Иной мир (Рони)

«Иной мир» (фр. Un autre monde) — фантастический рассказ Жозефа Рони-старшего 1895 года. Вероятно, первое произведение, описывающее человека-мутанта.

Цитаты

Я вновь стал худеть, чахнуть и, наконец, мать, повинуясь лишь любящему сердцу, вновь перевела меня на пивные дрожжи. Ко мне тотчас же вернулись сила и жизнерадостность. В результате проделанного опыта пришли к выводу, что для моего здоровья алкоголь просто необходим. Отца это открытие повергло в уныние, доктор ушёл от ответственности, прописав мне лечебные вина, и с тех пор я стал превосходно себя чувствовать. Теперь в деревне только и было разговоров, что мне уготована судьба пьяницы и дебошира. Вскоре мои близкие заметили во мне новую странность. Мои глаза, вполне обыкновенные с виду, вдруг помутнели и стали похожими на роговые оболочки, словно надкрылья майского жука. Врач предрёк мне слепоту. Впрочем, он был вынужден признаться, что сталкивается с подобным случаем впервые. Прошло ещё немного времени, и зрачок полностью слился с радужной оболочкой. Обратили внимание и на то, что я мог, не щурясь, долго смотреть на солнце. Я отнюдь не ослеп и могу даже утверждать, что вижу совсем неплохо.

Je recommençai à maigrir, à dépérir, jusqu’à ce que, n’écoutant que sa tendresse, ma mère m’eût remis au régime de la bière et du schiedam. Incontinent, je repris vigueur et vivacité. L’expérience était concluante l’alcool se dévoilait indispensable à ma santé. Mon père en éprouva de l’humiliation ; le docteur se tira d’affaire en ordonnant des vins médicinaux, et depuis ma santé fut excellente : on ne se fit pas faute de me prédire une carrière d’ivrognerie et de débauche. Peu après cet incident, une nouvelle anomalie frappa mon entourage. Mes yeux, qui tout d’abord avaient paru normaux, devinrent étrangement opaques, prirent une apparence cornée, comme les élytres de certains coléoptères. Le docteur en augura que je perdais la vue ; il avoua toutefois que le mal lui semblait absolument bizarre et tel qu’il ne lui avait jamais été donné d’en étudier de semblable. Bientôt la pupille se confondit tellement avec l’iris, qu’il était impossible de les discerner l’un de l’autre. On remarqua, en outre, que je pouvais regarder le soleil sans en paraître incommodé. À la vérité, je n’étais nullement aveugle, et même il fallut finir par avouer que j’y voyais fort convenablement.

Никто не замечал, как сильно моё зрение отличается от зрения остальных. И хотя какие-то предметы я видел хуже, чем многие люди, но замечал то, чего не видел никто другой. Особенно это проявлялось в отношении цветовой гаммы. То, что называют красным, оранжевым, жёлтым, зелёным, синим и голубым, мне казалось лишь оттенками серого, близкими к чёрному. Зато я различал фиолетовый цвет и цвета этой же гаммы, недоступные простому глазу. Позже я установил, что могу выделить до пятнадцати оттенков фиолетового цвета, так же отличающихся друг от друга, как, скажем, жёлтый от зелёного. Кроме того, понятия «прозрачный» и «непрозрачный» тоже воспринимались мною иначе. Я плохо вижу сквозь стекло и воду: стекло кажется мне густо-окрашенным, вода — тоже, даже если её совсем немного, но она это свойство проявляет в значительно меньшей степени. Большинство кристаллов, называемых прозрачными, для меня лишь относительно являются таковыми, и наоборот, я могу видеть сквозь тела, которые для обычных людей — непроницаемы. В целом, гораздо больше предметов кажутся мне прозрачными, чем остальным людям; прозрачность и полупрозрачность встречаются моему глазу так часто, что для меня это скорее правило, тогда как непрозрачность — исключение. Таким образом, я умею видеть сквозь деревья, листву, лепестки цветов, железо, уголь. Однако, при определённом объёме эти тела — например, большие деревья, метровая толща воды, глыбы угля или кварца, становятся препятствием для моего зрения. Золото, платина, ртуть выглядят чёрными и непрозрачными, лёд имеет черноватый оттенок. Воздух и пар прозрачны, но окрашены, как и многие предметы из стали и чистой глины. Облака не заслоняют мне солнце и звёзды. — описаны эффекты различения ультрафиолетового излучения

