Александр Фёдорович Агиенко

Александр Святогор

Статья в Википедии

Александр Фёдорович Агиенко, известный под псевдонимом Александр Святогор (1886 — 1937 гг.) — российский поэт, создатель анархизма-биокосмизма.

Цитаты

Нам не дают ни солнца, ни свободы творчества. Нам не дают расти. Нас хотят впрячь в прилизанность и напомаженность формы, в противное парикмахерство стиха. Они посягают на наше вдохновение, экстаз, любовь. Чиновники, Романовы и Держиморды от литературы — они гонители и распинатели вулканного искусства. Этот литературный бюрократизм должен быть сломлен. Нужно кричать о кошмаре, который висит над искусством. Оно выродилось в цинизм, в саморекламу, в хулиганство. В нем нет ни вдохновения, ни подлинной силы.

Я глашаю Вулканизм, т.е. гигантскую силу вдохновения, замысла, свободу языка и всех литературных форм (в том числе и стиха). Мы, вулканисты — демократы, должны явить миру новое искусство! Да здравствует Вулканизм! — Там же, С. 4

В меня плюют, бросают нечистотами. Во мне видят врага, и меня боятся печатать. А я гордо и весело несу свою судьбу Вулканиста. В ней я обретаю силу и могущество. Я оттачиваю свою мысль, кую свою волю. Я верю в свое дело, как верю в вашу гибель. Я выхожу из всех границ и норм вашего общества и вашей горе-культуры... Я презираю и ненавижу ваше счастье и благополучие. В твердом сознании своей правоты и достоинства, я бесцеремонно плюю на ваши желания, привычки, понятия и худосочные идеалы. Я непримирим. Я священно зол. Моя непримиримость горит гигантскими кострами, ее жуткое зарево брошено в глубины космоса. Я иду к вам не как пастырь добрый, но как разбойник. — Там же, С. 14

Тебя, демократия, я зову на вершины благородства, на пути Вулканизма! Нужно зажечь в тебе героизм! Нужно собрать твою гигантскую волю для твоей славной миссии. Ты тело грядущего Вулканкультуры. Тебе я глашаю Вулканизм! — Там же, С. 15

Нужны решительные меры не во имя дикарства, зверости, но во имя высшей культуры. Вулканкультуры. Не звериность, но интеллектуальная стихийность! Поэтому: долой Бергсона! Да здравствует стихийный Logos! Да царствует божественный Ratio! Долой скотскую интуицию! Дорогу мудрым озарениям души! Я возглашаю собачий нюх Разума! Дорогу Вулканизму! — Там же.

Жизнь пролетариата с каждым днем ярчает и требует нового искусства. Здесь залог успеха вулканизма как подлинного пролетарского творчества. Нужно лишь пробудить в пролетариате достаточно художественной сознательности, чутья, творческого размаха. Нужно убедить, что подлинное пролетарское искусство есть вулканизм. — Святогор, Александр «Ближайшие задачи вулканизма». «Анархия», 10 мая 1918 г., стр. 4

Подлинное пролетарское искусство (вулканизм) — это искусство величайшей борьбы, глубины, смелости, движения. А пролетариату вместо борьбы суют мещанство граммофонной пластинки, вместо смелости — трусость, вместо глубины — убожество и плоскость мелкого торгаша, вместо формы — нудное толчение избитых рифм в ступе бездарного четверостишия. Словом, под маркой «пролетарское искусство» контрабандой провозится из буржуазного лагеря низшая форма мещанского искусства — виршизм. Виршизму, насаждающим его тупицам — лжепролетарскому, как и буржуазному искусству, я, пролетарий-вулканист, объявляю страстную ненависть и якобинскую ярость. И зову соратников. — Там же.

Пушкины, Тютчевы, Брюсовы, модернисты — это только унылые ямщики в пустынях безвременья. Их стихи — это тощие клячонки, мерно переставляющие ножки. Их рифмы — это понукающий колокольчик. Их мысли — это тяжесть скучного седока. Нет силы, нет яркости. — Святогор, Александр «Вулканизм и рифма». «Анархия», 11 мая 1918 г., стр. 4

Революция, явившая много сил и храбрости, не найдешь ли ты смелости вычистить конюшни нашей «поэзии» от рифмованного навоза? Ты, сметающая старый мир, смети рифмованную дребедень, расчисти поле, взрыхля его для подлинного творчества — вулканизма! — Там же.

