О письме Александра Солженицына «Вождям Советского Союза»

Материал из Викицитатника

О письме Александра Солженицына «Вождям Советского Союза» — статья Андрея Сахарова, датированная 3 апреля 1974 года[1] и вскоре опубликованная на Западе. Солженицын ответил 18 ноября статьёй «Сахаров и критика „Письма вождям“».

Цитаты[править]

  •  

Особенная, исключительная роль Солженицына в духовной истории страны связана с бескомпромиссным, точным и глубоким освещением страданий людей и преступлений режима, неслыханных по своей массовой жестокости и сокрытости. <…> Как бы ни относиться к позиции Солженицына по тем или иным вопросам, самая высокая оценка его творчества должна остаться незыблемой, и ещё далеко не всё им сказано. В своём письме Солженицын вновь говорит о страданиях и жертвах, выпавших на долю нашего народа за последние 60 лет. <…> Так же, как Солженицын, я считаю ничтожными те достижения, которыми наша пропаганда так любит хвастать, по сравнению с последствиями перенапряжения, разочарования, упадка человеческого духа, с потерями во взаимоотношениях людей, в их душах.
Однако, <…> бросается в глаза, что Солженицын особо выделяет страдания и жертвы именно русского народа. <…> Но ведь все мы знаем, что ужасы <…> в совершенно равной мере коснулось и русских и нерусских подданных советской державы. А такие акции, как насильственная депортация — геноцид, как борьба с национальными освободительными движениями, подавление национальной культуры, — это даже в основном привилегия именно нерусских. А сегодня мы узнаём, что все школьники Узбекистана, прогрессом которого так любят удивлять зарубежных гостей, многие месяцы вынуждены проводить ежегодно вместо учёбы на хлопковых плантациях и почти поголовно больны от вдыхания гербицидов. <…> Нельзя также забывать, что своя доля исторической вины, своя доля участия в позитивной работе есть у каждого народа нашей страны и что в независимости от чьего-либо желания при любых обстоятельствах их судьбы ещё долго будут тесно связаны.

  •  

… в некоторых важнейших отношениях рассуждения Солженицына кажутся мне неверными, причём как раз в наименее тривиальных вопросах. <…> Солженицын очень верно <…> описывает многие несуразности, дорогостоящие бессмыслицы нашей внутренней жизни и внешней политики, но его точка зрения на их внутренний механизм как порождённых непосредственно идеологическими причинами представляется мне несколько схематичной. Скорее, если говорить именно о современном состоянии общества, то для него характерны идеологическая индифферентность и прагматическое использование идеологии как удобного «фасада», при этом прагматизм и гибкость в смене лозунгов сочетаются с традиционной нетерпимостью к инакомыслию «снизу».

  •  

Мне далека также точка зрения Солженицына на роль марксизма как якобы «западного» и антирелигиозного учения, которое исказило здоровую русскую линию развития. Для меня вообще само разделение идей на западные и русские непонятно. По-моему, при научном, рационалистическом подходе к общественным и природным явлениям существует только разделение идей и концепций на верные и ошибочные. И где эта здоровая русская линия развития? Неужели был хоть один момент в истории России, как и любой страны, когда она была способна развиваться без противоречий и катаклизмов?
То, что Солженицын пишет об идеологической ритуальности, о вредной затрате времени и сил миллионов людей на эту болтовню, приучающую их к пустословию и лицемерию, — бесспорно и производит сильное впечатление, но всё дело в том, что эта лицемерная болтовня заменяет в наших теперешних условиях «присягу на верность», скрепляет людей круговой порукой общего греха лицемерия. Она тоже есть пример порождённой системой целесообразной несуразицы.
Особенно неточным представляется мне изложение в письме Солженицына проблемы прогресса. Прогресс — общемировой процесс, который ни в коем случае не тождествен, во всяком случае в перспективе, количественному росту крупного и промышленного производства. В условиях научного и демократического общемирового регулирования экономики и всей общественной жизни, включая динамику народонаселения, — это не утопия, по моему глубокому убеждению, а настоятельная необходимость. Прогресс должен непрерывно и целесообразно менять свои конкретные формы, обеспечивая потребности человеческого общества, обязательно сохраняя природу и землю для наших потомков.