… nul ne se rendait compte que ma vision différait étrangement de la vision normale. Si je voyais moins bien certaines choses que les autres, j’en voyais un grand nombre que personne ne voit. Cette différence se manifestait spécialement devant les couleurs. Tout ce qu’on dénomme rouge, orange, jaune, vert, bleu, indigo, m’apparaissait d’un gris plus ou moins noirâtre, tandis que je percevais le violet, et une série de couleurs au-delà, des couleurs qui ne sont que nuit pour les hommes normaux. J’ai reconnu plus tard que je distingue ainsi une quinzaine de couleurs aussi dissemblables que, par exemple, le jaune et le vert — avec, bien entendu, l’infini des dégradations. En second lieu, la transparence ne se manifeste pas à mon œil dans les conditions ordinaires. Je vois médiocrement à travers une vitre et à travers l’eau : le verre est très coloré pour moi ; l’eau l’est sensiblement même sous une faible épaisseur. Beaucoup de cristaux dits diaphanes sont plus ou moins opaques, au rebours, un très grand nombre de corps dits opaques n’arrêtent pas ma vision. En général, je vois au travers des corps beaucoup plus fréquemment que vous ; et la translucidité, la transparence trouble, se présente si souvent que je puis dire qu’elle est, pour mon œil, la règle de la nature, tandis que l’opacité complète est l’exception. C’est ainsi que je discerne les objets à travers le bois, les feuilles, les pétales des fleurs, le fer magnétique, la houille, etc. Cependant, sous une épaisseur variable, ces corps deviennent un obstacle : tel un gros arbre, un mètre d’eau en profondeur, un épais bloc de houille ou de quartz. L’or, le platine, le mercure sont noirs et opaques, la glace est noirâtre. L’air et la vapeur d’eau sont transparents, et pourtant colorés, ainsi que certains échantillons d’acier, certaines argiles très pures. Les nuages ne m’empêchent pas d’apercevoir le soleil ni les étoiles.

На тёмной почве — несколько вытянутых фигур; они движутся, замирают, шевелятся, распростершись на земле. Они отличаются друг от друга очертаниями, манерой двигаться, а особенно — расположением, оттенками и рисунком пересекающих их линий. Эти линии являются жизненно важными для существ <…>. Общая масса у них — блекло-серого цвета, а линии — блестят и сверкают. Они образуют затейливые переплетения, расходясь лучами, переливаются яркими красками в центре и становятся едва различимыми у краёв. Их вариации и изгибы кажутся бесчисленными. Разнообразие оттенков можно наблюдать даже на примере одной линии, формы же варьируются меньше. В целом эти существа представляют собой чётко очерченные фигуры сложного контура со сверкающим центром и многоцветными, тесно переплетающимися линиями. Когда существо движется, линии дрожат, мерцают, колеблются, центры сжимаются и разжимаются, но очертания почти не меняются.

Sur la terre brune, voici quelques formes épandues ; elles se meuvent, elles s’arrêtent, elles palpitent au ras du sol. Elles sont de plusieurs espèces, différentes par le contour, par le mouvement, surtout par la disposition, le dessin et les nuances des traits qui les traversent. Ces traits constituent, en somme, le principal de leur être <…>. Tandis que la masse de leur forme est terne, grisâtre, les lignes sont presque toujours étincelantes. Elles constituent des réseaux très compliqués, elles émanent de centres, elles en irradient, jusqu’à ce qu’elles se perdent, s’imprécisent. Leurs nuances sont innombrables, leurs courbes infinies. Ces nuances varient pour une même ligne, comme aussi, mais moins, la forme. Dans l’ensemble, l’être est figuré par un contour assez irrégulier, mais très distinct, par des centres d’irradiation, par des lignes multicolores qui s’entrecroisent abondamment. Quand il se meut, les lignes trépident, oscillent, les centres se contractent et se dilatent, tandis que le contour varie peu.

Перевод

М. Тайманова, И. Фёдорова, 1974 («Неведомый мир»)

О рассказе

	«Неведомый мир» — первая в НФ попытка подступиться к теме биологической мутации.
	— Вл. Гаков