Рифма, как жалкая трусиха, испуганно бежала от моих творческих сотрясений. Но, отмелькав пятками на далекое расстояние, она остановилась, оглянулась, перевела дух и стала изучать мой полет. Собрав все свои силы, она вспорхнула летучей мышью, чтобы цепляться за кончики некоторых моих строк. Но только некоторых. Она не в силах цепляться за каждую строчку. Она не в силах уследить за мощью, смелостью и быстротой моих полетов. — Там же.

Стихета — это взрыв. Когда летят осколки во все стороны, когда из кратера вылетает огонь, какой может быть разговор о рифме и прочих побрякушках! Лава вдохновения огненными потоками сбегает по склонам моего творческого кратера. Эти огненные потоки — вот мои стихеты. Смотрите, где у них рифмы, где у них размер, где нет ни рифмы, ни размера. Но знайте: лава, ее горячие потоки, они имеют свою форму, свой ритм, бешеный, свободный, сокрушающий все на пути. Вот совершенно новое и величайшее творчество — вулканизм! — Там же.

Мерою искусства взято время. И не только мерою, но время является вместилищем искусства. Как три народившихся младенца в утробе самки, так футуризм, перфектизм и презентизм сидят в утробе времени. Младенцам тесно, они дерутся и не знают, что возможен выход из чрева. Но время — это не добрая мать — освободительница от чрева. Время — это костлявый урод, который зажатых младенцев гноит в своем брюхе. — Святогор, Александр «Темпоризм». «Анархия», 12 мая 1918 г., стр. 4

Для вулканизма свобода выше времени. Вулканизм утверждает (для простоты беру потертое слово) себя в свободе. Свобода и время — вечные враги. В своих зубах время держит драгоценности — вулканную мечту. Реализовать вулканную мечту — значит вышибить зубы у времени. Поэтому — не поклонение будущему, прошлому и настоящему, но беспощадная борьба. И самое отдаленное будущее теперь же необходимо вызвать на бой. — Там же.

Объявляя борьбу времени, вулканизм тем самым объявляет ее и рабам времени — темпористам. Дело в том, что время, встретив неожиданного и смертельного противника в лице вулканизма, может улучшить положение своих рабов. И рабы, благодарные тюремщику, все вместе выступят на защиту своей тюрьмы против своего освободителя — вулканизма. Предстоит упорная и беспощадная борьба. — Там же.

Темпоризм, выражающий психический и умственный склад ничтожной человеческой истории господствующих классов и до смешного мизерных вождей вроде Шекспиров, Наполеонов и Кантов, — темпоризм для подлинных революционеров является сосудом нечистот, который нужно опрокинуть. — Святогор, Александр «Вулканреволюция». «Анархия», 18 мая 1918 г., стр. 4

Темпоризм нужно пронзить до самой его сердцевины, нужно разрушить его, стереть в прах, и во все четыре стороны и в промежутки распылить его косную сущность. И на великой пустыне развалин, придя в экстаз творческого оплодотворения, взвулканить землю, как величайшую самку, пробудить в ней исполинскую жажду зачатия и в ее священном брюхе начертать миллиарды великанов, превосходящих любое божество. — Там же.

Первоисточником для вулканного творчества послужит наша революция, углубленная до революции духа и материи, до вулканреволюции. Вулканная мечта придет в огне вулканреволюции. Вот почему я призываю к вулканреволюции. Для робких и трусливых голов этот призыв будет утопичен и чудовищен. Но для свободного, независимого, мускулистого, не зараженного темпорическими предрассудками ума здесь все полно живого, непреходящего исключительного интереса и великого значения. — Там же.

У вулканиста свой вулкан-язык, который неизмеримо естественнее, острее, быстрее, упруже, глубже, мудрее всякого национального и любого языка. На вулканязыке подлинный поэт деет вещбу и видарство в огневой лучизне. — Святогор, Александр «Вулкан-язык». «Анархия», 24 мая 1918 г., стр. 4

Вулкан-язык — это исполинская сила замыслов, какая может быть лишь у сына бессмертия. Вулкан-язык — это необычайная сконденсированность вулканных вдохновений. Это даже не язык, но солнцевость образов из чрева бесконечности. Это не язык, но творчество вулканных чудес, творчество, которое миллиардами рук несет величайшую тайну, чтобы воплотить ее в мир. Вулкан-язык не связан исторической преемственностью. Он непосредственно своими могучими корнями уходит в бесконечность, пьет из ее неисчерпаемого сердца, вкушает ее творческий разум. И путь его лежит в бесконечность и бессмертие. — Там же.

