Коварство и любовь

«Коварство и любовь» (нем. Kabale und Liebe) — мещанская драма Фридриха Шиллера 1784 года.

Цитаты

1-й акт

Миллер: Девчонка красивая, статная, ножки у неё стройные. На чердаке у неё может быть всё, что угодно, — на этот счёт с женского пола спрос не велик, только бы вас господь первым этажом не обидел. Стоит такому волоките высмотреть ножки — готово — дело! <…> На языке одно, а на уме другое. Кто на тело заглядывается, тот всегда о душе толкует. — сцена первая

MILLER: Das Mädel ist schön — schlank — führt seinen netten Fuß. Unterm Dach mag’s aussehen, wie’s will. Darüber guckt man bei euch Weibsleuten weg, wenn’s nur der liebe Gott parterre nicht hat fehlen lassen — Stöbert mein Springinsfeld erst noch dieses Kapital aus — he da! <…> Auf den Sack schlägt man; den Esel meint man. Wer einen Gruß an das liebe Fleisch zu bestellen hat, darf nur das gute Herz Boten gehen lassen.

	Миллер: Если президент — хороший отец, он ещё будет мне благодарен. <…> Я скажу его превосходительству: «Сыну вашей милости приглянулась моя дочь. Моя дочь недостойна быть женой сына вашей милости, но взять мою дочь в полюбовницы это для сына вашей милости слишком большая роскошь». — сцена первая
	Der Präsident muss es mir Dank wissen, wenn er ein rechtschaffener Vater ist. <…> Ich werde sprechen zu seiner Exzellenz: Dero Herr Sohn haben ein Aug auf meine Tochter; meine Tochter ist zu schlecht zu Dero Herrn Sohnes Frau, aber zu Dero Herrn Sohnes Hure ist meine Tochter zu kostbar, und damit basta!

	Миллер: … кто с женским полом обходиться не умеет, тот садись верхом на гусиное перо — и до свиданья! — сцена вторая
	… wer’s bei dem Weibsvolk nicht so weit bringt, der soll — — auf seinem Gänsekiel reiten.

	Миллер: Глазки вороватые, мышиные, волосы огненно-рыжие, подбородок так вылез вперёд, словно природа с досады на свою неудачную работу схватила мошенника именно за это место и постаралась зашвырнуть как можно дальше… — сцена вторая
	Die kleinen tückischen Mausaugen — die Haare brandrot — das Kinn herausgequollen, gerade als wenn die Natur für purem Gift über das verhunzte Stück Arbeit meinen Schlingel da angefasst und in irgend eine Ecke geworfen hätte —

Президент: Чудак! Не всё ли вам равно, попадёт к вам монета прямо с монетного двора или же от банкира? Берите пример с местного дворянства: умышленно или неумышленно, но только у нас редко когда заключается брачный договор без того, чтобы, по крайней мере, полдюжины гостей, а то и слуг, предварительно не измерили геометрическим способом тот рай, что уготован жениху. Вурм (кланяется): В этом случае я предпочёл бы остаться мещанином, милостивый государь. — сцена пятая

PRÄSIDENT: Dummer Teufel, was verschlägt es denn Ihm, ob Er die Karolin frisch aus der Münze oder vom Bankier bekommt. Tröst Er sich mit dem hiesigen Adel; — Wissentlich oder nicht — bei uns wird selten eine Mariage geschlossen, wo nicht wenigstens ein halb Dutzend der Gäste — oder der Aufwärter — das Paradies des Bräutigams geometrisch ermessen kann. WURM (verbeugt sich): Ich mache hier gern den Bürgersmann, gnädiger Herr.

2-й акт

Леди: Когда у меня срывается невзначай тёплое, искреннее слово, эти жалкие, дрянные людишки таращат глаза и разевают рты, как будто перед ними привидение. Такими марионетками мне легче управлять, чем вязальными спицами. Что мне делать с этими людьми, если все их душевные движения Wer einen Gruß an das liebe Fleisch zu bestellen hat, darf nur das gute Herz Boten geheтак же размеренны, как ход часовой стрелки? Что за интерес спрашивать их о чем-нибудь, раз я знаю заранее, что они мне ответят? Что за интерес обмениваться с ними впечатлениями, раз у них не хватает смелости иметь своё мнение?.. Нет, вон их, вон! Противно ездить на лошади, которая не кусает даже своих удил. — сцена первая

LADY: Das sind schlechte erbärmliche Menschen, die sich entsetzen, wenn mir ein warmes herzliches Wort entwischt, Mund und Nasen aufreißen, als sähen sie einen Geist — Sklaven eines einzigen Marionettendrahts, den ich leichter als mein Filet regiere. — Was fang’ ich mit Leuten an, deren Seelen so gleich als ihre Sackuhren gehen? Kann ich eine Freude dran finden, sie was zu fragen, wenn ich voraus weiß, was sie mir antworten werden? Oder Worte mit ihnen zu wechseln, wenn sie das Herz nicht haben, andrer Meinung als ich zu sein? — Weg mit ihnen! Es ist verdrüsslich, ein Ross zu reiten, das nicht auch in den Zügel beißt.

