Мнения знатных иностранцев о помпадурах
«Мнения знатных иностранцев о помпадурах» — сатирический рассказ Михаила Салтыкова-Щедрина 1873 года, заключительный в композиции цикла «Помпадуры и помпадурши».
Цитаты
[править]Между прочим, я имею очень редкую книгу, под названием «Путеводитель по русским съезжим домам», соч. австрийского серба Глупчича-Ядрилича, приезжавшего вместе с прочими братьями-славянами, в 1870 году, в Россию[комм. 1], но не попавшего ни в Петербург, ни в Москву, потому что Соломенный помпадур, под личною своею ответственностью, посадил его на все время торжеств на съезжую. |
Как и во всех сочинениях иностранцев о России, нас прежде всего поражает в них какое-то неисправимое легковерие. <…> |
Но встречается в этих невежественных рассказах и нечто такое, над чем можно серьёзно задуматься. |
Всякому, например, известно, что главное побуждение, руководящее помпадурскими действиями, составляет чрезмерная ревность к охранению присвоенных помпадурам прав и преимуществ (прерогатив). |
Чаще всего помпадур и сам хорошенько не знает, в чем состоят его требования, но это незнание, вместо того чтоб ограничить его, делает ещё более ненасытным. Столь же часто бывает, что обыватель и готов бы, с своей стороны, сделать всякое удовольствие, но, не зная, в чем это последнее заключается, попадает впросак, то есть поздравляет тогда, когда не нужно поздравлять, и наоборот. А из этого происходит то, что один неведомо что предъявляет, а другой неведомо на что посягает. Явное недоразумение, которое опять-таки будет устранено лишь тогда, когда наука прольет свой свет на запутанные отношения, существующие между помпадурами и обывателями, и сумеет регламентировать их. |
«Путевые и художественные впечатления», соч. князя де ля Кассонад[комм. 4], бывшего обер-егермейстера Е. В. Императора Сулука I, а ныне, благодаря превратностям судеб, главного гарсона в кафе Риш в Париже. |
Всю сумму своих административных воздействий помпадуры сумели сконцентрировать в одном крошечном слове «фюить», и, кажется, это единственное слово, которое они умеют произносить с надлежащею ясностью. Все прочее принимает в их устах форму невнятного бормотания, из которого трудно извлечь что-либо поучительное. |
Вообще у них есть фаталистическая наклонность обратить мир в пустыню и совершенное непонимание тех последствий, которые может повлечь за собою подобное административное мероприятие. |
… случай свёл меня с князем де ля Клюква̀ (le prince de la Klioukwa)[комм. 6]… |
— … случалось ли вам когда-нибудь, — по обязанностям службы, s’entend, — распечатывать чужие письма? <…> |
— Звание помпадура, — говорил он мне, — почти ненужное; но именно эта-то ненужность и придает ему то пикантное значение, которое оно имеет у нас. Оно ненужно, и, между тем, оно есть… вы меня понимаете? |
— … чем больше с моей стороны вмешательства, тем более я получаю прав на внимание моего начальства. Если я усмирю в год одну революцию — это хорошо; но если я усмирю в году две революции — это уж отлично! |
Он сам, как видно, не сознавал, в чем состоит его административная роль, и это будет совершенно понятно, если мы вспомним, что в России до сих пор (писано в 1853 году) рассадниками администрации считаются кадетские корпуса. В этих заведениях молодым людям пространно преподают одну только науку, называемую «Zwon popéta razdawaiss»[комм. 7] (сам князь был очень весел, когда передавал мне это длинное название, и я уверен, что ни в какой другой стране Европы науки с подобным названием не найдётся); прочие же науки, без которых ни в одном человеческом обществе нельзя обойтись, проходятся более нежели кратко. |
Покуда мы ещё не въехали в пределы того края, в котором помпадурствовал князь де ля Клюква̀, поведение его было довольно умеренно. Он бил ямщиков с снисходительностью, о которой я могу отозваться лишь с величайшею похвалою (я не говорю уже о поведении его за границей, где он был весь — утонченная вежливость). Но едва он завидел пограничный столб, указывавший начало его владений, как тотчас же вынул из ножон свою саблю, перекрестился и, обращаясь к ямщику, испустил крик, имевший зловещее значение. Мы понеслись стрелою, и как сумасшедшие скакали все пятнадцать верст, остававшиеся до станции. Но ему казалось, что его все ещё недостаточно скоро везут, потому что он через каждые пять минут поощрял ямщика полновесными ударами сабли. Я никогда не видал человека до такой степени рассерженного, хотя причины его гнева не понимал. Признаться, я сильно боялся, чтоб во время этой бешеной скачки у нашего экипажа не переломилась ось, ибо мы несомненно погибли бы, если бы это случилось. Но уговорить его не торопить ямщика было невозможно, потому что безумная езда по дорогам есть одна из прерогатив, за которую помпадуры особенно страстно держатся. |
У нас слово «негодяй» (vaurien, polisson… и, к несчастью, chenapan) есть высшая степень порицания, которую может заслужить провинившийся подчинённый от рассерженного начальника; здесь же, независимо от обильно расточаемых личных оскорблений, принято ещё за правило приобщать к ним родственников оскорбляемого в восходящей степени[1]. |
«Восточный вопрос. Вернейший способ покончить с ним». Соч. Беспристрастного наблюдателя. Лейпциг. 1857. <…> |