Подлинные революционеры! Тысячи раз я призываю вас и буду призывать разрушить застенки национальных языков, вырвав из своего духа плесень, разведенную этими жаргонами, взрыхлить чернозем своих мозгов для приятия зерен вулканизма. Тысячи раз я буду призывать вашу мудрую волю на бой с гранитом действительности. Ведь от удара вулканной воли в этот гранит вскипают молнии величайшего языка — вулкан-языка! — Там же.

Освобождение слова, разрушение его, упрощение языка — это лишь хорошее мальчишество. Необходимо вызвать к жизни мощные и неистощимые силы, чтобы вулканным взрывом раздробить плешивый череп тупого языка. Теперь же, в нашу великую революцию, необходимо, разрушая старый язык, творить вулкан-язык. Вулкан-язык — не реформа, не мышиная грызня коснейшей глыбы, но разрушение этой глыбы огнем и динамитом. Вулкан-язык — это не поклонение болвану скорости. Тут для вулкан-языка гремят особые задачи. — Святогор, Александр «Еще вулкан-язык». «Анархия», 31 мая 1918 г., стр. 4

Для вулканиста скорость — только средство в реализации вулканной мечты, и скорость получает особое вулканное содержание. Вулканная скорость есть скорость необычайных глубин, высот, объемов. Это такое поступательное движение, когда движущийся предмет ширится в бесконечность измерений, когда его глубина и высота своими крайними пунктами, как зубья бороны, царапают безбрежность, беспредельность. Это шествие возрастающей прогрессии, оплодотворенной самым мощным знаменателем. — Там же.

Из вулканной двойцы пылает огненная душа вулкан-языка. Вулкан-язык есть выразитель возрастающих глубин и урагана вулканной скорости. Из возрастающих глубин — его необычайная сложность. Так, в его глаголах — не только четверка наклонений и единичное число прочих форм. Ваши глаголы — это первобытная соха по сравнению с машинным плугом вулканглагола. Ваши глаголы — это гоголевская бричка по сравнению с парящими в просторах моторами вулканглаголов. Не четверка наклонений, но тысячи винтов и поршней — сотни тысяч и миллиарды наклонений. Не тощее и единичное число видов и других форм, но бесконечность видов и бесконечность бесконечности форм вулканоглаголов. Поэтому тем, кто своей тощей душой, отягченной пылинкою четырех наклонений, пропищали только одно неопределенное наклонение, я весьма определенно выражаю презрительную улыбку. Бесконечность бесконечности форм языка — вот одно из требований вулканных глубин духа. — Там же.

Вулканная идея не есть идея платоновская. Платон считал, что истинная действительность неизменна, всегда равна себе. А для вулканиста подлинная действительность неизмеримо и неустанно растет, умножаясь и преуспевая в вулканной скорости. Так вулканист должен реализовать бессмертие, как одну из промежуточных ступеней, которую нужно пройти, чтобы подняться на вершину вулканной башни. Время и пространство — вот злейшие враги. Их нужно побороть, освободиться от их жуткой тюрьмы. И если для этого потребуется уничтожить все временно-пространственное бытие, то вулканист над этим не может задумываться. — Святогор, Александр «Вулкан-идея». «Анархия», 6 июня 1918 г., стр. 4

Время нужно победить. Эта мысль, сама по себе, уже необычайно воспламеняет сильный подъем духа. Ведь победа над временем сразу исполински широко поставит перед нами абсолютные задачи вулканного творчества. Победа над временем и пространством приобщит нас к космической жизни, к космическому творчеству. — Там же.

Для кого вулканная идея загорелась немеркнущим огнем, кто ступил на путь вулканного разрушения и творчества, тот уже наполовину завоевал бессмертие, ибо увидел в нем необходимое условие для своего вулканного творчества. Для робких и трусливых голов задачи вулканиста будут утопичны и чудовищны. Но для свободного, независимого, мускулистого, огненного ума и крепкой воли здесь все полно живого, непреходящего, исключительного интереса и величайшего значения. — Там же.