3-й акт

	Вурм: Насилие ожесточает мечтателей, но не исправляет их. — сцена первая
	Zwang erbittert die Schwärmer immer, aber bekehrt sie nie.

	Президент: Я не знал, что для вас важнее быть человеком строгих правил, нежели человеком влиятельным. — сцена вторая
	Ich habe das noch nicht gewusst, dass Ihnen der Mann von unbescholtenen Sitten mehr ist als der von Einfluss.

	Луиза: Делать людям зло — само по себе чудовищно, но ещё ужаснее — зловещей совою влетать к ним, приносить недобрые вести, смотреть, как обливающееся кровью сердце трепещет на железном стержне необходимости и как христиане теряют веру в провидение… — сцена шестая
	LUISE: Unglückliche machen, ist schon schrecklich genug, aber grässlich ist’s, es ihnen verkündigen — ihn vorzusingen, den Eulengesang, dabeizustehn, wenn das blutende Herz am eisernen Schaft der Notwendigkeit zittert und Christen an Gott zweifeln. —

	Луиза: Все эти ваши земные владыки, словно мечами херувимов, защищены… защищены от правды своими пороками… — сцена шестая
	Sie sind verschanzt, eure Großen — verschanzt vor der Wahrheit hinter ihre eigenen Laster, wie hinter Schwerter der Cherubim…

4-й акт

Фердинанд: Полюбуйтесь на это чадо греха! Полюбуйтесь на этот позор шестому дню творения! Можно подумать, что, после того как он был сотворён всевышним, его переиздал тюбингенский книгопродавец!.. Жаль только, бесконечно жаль унцию мозга, которая зря пропадает в твоём пустопорожнем черепе! Взять бы эту единственную унцию и передать павиану, — может быть, ему только её и недостаёт, чтобы стать человеком, а сейчас это всего лишь крохотная доля человеческого ума… — сцена третья; Тюбинген был знаменит обилием «пиратских» издательств, которые не платили авторам и часто искажали тексты ради своих нужд; Шиллер сам часто страдал от них

FERDINAND: Wie er dasteht, der Schmerzenssohn! — Dasteht, dem sechsten Schöpfungstag zum Schimpfe! Als wenn ihn ein Tübinger Buchhändler dem Allmächtigen nachgedruckt hätte! — Schande nur, ewig Schande für die Unze Gehirn, die so schlecht in diesem undankbaren Schädel wuchert. Diese einzige Unze hätte dem Pavian noch vollends zum Menschen geholfen, da sie jetzt nur einen Bruch von Vernunft macht — Und mit diesem ihr Herz zu teilen? — Ungeheuer! Unverantwortlich! — Einem Kerl, mehr gemacht, von Sünden zu entwöhnen als dazu anzureizen.

Леди: У девушек вашего возраста всегда два зеркала: зеркало неподкупное и зеркало их вздыхателей, при этом послушная предупредительность второго смягчает суровую прямоту первого. Первое зеркало указывает на неприглядные оспины. «Какой вздор, — возражает второе, — это ямочки граций!» А вы, милые дети, верите первому лишь тогда, когда оно не расходится со вторым, и скачете от одного к другому до тех пор, пока свидетельские показания обоих не перепутаются у вас в голове… — сцена седьмая

Ein Mädchen von Ihren Jahren hat immer zween Spiegel zugleich, den wahren und ihren Bewunderer — Die gefällige Geschmeidigkeit des letztern macht die rauhe Offenherzigkeit des erstern wieder gut. Der eine rügt eine häßliche Blatternarbe. Weit gefehlt, sagt der andere, es ist ein Grübchen der Grazien. Ihr guten Kinder glaubt jenem nur, was euch dieser gesagt hat, hüpft von einem zum andern, bis ihr zuletzt die Aussagen beider verwechselt —

	Луиза: Насекомое блаженствует в капле воды, — она кажется ему царством небесным, наслаждается и блаженствует до тех пор, пока ему не расскажут об океане, где ходят караваны судов и плещутся киты. — сцена седьмая
	Fühlt sich doch das Insekt in einem Tropfen Wassers so selig, als wär es ein Himmelreich, so froh und so selig, bis man ihm von einem Weltmeer erzählt, worin Flotten und Walfische spielen!