  •  

Самый драматичный из тезисов Солженицына относится к проблеме Китая. <…> Большинство экспертов по Китаю, как мне кажется, разделяют ту оценку, что ещё сравнительно долгое время Китай не будет иметь военных возможностей для большой агрессивной войны против СССР. Трудно представить себе, чтобы нашлись авантюристы, которые толкнули бы его сейчас на такой самоубийственный шаг. Но и агрессия СССР тоже обречена была бы на провал. Можно даже высказать предположение, что раздувание китайской угрозы — это один из элементов политической игры советского руководства. Переоценка китайской угрозы — плохая услуга делу демократизации и демилитаризации нашей страны, в которых она так нуждается и нуждается весь мир. <…> Солженицын, как и в других местах своего письма, излишне переоценивает роль идеологии. Китайские руководители, по-видимому, — не меньшие прагматики, чем советские.
Перейду к разбору позитивной программы Солженицына, направленной, по его словам, на предотвращение войны с Китаем и предотвращение гибели русской природы, земли и нации. Я суммирую <…>.
5. Развитие Северо-Востока страны на основе не прогрессирующей, но совершенной технологии <…>. Очевидно, имеется в виду заселение Северо-Востока общинами добровольцев-энтузиастов. Солженицын, как мне кажется, рассматривает этих людей как патриотов, воодушёвленных национальной и религиозной идеями. <…>
6. Прекращение распродажи национальных богатств, <…> экономический изоляционизм как дополнение изоляционизма военного, политического и идеологического. <…>
Главными, центральными в программе Солженицына являются пункты 5 и 6 <…>. Единственная форма изоляционизма, которая разумна, — это нам не лезть с нашим социалистическим мессианством в другие страны <…>.
Возможно ли сейчас интенсивное и высокопродуктивное освоение обширных северных пространств в условиях теперешней малонаселённости, сурового климата, бездорожья, если его проводить экономическими и техническими силами одной нашей страны, в которой так напряжены все её резервы и долго ещё будут напряжены? Я уверен, что невозможно. Поэтому отказ от международного сотрудничества <…> означал бы недопустимую с точки зрения общечеловеческих проблем задержку в освоении этих пространств (политику «собаки на сене»). И более широко: я глубоко убеждён, в отличие от Солженицына, что нет ни одной важной, ключевой проблемы, которая имеет решение в национальном масштабе. <…> Эти задачи требуют многомиллиардных затрат, непосильных для отдельного государства.
Обобщая сказанное, только в глобальном масштабе возможны разработка и осуществление стратегии развития человеческого общества на Земле…

  •  

Сближение с Западом должно носить именно характер первого этапа конвергенции (вопреки тому, что считает Солженицын) и сопровождаться демократическими сдвигами в СССР, частью добровольными, а частью вынужденными экономическим и политическим давлением извне.

  •  

Роль промышленного гигантизма в возникновении трудностей современного мира, с моей точки зрения, сильно переоценивается Солженицыным и родственными ему по духу публицистами. Оптимальная структура производства зависит от стольких конкретных технических, социальных, демографических, даже климатических причин, что навязывать что-либо определённое было бы неразумно. <…> Мечта Солженицына о возможности обойтись простейшей техникой, почти что ручным трудом[2] <…> в трудных условиях Северо-Востока заранее обречённой на провал. Программа Солженицына — это скорее мифотворчество, чем реальный проект, но создание мифов не всегда безобидно, особенно в XX веке, жаждущем их. Миф об «отстойнике» для русской нации может обернуться трагедией.

  •  

Великорусский национализм, энтузиазм в освоении целины — ведь всё это уже использовалось и используется. Призыв к патриотизму — это уж совсем из арсенала официозной пропаганды. <…> Сталин во время войны и до самой смерти широко допускал «приручённое» православие. Все эти параллели с предложениями Солженицына не только поразительны, они должны настораживать.
<…> национализм Солженицына не агрессивен, что он носит мягкий оборонительный характер и преследует цели спасения и восстановления одной из наиболее многострадальных наций. Из истории, однако, известно, что «идеологи» всегда были мягче идущих за ними практических политиков.

Примечания[править]

  1. Текст на сайте Архива Сахарова.
  2. Сам Солженицын глубоко критично описал такой труд в условиях сталинизма, например, в 5-й главе 3-й части «Архипелага ГУЛАГа».