Интервью Уильяма Гибсона на Disclave-1986

Публичное интервью Уильяма Гибсона Тому Мэддоксу на конвенте Disclave-1986, на котором он был почётным гостем.

Цитаты

Теперь весь жанр <НФ> начинает мутировать во что-то, что я в шутку называю «панковскими романами об эльфах»...

Забавно. В научной фантастике всякий, кому меньше шестидесяти, молодой писатель. О тебе всегда говорят как о молодом писателе. Со всей шумихой, какую вокруг этого поднимают, можно подумать, что это семнадцатилетние юнцы приходят с улицы, смывают лак со своих «ирокезов» и садятся писать что-нибудь научно-фантастическое.

Последняя волна писателей-фантастов -— это люди, выросшие на диете, которой до тех пор просто не существовало. На одной и той же неделе можно было по чистой случайности прочесть одновременно и Брэдбери, и Берроуза.

Те конструкции, какие я создавал, не смог бы выстроить никто из тех, кто пришёл в научную фантастику десятью годами ранее. У них не было Пинчона, не было Берроуза, не было всех этих постмодернистских штучек…

Пинчон делает с тобой то же самое, что и Дик, но это как нюхать чистый кокаин. Мне никогда не нужен был Дик.

Мэддокс: … в твоих произведениях главным действующим лицом становится восприятие. Ты предлагаешь читателю набор ощущений, которые испытывает твой персонаж. Когда что-то происходит с кем-нибудь из твоих персонажей, то действительно ощущаешь, каково это быть в его шкуре, видишь то, что он видит, чувствуешь те запахи, которые чувствует он. — повтор написанного им в одной из статей для Fantasy Review

Мэддокс: На самом деле ощущение от прочтения твоих книг сильнее, чем от книг какого-либо другого писателя-фантаста. Единственное, что они напоминают мне — это произведения Сэмюэла Дилэни. И в «Нейроманте», и в «Далгрене», например, есть множество страниц, которые, в принципе, можно поменять местами, а потом застать людей врасплох, предложив угадать, откуда тот или иной фрагмент, а они даже не заметят, что происходит Гибсон: Весьма лестное сравнение. Но на мой взгляд, это разные произведения. <…> Только начинаешь говорить о структуре, о композиции — и сразу же начинаешь нервничать, ударяешься в паническое бегство. «Далгрен» — форма открытая. А «Нейромант», на мой взгляд, — очень и очень закрытая. У «Нейроманта» больше общего с композицией фильмов Ховарда Хоукса, чем с «Далгреном». Наконец, это не экспериментальный роман. В «Далгрене» Дилэни пробежался по всем существующим постмодернистским формам. С данной точки зрения, это совершенно сумасшедшая книга. Можно подумать, что он читал что-то и говорил: «А не постебаться ли мне ещё и над этим?» Эта книга действительно меня поразила. <…> Когда мои дети подрастут, и если они придут ко мне и спросят: «Каково это было в шестидесятых?», я скажу: «Ну, субъективно, это было вот как здесь описано». <…> «Далгрен» — это Дилэни, бродящий по округе с записной книжкой, теряющий рукописи и наброски.

Мэддокс: … я знаю, какое влияние оказал на тебя Дилэни — оно <…> чувствуется в каждой твоей странице. Гибсон: Я до сих пор не могу сообразить, что именно делает Дилэни, но он это делает. Делает предложение за предложением. Но при этом в тексте постоянно происходит что-то такое… это как перегруженная семантика. <…> На сегодняшний день существует множество литературных приёмов, которые почему-то не используются повсеместно в научной фантастике. Сумбурные попытки «новой волны» — ну, вы помните, это когда они пытались вживить эти стилистические приёмы в тело НФ, — походили на попытки скрестить москитов с колосьями пшеницы. Вот почему многие их идеи просто не сработали. Если бы я был там, если бы сформировался как писатель ещё в то время, то уверен, что я, скорее всего, оказался бы в противоположном лагере и всячески отрицал бы свою причастность к «новой волне».

Когда читаешь кого-нибудь вроде Джина Вулфа, то можешь оценивать его ходы на данной странице не только по отношению к жанру научной фантастики, но и к литературе в целом. Читая же других авторов, я думал: «Ну, может, и я так смогу...» Но я никогда не думал, что делаю что-то значительное, просто пытался перенести на бумагу немного хорошего английского языка.

Гибсон: Как можно выписать реалистичные характеры, если у героев нет родителей и нет детей? Вам просто не удастся создать по-настоящему реалистичного героя. В лучшем случае получится герой, типичный для научной фантастики. Мэддокс: Это что-то вроде персонажей у раннего Грэма Грина, определяющей чертой которых является туманная неопределённость. Гибсон: Да, и я не знаю, куда это может завести, поскольку вроде как сам выкопал эту черту, присущую героям Грэма Грина. С ней забавно работать. Что мне не нравится в подобных разговорах, так это то, что ты вроде как ходишь по краю пропасти. В опасной близости от неё. Можно подумать, что я хочу сказать: "Я собираюсь написать книгу, которая будет насколько хороша, что никакого удовольствия вы от неё не получите". А я вовсе не уверен, что мне этого хочется. Не стоит относиться к этому слишком серьёзно. Да, желательно быть посерьёзнее, чем другие, однако ведь никто не хочет быть серьёзным настолько, чтобы чтение превратилось в тяжкий труд.

О компьютерах я узнавал из рекламы. То есть имеются в виду не реальные компьютеры фирмы Apple, а то, как Apple преподносит эти компьютеры публике. Это действительно сексуально.

Гибсон: … на самом деле я ничего не конструирую. Я не из тех, кто создает модели. Мэддокс: Ты — художник по коллажам, а не создатель моделей. Гибсон: Да, я коллажист. Я не имею дела с конструкторами.

голос из зала: У вас есть какое-нибудь естественнонаучное или техническое образование? Гибсон: Я спрашиваю у Брюса. Делаю, так сказать, запрос в службу газетных вырезок имени Брюса Стерлинга.

Литература

• Eye to Eye: Disclave 1986 Guest of Honor Interview with William Gibson by Tom Maddox, Science Fiction Eye, Winter 1987, p. 19-22.
• Выступление Уильяма Гибсона, почетного гостя конвенции "Дисклэйв-1986" / перевод А. Комаринец под ред. А. Е. Черткова // Уильям Гибсон. Мона Лиза Овердрайв. — М.: АСТ, СПб.: Terra Fantastica, 1999. — С. 447-475.