	Леди: Разрушать чужое блаженство — это тоже блаженство. — сцена седьмая
	Seligkeit zerstören ist auch Seligkeit.

5-й акт

Миллер: Света боятся грехи и злые духи. Луиза: Да ещё вечность, отец, беседующая с человеческой душой без посредников. <…> Нас, женщин, принято считать нежными и слабыми созданиями. Не верь этому, отец. Мы вздрагиваем при виде паука, но страшное чудище — тление — мы с улыбкой принимаем в свои объятия. Запомни это, отец. Твоя Луиза весела. Миллер: Знаешь, дочь моя, я бы предпочел, чтобы ты выла! Так бы мне было спокойнее. — сцена первая

MILLER: Sünden und böse Geister scheuen das Licht. LUISE: Auch die Ewigkeit, Vater, die mit der Seele ohne Gehilfen redet. <…> Man pflegt unser Geschlecht zart und zerbrechlich zu nennen. Glaub Er das nicht mehr. Vor einer Spinne schütteln wir uns, aber das schwarze Ungeheuer Verwesung drücken wir im Spaß in die Arme. Dieses zur Nachricht, Vater. Seine Luise ist lustig. MILLER: Höre, Tochter! ich wollte, du heultest. Du gefielst mir so besser.

Фердинанд: Дураки те, что болтают о вечной любви. Вечное однообразие приедается, перемена — вот единственный источник наслаждения!.. Твоя правда, Луиза! Давай заключим союз. Будем с тобою порхать от романа к роману, валяться то в одной грязной луже, то в другой, — ты здесь, я там… Быть может, я вновь обрету утраченный покой в одном из веселых домов; быть может, после такого презабавного бега наперегонки мы, два иссохших скелета, столкнёмся вторично, что явится для нас обоих в высшей степени приятной неожиданностью, и, подобно героям комедий, найдя друг в друге черты семейного сходства, признаем, что мы чада единой матери, и вот тогда-то чувства гадливости и стыда образуют наконец ту гармонию, которая оказалась не под силу нежной любви. — сцена седьмая

Toren sind’s, die von ewiger Liebe schwatzen, ewiges Einerlei widersteht, Veränderung nur ist das Salz des Vergnügens — Topp, Luise! Ich bin dabei — Wir hüpfen von Roman zu Romane, wälzen uns von Schlamme zu Schlamm — Du dahin — ich dorthin — Vielleicht, dass meine verlorene Ruhe sich in einem Bordell wieder finden lässt — Vielleicht, dass wir dann nach dem lustigen Wettlauf, zwei modernde Gerippe, mit der angenehmsten Überraschung von der Welt zum zweiten Mal aufeinander stoßen, dass wir uns da an dem gemeinschaftlichen Familienzug, den kein Kind dieser Mutter verleugnet, wie in Komödien wieder erkennen, dass Ekel und Scham noch eine Harmonie veranstalten, die der zärtlichsten Liebe unmöglich gewesen ist.

Перевод

Н. М. Любимов, 1975

О пьесе

	… главное достоинство «Коварства и любви» состоит в том, что это — первая немецкая политически тенденциозная драма.
	— Фридрих Энгельс, письмо М. Каутской 26 ноября 1885

В «Коварстве и любви» словно бы заключены две пьесы. Действие одной из них развертывается вокруг истории поддельного письма. Эта пьеса очень «хорошо сделана», она обладает чёткой и увлекательной интригой, но подобные произведения писали и драматурги куда меньшего масштаба, чем Шиллер. Тем более, что она оставляет открытым вопрос — а почему Фердинанд так легко поверил наветам на любимую девушку, с которой ощущает глубокое духовное родство? Не бросает ли это тень и на него самого? Вот тут-то и вступает в свои права глубокий социальный анализ характеров, делающий «Коварство и любовь» словно бы уже другой пьесой. Недоразумение с письмом приводит к трагической развязке потому, что оно соотносится с характерами героев и условиями жизни, столь многое в этих характерах определяющими. Фердинанду тем легче поверить интриге, сплетённой вокруг Луизы, что она отказывается бежать с ним. Ибо тогда, по её словам, «будет поколеблен предустановленный порядок вещей». Может ли это послужить для него аргументом? Для него, человека, привыкшего, как и весь его класс, подчинять себе обстоятельства, ломать чужое сопротивление. Он и сейчас таков, в своём бунте против своего класса. Ему ли понять Луизу с её мещанским представлением о мере социально дозволенного?

— Юлий Кагарлицкий, 1983