Дельфины и психи
«Дельфины и психи» — повесть Владимира Высоцкого, написанная не позднее марта 1968 года, ходившая в самиздате под этим названием. В 1980 году опубликована в парижском русскоязычном журнале «Эхо» как «Жизнь без сна»[1].
Цитаты
[править]Про каннибалов рассказывают такую историю. Будто трое лучших из них <…> сидели и ели ёлки да ели. Захирели, загрустили… |
А вы знаете, как поп попадью извёл? Что значит извел? Убил то есть. Ну! Развод по-итальянски. Вот. Он её подкараулил и опустил на неё икону Спасителя. Тройной эффект. Во-первых, если уж Спаситель не спас, а убил, значит, было за что. |
— Вы, — говорит, — не знаете, сколько время? |
В кабинет некоего профессора лингвиста-ихтиолога развязной походкой вошел немолодой уже дельфин. Сел напротив, заложил ногу на ногу, а так как закладывать было нечего, то сделал вид, что заложил. И произнес: |
И сказал Господь: «Да восчешутся руки мои, да возложутся на рёбра твои, и сокрушу я их». |
Все пророки — и Иоанн, и Исаак, и Соломон, и Моисей, и ещё кто-то — правы только в одном, что жил Господь, распнули его, воскрес он и ныне здравствует, царство ему небесное. А все другое — насчет возлюбления ближнего, подставления щек под удары оных, а также «не забижай», «не смотри», «не слушай», «не дыши, когда не просят» и прочая чушь, — все это добавили из устного народного творчества. |
Я ни за что не пойду в столовую! Там психи едят и чавкают. Не уверяйте меня, именно чавкают, и вдобавок хлюпают! Ага! Эврика! Несмотря на разницу в болезнях — шизофрения там, паранойя и всякая другая гадость, — у них есть одно, вернее, два общих качества. Они все хлюпики и чавкики. Вот. И я к ним не пойду, я лучше возьму сухим пайком, имею я в конце концов право на сухой! У вас здесь и так все сухое: закон и персонал обслуживающий. И я требую сухой паек! Нет? Тогда голодовка, только голодовка может убедить вас в том, что личность — это не жрущая тварь, а нечто, т. е. даже значительно нечто большее. |
На улице слякоть, гололёд, где-то ругаются шоферы и матерятся падающие женщины, а мужчины (не падающие) вовсе и не подают им рук, а стараются рассмотреть цвет белья или — того хуже — ничего не стараются: так идут и стремятся, не упасть стремятся. Упадёшь — и тебя никто не подымет: сам упал — сам вставай. Закон, загон, полигон, самогон, ветрогон, алкогон и просто гон. |
«Никогда не думал, что у такого милого животного будет такой противный голос», — опять подумал профессор. |
Какой я красавчик?! — у меня гены и хромосомы изуродованы ЛСД (это я прочитал в «Огоньке»). Это про них — на Западе, а у меня все оттуда, с Запада, — все польские евреи. |
Питекантропы ушли в горы и осели там плотно, настолько плотно, что сами стали этими горами и спрессовались с ними. Потом народились новые обезьяны и новые питекантропы; послушные зову предков, сказали свое «у-а» и ушли в горы и спрессовались, потом новые и т. д. Так что дальше питекантропов история человечества не пошла. Всё осталось так же, и только горы, скорее всего Гималаи, свидетельствуют об этом и растут на глазах, потому что на них спрессовываются питекантропы. <…> |
Один выздоравливающий больной написал главному врачу заявление. Вот текст его — привожу дословно и построчно: |
Утопающий схватился за соломинку, а ему подсунули отполированный баобаб. |
Зачем, зачем я жил до сих пор? |
А вот моё завещание. |
У Кальдерона — «Жизнь есть сон». <…> Тьфу ты, дьявольщина какая! А у меня всё просто: «Жизнь без сна». Никто не спит, и никто не работает. Все лежат в психиатрической. Гениально! И всем делают уколы, от которых развивается информация, т‹о› е‹сть› импотенция, конечно. И все — импотенты. И дети не родятся, и наступает конец света. Планета вымирает. <…> Место свободно — прилетай и заселяй. А с наших клиник предварительно сорвать надписи, и они станут похожими на школы. Они, собственно, и есть школы, только их переоборудовали. Бедные дети! Мы обокрали вас. Сколько бы вы здесь выучили уроков по арифметике, а тут… Конечно, вы нас должны ненавидеть. От нас ведь никакой ощутимой пользы — лежим, ходим, и вроде и нет нас для жизни, нет. Прах мы, а школу отняли. Так-то. Так вот, те прилетят — смотрят: школы, и нет никаких там клиник для душевнобольных. Ну и хорошо. И начнут жить припеваючи. Потому что раз нет клиник — значит, не будет и душевнобольных, ибо все начинается со здания: построили здание — надо же его кем-то заселять! Глядь — человек идет, на ходу читает, — хвать его и — в смирительную: не читай на ходу, читай тайно. На ходу нельзя. Такой закон. Нарушил — пожалте, тюрьма и надзиратели в белых халатах. Чисто, светло; а решетки на окнах — ничего, они ведь и в тюрьмах, но ведь ты в тюрьму не хочешь? В настоящую!.. Не хочешь! А почему не хоч[ешь]? А? Потому что здание хуже, не нравится здание. А тут на школу похоже, все-таки ближе к науке. Вот! Прилетят они, и этого ничего не будет. |
Такой закон у людей: чуть что — в рыло, но иногда за дело, ещё слова: миф, блеф, треф: до, ре, ми, фа. Коротко и ясно. И никаких. Какая гармония, симметрия, инерция! Господи! До чего красиво! Эпицентр… эпицентр… При чем тут эпицентр? А… Вспомнил. Просто если что — надо ложиться ногами к эпицентру, лицом вниз, — тогда, может, обойдется. Это — смотря далеко ты или близко, высоко ты или низко сухо или склизко и есть ли ямка, лунка, норка. <…> Авось вынесет. Выносило же, и сколько раз, чёрт побери! Русь! Куда ж прёшь-то! Дай ответ. Неважно, говорит, авось вынесет, и вынесло и пронесло, и несёт до сих пор, и неизвестно, сколько ещё нести будет. |
— Если вам что-нибудь нужно заменить, проконсультируйтесь с лечащим врачом и сообщите нам — мы живо заменим, — всё, включая мозг. Он у меня, впрочем, как и у вас, давно в спирту и готов к трансплантации. Засим позвольте откланяться. — Моллюск опять взбаламутил воду и был увезен служителем с вмонтированным в мозг электродом. |
«Безумству храбрых поём мы песню». А просто безумству — нет. Почему? По-моему, чем короче, тем лучше… |
На берегу океана и вдоль его берегов, на воде и под водой. Бродят какие-то тихие существа. Некоторые из них иногда что-то выкрикнут или забьются в истерике. Но в основном они тихие. К ним все время подплывают дельфины, и они гладят их по спинам, или дельфины гладят их. И существа позволяют дельфинам залезать им на спину и щекотать себя под мышками, и даже улыбаются. Как будто им приятно. А может быть, им и в самом деле хорошо! Кто знает! — эпилог |
Опять дельфины, 1968
[править]У нас в столовой, например, нет тараканов! Им вкололи аминазин, и они все спят как миленькие. А я не сплю — я работаю, мне ещё не вкололи, потому что я здоров, т. е. абсолютно, по-бычьи здоров. |
— Вы ведь, батенька, в психиатрической клинике, а не… <…> скажем, не в ООН. |
Кто это там ещё зовёт меня! Я занят! У меня дискуссия, переходящая в проверку документов! |