Довулканный человек, прежде всего, раб своих чувств. Видимость и слышимость над ним безраздельно царствуют, и у него нет силы усомниться в их реальности, непреложности. Рабствуя им, он — наивный реалист, младенец, который не различает действительности от призраков и наоборот. — Святогор, Александр «Довулканный человек». «Анархия», 21 июня 1918 г., стр. 4

Самая трусливая душа у тех, кто говорит: «утопия». И самая лживая. С видом невинности они преподносят рай, свободу, бессмертие под соусом утопии. Они и только они кастрировали бессмертный дух. Это они, эти распутные душонки, отравили землю ядом рабства и смерти... Воистину: самое позорное и самое мерзкое, что знает земля, — это утописты. — Святогор, Александр «Утописты». «Анархия», 26 июня 1918 г., стр. 4

Не утопия, но реальность! Не утешение, но восстание, но бунт, но вулкан — революция! Земля должна сбросить рабство и смерть. И в первую очередь в своем великом восстании она должна смести утопистов. Воистину величайший день увидит мир, когда все утописты погибнут в огне вулкан-революции. Не утопия, но реальность. Свобода и бессмертие — вот величайшая реальность. И подлинный освободитель не утопист, но тот, кто скажет рабам: восстаньте! А начало свободы — в революции. А начало бессмертия — в творчестве. — Там же.

Не в загробном и не в будущем свобода и бессмертие. Свобода и бессмертие не знают времени. Они не во времени, но против времени, ибо время — их величайший враг. Свобода и бессмертие в революции и в творчестве и в борьбе со временем. Свободному и бессмертному так же ничтожно будущее, как прошлое и настоящее. К тому же будущее отравлено ядом утопистов. Необходимо плюнуть в лицо времени. Необходимо вышибить зубы у времени вулканной волей и вулканом-разумом. — Там же.

Свобода и бессмертие — вот величайшая реальность, творимая в огне вулкан-революции. И лжец и мерзавец тот, кто свободу и бессмертие назовет утопией. — Там же.

Для нас первейшая ценность есть реальное бессмертие личности и жизнь ее в космосе. Эту ценность мы возвели в цель — и так получили нашу телеологическую концепцию. Наша философия есть прежде всего великая телеология, и все философские проблемы мы ставим под знак наших великих целей.

... наша задача — воскрешение мертвых. Наша забота — о бессмертии личности во всей полноте ее духовных и физических сил. Воскрешение мертвых — это восстановление в той же полноте ушедших в гроба. При этом мы отнюдь не впадаем в трясину религии или мистицизма. Мы слишком трезвы — и религии и мистике объявляем войну. Таков наш биокосмизм. Он, несомненно, величайшая дерзость. Но великое и дерзкое оскорбляет, и мы уже видим глухую и явную ненависть — ведь биокосмизм принижает все идеи, все идеологии. Но мы оптимисты, а не безумцы. Безумцы те, кто хочет сделать людей свободными и превосходными вне биокосмизма. Они подобны Робеспьеру, который начал желанием осчастливить человечество и пришел к мысли истребить его. Всякая идиллия о «счастье на земле» вне биокосмизма — вреднейшая иллюзия, начало чудовищной тирании. — Там же, С. 161

Мы креаторы. Нами уже основан «Креаторий биокосмистов». Для невежественных мозгов креаторий звучит, как крематорий, — и они, пожалуй, правы. Нам, действительно, необходимо сжечь слишком многое, если не все. Ведь биокосмизм начинает совершенно новую эру. Вся предшествующая история от первых проявлений органической жизни на земле до солидных потрясений последних лет — это одна эпоха. Это — эпоха смерти и мелких дел. Мы же начинаем великую эру — эру бессмертия и бесконечности. — Там же, С. 162

Смерть не устает, она ежесекундно вершит свое гнусное дело, казнит живущих. Поэт-биокосмист — это борец и певец в таборе восставших против смерти и против диктатуры пространства. О бессмертии и космическом полете, о воскрешении мертвых творит свои живые организмы поэт-биокосмист. — Там же.

Наш стиль начинается рядом. Ряд – это прямая или кривая, вычерчиваемая ходом творческого духа. Но ряд еще не метр. Метр – это внешняя схема, биокосмический дух вообще не укладывается в нее. Биокосмический дух вычерчивает иную схему. Как поэты, мы имеем в виду ряды, построенные: на биокосмическом ритме, который телеологичен, на жесте, на интонации, на мимике, на весе, на темпе и на температуре. Мы враги всякой данной стабилизации в языке. Нам нужен новый синтаксис, построенный на параллельности, пересечении, параболичности биокосмических рядов. Нам нужны предложения, творимые по принципам геометрии. Ведь грамматика только неудавшаяся математика. Мы решили быть Лобачевскими в грамматике.

