Некоторые замечания о критических статьях в «Сыне отечества», в «Северной пчеле» и «Московском телеграфе»

Некоторые замечания о критических статьях в «Сыне отечества», в «Северной пчеле» и «Московском телеграфе» — статья, написанная, вероятно, кем-то из троих знакомых с Пушкиным братьев Мухановых, видимо, Александром. Стала одним из самых решительных выступлений «Московского вестника» в поддержку «пушкинской» партии во время полемики о литературной «аристократии». Вторая половина посвящена оскорбительной рецензии Ф. В. Булгарина на 7-ю главу «Евгения Онегина».

Цитаты

Рассмотрим, что, собственно, та аристократия, противу которой восстают наши парнасские демагоги? Она даётся не рождением, не богатством, не случаем; нет, она приобретается благородными подвигами таланта и успехами, основанными на сём таланте, не могущими существовать без оного. Спрашиваем: что может быть почтеннее? <…> Кроме того, сия аристократия доступна всем и для всех приветлива. Люди с истинным талантом не боятся утратить своих преимуществ, разделив их с другими; человек, возвысившийся силою своих дарований, всегда был и будет естественным покровителем тех, которые силою подобных дарований стремятся возвыситься. Как мало в сём отношении эта аристократия похожа на некоторую олигархию, которая иногда появлялась в литературу, олигархию, составленную из людей бездарных, лишённых и основательных знаний, и мыслей не заимствованных, и непритворной любви к благородным своим занятиям, людей, которые смотрят на словесность не как на цель, а как на средство;..

О выражении «знаменитые друзья»: <…> если подобная дружба точно существует между лучшими нашими писателями, всякий, истинно любящий язык русский и принимающий непритворное участие в успехах отечественного слова, сердечно бы должен ей радоваться. Эта дружба была бы явление прекрасное: в Германии, которую с некоторого времени так часто приводят нам в пример, никто не думал издеваться над дружбою, соединявшею Гёте, Шиллера, Гердера и Виланда. Кроме того, благопристойно ли вмешиваться в отношения писателей к писателям, чисто личные, и кто дал г[осподам] журналистам на это право? — в полемиках 1830 г. «знаменитыми друзьями» иронично называли писателей пушкинского круга

В гражданском, в общественном мире тот, кто приобрёл уважение своими заслугами, вместе с тем приобретает право на снисхождение, если он по слабости, неразлучной с природою нашей, и ошибётся в чём. <…> [Пушкин], кажется, мог бы надеяться, что, разбирая и слабое его произведение, станут говорить о нём не такими словами, которые позволительны разве только при разборе нелепицы какого-нибудь школьника, впервые тиснувшего своё детище.

Терпения не достаёт выписывать <…> оскорбительные места, — оскорбительные, если бы только поэт, украшение своего отечества, мог быть оскорблён бранью человека, говорящего без всяких доводов, без всяких доказательств. <…> шутка насчёт весьма простой и естественной подробности в описании вечера. «Жук жужжал»! Такое гаерство не рассмешило бы и черни, если бы только чернь читала журналы. Отвращаемся с негодованием от слов: «ныне грустят так, а о смерти друзей не беспокоятся»; критик унизил самого себя этим выражением, а ничуть не поэта, которого душа, верно, горячо любит, который о смерти друзей не грустит в печати, потому что есть такие чувства, коих без святотатства нельзя выставить напоказ публике. <…> критик, возвещая нам совершенное падение Пушкина, сам спотыкнулся и упал, а лежачего не бьют. Но нельзя не засмеяться, когда читаешь, что г. критик гневается на Пушкина за то, что он, возвратясь с Кавказа, не тотчас стал напевать нам о том, что там видел, что там слышал. <…> В глазах его поэт, верно, ботаник или минералог, который с Кавказа непременно должен возвратиться с произведениями Кавказа, а из Америки с тем, что растёт или добывается в Америке <…>. Время торжественных од и чисто описательной поэзии у нас прошло, и возвратить его невозможно: всякому русскому поэту дороги воинские подвиги наших соотечественников, но петь их без вдохновения нельзя и не должно, а вдохновение дело непроизвольное. О холодном приёме публикою «Полтавы» <…> скажем только, что то, чем так гордятся некоторые наши писатели, ничуть не ручается за внутреннее достоинство их произведений. Г. Булгарин хвалится, что романы его раскупаются: сердечно радуемся, но лечебники, письмовники, сонники раскупаются чуть ли не ещё лучше; никто в Европе не имел такой обширной публики, как Коцебу, — но неужели он поэтому стоит выше Гомера, Данте, Камоэнса, которых читают очень мало, но зато читают люди мыслящие? Что ж касается до траурного шествия «Литературной газеты», <…> оно весьма естественно: газета, как мы слышали, приглашена на похороны некоторого отжившего свой век журнала, который ныне существует 18 лет, но несколько уже лет чахнет и сохнет и, вероятно, скоро скончается; а на похороны нельзя же отправиться вскачь и с лицом весёлым. — конец