Наевшись, стали опять беседовать о том, как бы «больного человека»[комм. 9] подкузьмить; ибо, хотя К*** и откупщик, но так как многие учёные его гостеприимством во всякое время пользуются, то и он между ними приобрёл некоторый в политических делах глазомер. |
«Как мы везли Ямуцки прынц Иззедин-Музафер-Мирза[1] в Рассею». Писал с натуры прынцов воспитатель Хабибулла Науматуллович, бывший служитель в атель Бельвю (в С.-Питимбурхи, на Невским, против киятра. С двух до семи часов обеды по 1 и по 2 р. и по карте. Ужины. Завтраки)[2]. Издание Общества покровительства животным. <…> |
О рассказе
[править]— рецензия на цикл, 1873 |
… Салтыков зло издевается над историком-славянофилом М. П. Погодиным, внушавшим сатирику «чувство омерзения» своей угодливостью и лестью перед царизмом, <…> а также над главным капиталистом тогдашней России, В. А. Кокоревым, пробившимся из сидельцев в питейном доме в почти государственные деятели и литераторы. | |
— Сергей Макашин, «Помпадуры и помпадурши», 1969 |
Комментарии
[править]- ↑ В 1868 году в Москве состоялся второй всеславянский съезд, организованный московским славянским комитетом во главе с И. С. Аксаковым, В. И. Ламанским и другими русскими славянофилами. Съезд, связанный с этнографической выставкой, послужил как бы эрой возрождения славянского движения, и со времени его славянские гости из-за рубежа сделались частыми в русских столицах. Царское правительство относилось к этим посещениям двойственно, с одной стороны, находя славянские симпатии в русском обществе выгодной для себя политической силой, а с другой — не решаясь из боязни осложнений с Австро-Венгрией и Германией дозволять открытые и «вызывающие» проявления этих симпатий. На почве такой двусмысленности выходило немало административно-полицейских недоразумений со славянскими гостями. Демократическая интеллигенция, в том числе и Салтыков, смотрели на эти съезды и визиты с подозрением, усматривая в них господство реакционно-панславистских и монархических тенденций. Отсюда и фамилия серба[1].
- ↑ Ирония и иносказание: имеется в виду глубокая реакция[1].
- ↑ Так правительство Тьера и вся французская реакция называли кровавое подавление Парижской коммуны в дни «майской недели» 1871 года[1].
- ↑ На русский фамилию можно перевести как князь Сахарный (фр. cassonade — сахарный песок)[1].
- ↑ В 50-60-х годах популярность в Европе бывшего императора Гаити и бывшей королевы Таити была очень велика. Их имена не сходили со страниц газет и журналов. Одна из модных лореток в Париже прославилась под именем Помаре за смуглый цвет лица и курчавые свои волосы[1].
- ↑ Издевательство над фантастическими мниморусскими именами и фамилиями, которыми щеголяли в своих рассказах о путешествиях по России «знатные иностранцы», например, писатель Александр Дюма (отец). В его романе из русской жизни «Mémoires d’un maître d’armes, ou dix huits mois à Saint-Pétersbourg» (1840) и путевых очерках «De Paris à Astrahan» (1858), наряду с множеством других ошибок и несообразностей имеется немало нелепостей, относящихся и к русской ономастике. Так, например, одну из русских женщин Дюма назвал «именем» Телятина (Teljatine), а другую Телега (Telegue)[1].
- ↑ «Звон победы раздавайся» (неточная цитация) — одно из эзоповских обозначений царского гимна и вообще «знак» официально-монархической идеологии. До создания в 1833 году «Боже царя храни!» на правах гимнической музыки в России нередко исполнялся «Хор для кадрили» Гавриила Державина, начинавшийся словами «Гром победы раздавайся…», положенный на музыку О. А. Козловским и впервые исполненный в 1791 году[1].
- ↑ Пародия на путевой дневник М. П. Погодина «Год в чужих краях (1839). Дорожный дневник» (1844) и книгу «Простая речь о мудрёных вещах» (1873). В «дневнике» отразилось первое из заграничных путешествий Погодина (1835), когда он установил в Праге близкие отношения с видными представителями чешского национального возрождения, в частности с В. Ганкой и Ф. Палацким. Также памфлетно характеризуется личность и характер Погодина — хвастовство близостью к великим авторитетам, мелочность и скупость[1].
- ↑ Под «больным человеком» в публицистическом языке XIX века подразумевалась султанская Турция. Раздел её владений, в первую очередь европейских, в связи с наметившимся распадом, ожидался из десятилетия в десятилетие, как неизбежный и близкий факт[1].
- ↑ Последняя фраза стала в дореволюционной демократической печати политической пословицей, в ней было кратчайше резюмировано существо реформ царизма и дана оценка всей эпохи «великих реформ»[1].
Примечания
[править]- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 С. А. Макашин, Н. С. Никитина. Примечания // М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20 т. Т. 8. Помпадуры и помпадурши. История одного города. — М.: Художественная литература, 1969.
- ↑ Какой странный воспитатель для молодого иомудского принца! — может заметить читатель. Совершенно согласен с справедливостью этого замечания, но изменить ничего не могу. (прим. Салтыкова-Щедрина)
- ↑ Гражданин. — 1873. — № 51.
- ↑ С. А. Макашин. Помпадуры и помпадурши // М. Е. Салтыков-Щедрин. Т. 8.