Но у каждого из нас свой индивидуальный путь. В биокосмизме как нигде креатор может развернуть свои личные бездны. Так, лично я имею в виду, между прочим, перечеканку типов, прошедших сквозь тысячелетия (адаптация), в частности – типов зверья. Типы зверья выше типов человеческих. Ведь и божеству было превосходнее представать в образе зверином, а не человеческом. Бог, воплотившийся в зверя, выше бога вочеловечевшегося, Апис больше Иисуса. — Там же, С. 9

Мы беременны новыми словами. Так, мы предчувствуем междометие встающего из гроба человека. Нас ждут миллионы междометий на Марсе и на других планетах. Мы думаем, что из биокосмических междометий (в широком смысле) родится биокосмический язык, общий всей земле, всему космосу. (Это, конечно, не эсперанто, последний — пустая затея, даже язык дикарей неизмеримо выше эсперанто, потому что органичен). Для нас крайне важны и выразительные свойства глагола. Разве мы, подобно футуристам, можем ограничиться только неопределенным наклонением? Мы слишком определенны и актуальны, и нам слишком мало даже четверки наклонений. Десятки и сотни наклонений! Нам необходимо наклонение космоса и наклонение бессмертия! — Там же, С. 11

Биокосмизм вообще утверждает крайнюю индивидуализацию и в то же время максимальную социальность... Первое и второе единовременны, органически едины, одно из другого вытекает, одно другим утверждаются. Но это особая, биокосмическая индивидуализация и социальность. — Там же.

Идея ветряного двигателя, возникшая в древности, явно свидетельствует о космичности первобытной техники. Затем, постепенно, первобытно-космическая техника сменилась техникой каменного угля, но теперь, оплодотворившись идеями и достижениями последней и в то же время оставляя их позади себя, опять возрождается в небывалой силе и простоте, выказывая несомненные преимущества пред уже как бы обреченной на отход в прошлое техникой каменного угля. — «БИОкосмист» от 30 марта 1922 г.

Жажда личного бессмертия – это звериная, пышущая жаром любовь к себе. Это зубы и когти, чтобы защищаться, чтобы противостоять смерти. Это отвага безрассудная и хитрая. Это оборотство, чтобы обрести свободу. Это зоркость благородного хищника. Это быстрота птицы, переходящая в быстроту космического мотора. Вот почему мы провозглашаем звериность, бестиализм. Нужно ощутить в себе зверя, взыграть и возликовать. Нужно учиться абсолютному нюху у пса, инстинкту – у насекомых, хозяйственному добродушию – у медведя, гедонизму – у ящерицы, победе над темными силами – у петуха.

Биокосмическое творчество победит. Эта победа будет... победой омолаживающего Штейнаха и воскресающего Христа. — Там же.

Борьба за социальную справедливость необходимо вырастает в борьбу со смертью, с враждебными человеку стихиями природы. И обратно: борьба со смертью предполагает борьбу с угнетателями, потому что смерть действует всегда в союзе с имущими классами. Как угнетатель и палач, она щадит угнетателей и палачей и поражает сельский и городской пролетариат.

Голод весьма наглядно раскрывает ту правду биокосмизма, что основа распада личности и общества лежит в смерти. Пред лицом неизбежной смерти человек обращается целиком в до крайности раздраженный алчбой желудок, который в диком ужасе кричит о пище. Для такого желудка все человеческое не только обращается в нуль, но и вырастает даже в отрицательную величину... Там, где голодная смерть, личность и социальность рассыпаются в дребезги. Это — свидетельство действительности, которая целиком подтверждает (якобы парадоксальные) утверждения биокосмизма. — Там же.

Практически вопрос о регуляции атмосферных осадков не является утопией. В Америке уже давно начали производить опыты по вызыванию дождя, и у нас этот вопрос поднимался в печати еще в прошлом веке (проф. Старков и другие) 2. Это дело необходимо приблизить к надлежащей практической постановке его. В конечном счете вопрос об управлении погодой есть вопрос всемирный, интернациональный, космический. Это — великое дело и требует широкого размаха в смысле сил, средств и территории... Управление погодой — это уже высокая ступень по дороге в космос. Владеть погодой значит уже владеть отчасти космосом, потому что метеоры — это уже небесные тела, и управление последними является преддверием к управлению собственно космическими телами. Управление погодой для нас является ближайшей задачей интерпланетаризма. — Там же, С. 411-412

