый час, каждый день в одном и том же месте, чтобы вы могли понять, как вы должны работать в этом конкретном месте, и именно поэтому я работаю над одними и теми же сюжетами снова и снова и снова, четыре или даже шесть раз.
Ненастье черное в окне…
Картины в стиле Клод Монэ
Лежат повсюду в беспорядке ―
Французский, красочный пожар,
И пахнут краски, скипидар.[1]
— Сергей Соловьёв, «Письмо» (из цикла «Послания и мадригалы»), 1909
К идее «внутреннего взора» как принципу творчества Кандинский пришел в процессе длительных поисков и размышлений. Еще в начале своего творческого пути, увидев картину Клода Моне «Стога сена», он писал: «Смутно чувствовалось мне, что в этой картине нет предмета…» <...> С эмоционального потрясения, испытанного в молодости, начались и поиски Василия Кандинского, создателя абстрактного экспрессионизма. На выставке импрессионистов в Москве его поразила картина Клода Моне «Стога сена». «И вот сразу увидел я в первый раз картину… ― пишет В. В. Кандинский. ― Мне казалось, что без каталога не догадаться, что это ― стог сена. Эта неясность была мне неприятна: мне казалось, что художник не вправе писать так неясно… С удивлением и смущением замечал я, однако, что картина эта волнует и покоряет, неизгладимо врезывается в память и вдруг неожиданно так и встает перед глазами до мельчайших подробностей.[2]