Победитель (Жулавский)

«Победитель» или «Победоносец» (польск. Zwycięzca) — второй фантастический роман «Лунной трилогии» Ежи Жулавского. Впервые опубликован в 1908-9 годах.

Цитаты

	Крохабенна — часть первая, I; вероятно, от mały (малый) и chudy (худой)
	Malahuda

	первосвященник Бормотея — часть первая, I; в переводе ассоциируется с «бормотать»
	arcykapłan Bormita

	выворотень — часть первая, I; мужчина, зачатый партеногенетически — в переводе от «выворот» (Щербаков использовал белорусское слово, обозначающее деревья, упавшие на дорогу после урагана или грозы)
	morca

… его белесый фосфоресцирующий лоб заволокло темно-синим окрасом и на этом фоне заиграли быстро сменяющиеся проблески, последовательности цветных пятен, кончающиеся одним и тем же фиолетовым бликом. — Говорит! — прошептала Ихазель, глядя на шерна широко открытыми глазами. А цветы все ярче играли на лбу твари, иногда переменчивые, словно полярное сияние, и такие интенсивные, что свод озарялся всеми цветами радуги, а иногда приглушенные, медлительные, томно переливающиеся. И Марку почудилось, что при нём поется удивительный гимн, сотканный из света и красок, быть может способный выразить то, чего вовеки не охватит человеческий голос. — часть вторая, II

… białe jego fosforyzujące czoło zaszło mętnosiną barwą, przez którą przeświecać poczęły szybko następujące po sobie błyski, całe gamy barw, roztapiające się chwilami w ogólnym, fioletowym tonie… — Mówi — szepnęła Ihezal, patrząc na szerna szeroko rozwartymi oczyma. A kolory grały tymczasem coraz silniej na czole potwora, czasami zmienne jak ruchliwa zorza polarna i tak jaskrawe, że sklep cały tęczowym światłem się mienił, a czasem znów przyciszone, leniwie i słodko wzajemnie w siebie się przelewające… Marek, patrząc, miał wrażenie, że śpiewa się przed nim jakiś przedziwny hymn światła i barw, zdolny może wyrazić rzeczy, jakich ludzki głos nigdy nie ogarnie.

	— Не ровен час, от побед великих взбредёт ему прямить то, что на Луне криво приросло, — все на него набросятся,.. — часть вторая, III
	Bo oto mi się widzi, że jeśli zwycięży naprawdę i rzeczy, które na Księżycu krzywo wyrosły, prościć zechce jak pan, zwróci się wszystko przeciwko niemu,..

	… поставили вниз головой и закопали в песок так, чтобы он, подыхая, всем на потеху дрыгал торчащими вверх ногами. — часть четвёртая, I; такая казнь упоминается в тексте ранее
	… głowę mu w piasku zakopano, tak iż konając, wierzgał nader uciesznie sterczącymi do góry nogami.

	… во дворце первосвященника собрались старшины из народа и стали советоваться, что теперь делать со схваченным. И скоро согласились они, что нет иного выхода, как убить его, чтобы погасить свет, который от него исходит и слепит им глаза, привычные к мраку души. — часть четвёртая, III, 59
	… zebrali się starsi z ludu w pałacu arcykapłańskim i radzili razem z Elemem, co by z ujętym począć. Wnet zgodzili się wszyscy, iż nie masz innego sposobu, jeno zgładzić go trzeba, aby zagasić to światło, które zeń bucha i oczy ich razi, do mroku a cienia duszy przywykłe.

	«Дал вам любовь, а вы стали мне градом каменным. И кровь моя тому печать». — часть четвёртая, III, 60
	„Dałem wam łaskę, wyście się za to głazem dla mnie stali. Krew moja jest pieczęć”.

Перевод

А. А. Щербаков, 1993

О романе

Слишком уж заметно, что этот социологический гомункулус прошел через реторты модернизма. События расставлены по линиям, слишком открыто обнажая замысел писателя; формирующая роль этого замысла ощущается чересчур явственно, прямо под поверхностью человеческих судеб; эта натужная однозначность, эта ускоренность и ограниченность действия наряду с другими недостатками художественного изображения лунного общества превратили два следующих тома трилогии Жулавского в произведения, сегодня фактически уже мёртвые, и отбросили к тому же неприятную тень на последние главы первого тома. Слишком уж на «младопольский» лад изображена там вырождающаяся лунная поросль человечества.

— Станислав Лем, предисловие к «Лунной трилогии», 1956

	... в «лунную трилогию» входит, начиная с «Победоносца», и свифтовская сатирическая интонация. Правда, полное звучание она обретает лишь в финале — в трёх блистательных версиях гибели Марка. Зато весь <…> роман целиком насыщен духом Дублинского Декана. Впрочем, в ряду предтеч «Победоносца» трудно не упомянуть и «Остров пингвинов» Анатоля Франса...
	— Андрей Балабуха, «В пепельном свете луны…», 1993