Высшее благо — это бессмертная жизнь в космосе. Высшее зло — смерть. Мы имеем в виду реальную жизнь и реальную смерть. Все другие блага заключаются в жизни, всякое зло коренится в смерти. Выдвигая свободу от «естественной необходимости», право человека на вечное бытие в космосе, биокосмизм является проблемой максимальной свободы и максимального права личности. Высшее благо мы выдвигаем, как то, что необходимо реализовать, — как максимальное творчество. Мы особенно подчеркиваем творческий момент в биокосмизме. Личное бессмертие не дано, оно должно быть завоевано, реализовано, сотворено. Это не восстановление утраченного, как говорит библия, но создание еще не бывшего. Не восстановление, но творчество. — Там же, С. 414

Современное (буржуазное) общество ведет к смерти, базируется на ней. На том основании, что сегодня личность смертна, оно утверждает смерть личности абсолютно. Оно глубоко развращено формулой: «смерть неизбежна». Эту формулу санкционирует религия и старое научное сознание. Эта формула погасила в человеке дух возмущения против смерти. Утверждая смерть и локализм в пространстве, современное общество тем самым санкционирует все зло социальной жизни. Если так будет продолжаться дальше, то человечеству грозит полное моральное и физическое вырождение. Такое общество должно быть разрушено до основания. — Там же, С. 415

Все возражения против государства, как системы насилия, подавления индивидуальной свободы и т. д., по отношению к советскому государству не имеют смысла. Старая форма государства отходит в прошлое. Новая, советская форма является иной по своим целям, путям. Советская система, в принципе гарантируя освобождение человека от ига внешней природы, уже теперь способствует росту личной сознательности, освобождая личность от ига традиции. — Там же, С. 418

Антирелигиозная работа должна вестись систематически, изо дня в день, а не ограничиваясь лишь двумя вечерами в год, в связи с «рождеством» и «пасхой», да и то без достаточной подготовки, «лишь бы с плеч долой». Обычными антирелигиозными компаниями нельзя ограничиться, их антирелигиозное влияние ничтожно; нельзя изменить мировоззрение сразу, наскоком. — Агиенко А.Ф. «Антирелигиозные вечера в клубе». «Антирелигиозник». 1929. № 2. С. 100

Социалистическое соревнование, вовлекая широкие массы в социалистическое строительство, в борьбу за осуществление пятилетки, является лучшим орудием массовой антирелигиозной пропаганды. Эту азбучную истину незачем доказывать. Она подтверждается фактами текущей действительности. Уже сейчас, в начале своего развертывания, несмотря на ряд промахов и недостатков, социалистическое соревнование дает положительный антирелигиозный эффект. — Агиенко А.Ф. «Массовая антирелигиозная работа в связи с социалистическим соревнованием». «Антирелигиозник». 1929. № 10. С. 66

Борьба за пролетарский атеизм является необходимой составной частью социалистического перевоспитания всех трудящихся. В то же время победы строительства создают огромные предпосылки для антирелигиозной пропаганды. Успехи строительства ломают религиозное мировоззрение. — Агиенко А.Ф. «За лучшую подготовку учебы». «Антирелигиозник». 1934. № 4. С. 1

Цитаты об Агиенко

	Говорил федоровец, который именовал себя биокосмистом. Он нес невероятную чепуху об Евангелии от кобылицы. В конце заявил, что социальная программа-максимум уже осуществлена и что теперь остается поставить на очередь дня космическое воскресение мертвых. Это вызвало в аудитории смех.
	— Николай Бердяев

	Святогор – поэт, о котором ничего не следует писать. Он сам говорит о себе.
	— Алексей Ган

Святогор пытается отличить свои взгляды от взглядов Федорова, называя последнего старомодным и даже архаичным, потому что, как считает Святогор, Федоров чрезмерно подчеркивает, что всех людей объединяют родство и братство. Но в то же время сходство между Федоровым и программой биокосмистов более чем очевидно. Хотя идея космоса как места бессмертия имеет свое происхождение в христианстве, она является наиболее последовательным отрицанием религии. Для победы над религией недостаточно сказать, что бессмертия нет, и запретить людям стремиться к бессмертию.

— Борис Гройс

Цитаты об Агиенко в стихах

	В ландо мечты неизреченной Мы едем в звездный небозор. Биокосмически степенно Воссел на козлы Святогор.
	— Н. Дегтярев