Поль Гаварни

Поль Гаварни

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Поль Гаварни (фр. Paul Gavarni, настоящее имя Ипполит Сюльпис Гийом Шевалье, Hippolyte Sulpice Guillaume Chevalier; 13 января 1804 — 23 ноября 1866) — французский график, карикатурист, книжный художник.

Цитаты

Согласно дневнику братьев Гонкур

С каждым днём наука всё больше съедает бога: Юпитера-то в лейденскую банку запрятали! — 1853

Я стараюсь изображать на своих литографиях людей, которые мне что-то подсказывают. Да, они подсказывают мне подпись. Именно поэтому расположение фигур кажется таким удачным, а позы такими верными. Они со мною говорят, диктуют мне слова. Иногда я допрашиваю их очень долго и в конце концов докапываюсь до самой лучшей, самой забавной своей подписи. Когда подпись придумана заранее, рисовать бывает очень трудно, я быстро устаю, и рисунок получается хуже. Мне не надо исходить из подписей, иметь их в виду — они сами вырастают из карандашного наброска. — 1853

Бальзак, весь заросший грязью и нудный. В повседневной жизни отвратительный невежда, без всякого понятия. Все объясненья слушает с открытым ртом, от пошлостей его распирает, чванлив, как приказчик. Должно быть, работая, он превращался в какую-то удивительную сомнамбулу — сосредоточившись на чем-нибудь одном, он интуитивно представлял себе всё остальное, даже то, чего он и не знал. — 1855

Однажды набросал на бумагу рассказ о человеке, влюблённом в идею. Человек ласкает её, лелеет до тех пор, пока не замечает на террасе толстую кормилицу, которая, сидя, подкидывает на колене младенца. Тогда он изменяет идее и целуется с кормилицей. Идея с горя умирает, а он тащится за дрогами бедняка, к которому никто не пришёл на похороны. — 1855

Великие люди — это медали, на которых господь бог отчеканивает их эпоху. — 1855

Стихия Сю — это зло. Он восхитителен только тогда, когда изображает злобу, злых людей. Сю производит на меня впечатление ребёнка, выкалывающего глаза воробушку. — 5 марта 1866

О Гаварни

	«Человеческая комедия» — название, подходящее в такой же мере комедии, созданной карандашом Гаварни, как и комедии, созданной пером Бальзака.
	— Эдмон Гонкур, «Дневник», 2 декабря 1880

Дневник братьев Гонкур

Он показал нам сотню новых литографий, которые только что предложил «Иллюстрасьон», — замечательная меткость штриха, свет, как будто от утреннего солнца (никому, кроме Гаварни, думается, это не удавалось), и портреты целого народа, целого класса, воплощенного в одном человеке, одном типе. Его произведения — истинное бессмертие XIX века. Какое правдивое воображение! Какой талант! Воистину гений в действии — это чудесное, поразительное изобилие шедевров, игра руки и воспоминаний, в которых он не отдаёт себе отчёта! Это художник, великий художник нашего времени! И какими изготовителями раскрашенных картинок выглядит Энгр и Делакруа рядом с этим неистощимым творцом, у которого на кончике карандаша весь наш век, на острие пера — все наши нравы. — 18 октября 1857

Опять нападки на Гаварни за то, что он не изображает людей добродетельных, а пишет усталые, бледные лица с синевой под глазами… Чёрт возьми! Да ведь Гаварни рисует парижан, жителей столицы, людей издерганных… Не может же он изображать в XIX веке, как немецкие примитивы, святых, простаков и благодушных мещан. Ожидать от него этого — всё равно что требовать от своей жены, чтобы она походила на мадонну Шонгауэра. — 11 октября 1860

Не кроется ли будущее нового искусства в сочетании Гаварни с Рембрандтом — в реальности человека и его одежды, преображённой магией света и тени, поэзией цвета — солнцем, льющимся с кисти художника? — 12 ноября 1861

Больно видеть, каким мелким делают Гаварни его заботы буржуа — собственника, общество двух глупых женщин, которые за ним ухаживают, и чтение бульварных газетенок. Можно подумать, что в этом кроется жестокая ирония: ему мстит всё, что он подверг осмеянию, — собственность, женщина и газета. — 11 апреля 1864

Какая любопытная вещь эти «Мемуары» Гаварни. Полное отсутствие упоминаний о друзьях, об интересных людях, встреченных им в жизни, — полное отсутствие других людей. Мемуары, целиком заполненные женщиной, которая, отдавшись ему, завладевает им: смесь цинизма и «голубого цветочка». Позднее женщину прогоняет математика, но в дневнике так и не появляется мужчина или друг. Странные колебания уровня его мыслей: то он опускается до общих мест, то поднимается до самых широких взглядов на конечное и бесконечное, до самых высоких философских рассуждений; потом вдруг идёт разная чепуха, грязные каламбуры, почти безумное коверканье слов. В сущности, очень жаль, что он писал только любовные мемуары, где он главным образом выступает в роли армейского воздыхателя 1830 года, готового в жизни пользоваться чуть ли не веревочной лестницей и потайным фонарем, а при описании всего этого — ламартиновской прозой, воспевающей Эльвир с маскированного бала. И при этом софистика Kappa; он — казуист сердца. Позже, гораздо позже, когда он снова берётся за перо, видно, что он уже отупел из-за того, что живёт в обществе мадемуазель Эме и, как провинциал, читает только бульварные газетки. Жаль, что он не закрепил на бумаге своих мыслей 1852, 53, 54 годов — того времени, когда он высказывал нам самые глубокие, самые возвышенные, самые крылатые мысли, возникавшие у него в одиночестве. — 15 марта 1867