Потерянная для света повесть

«Потерянная для света повесть» — сатирический рассказ Осипа Сенковского, впервые опубликованный в мае 1835 года под псевдонимом А. Белкин.

Цитаты

§ 2. О том, как мы обедали в Парголове

Не знаю, отчего жребий пал прежде всего на холодных сигов, но знаю, что через пять минут их как не бывало. — «Подвиньте-ка, — сказал Яков Петрович твердым голосом, — подвиньте-ка сюда поросенка». — Но поросята оказались так же скоропреходящими, как и сиги, как колбаса и окорок, преемники поросенка: впрочем, ясное доказательство, что никто из нас не следовал учениям ни юдаизма, ни исламизма и что все был народ православный. Говядина и петух сменили голую кость окорока, и мы напали на них с таким же плотоядным ожесточением: живо ходили ножи и челюсти, погребальная тишина господствовала в сосновой роще, мертво было молчание присутствующих.

— Что за церемонии! — молвил Яков Петрович, взял бутылку и разом пустил её в ход, как залежавшееся дело после доброй взятки.

… наговорили Луке Лукичу столько лестных приветствий, что лицо его непременно покрылось бы румянцем стыдливости, если б не было такого цвета, к которому нельзя прибавить никакого дополнительного отлива красоты. О дополнительных отливах зри «Библиотеку для чтения», на которую мы подписались вшестером: седьмой, Максим Козмич, покамест читает её даром, потому что ещё не внес семи рублей четырнадцати копеек. <…> Дело в том, что румянец на щеках Луки Лукича был бы то же самое, что позолота на чистейшем золоте.

§ 4. О том, как Галактион Андреич прервал своё молчание в Парголове

Тут начиналась длинная история. Таких историй по провиантской части у него было по две, иногда по три, на все обстоятельства внешней и внутренней жизни, на все предметы разговора. Длины их в точности определить не могу, но помню, что была она как отсюда до Могилева, потому что раз путешествовал с ним туда на перекладных и он рассказывал мне её всю дорогу. Словом, вся созданная природа объяснялась у него как нельзя лучше провиантскою частию, и только некоторые, очень тёмные вопросы — комиссариатским штатом.

Повесть длиннела, ширилась, толстела;..

§ 5. О том, какую историю рассказывал Галактион Андреич в Парголове

Напрасно все мы ломали голову: повесть Галактиона Андреича не оставила ни малейших следов в нашей памяти, в отношении к ней мы как будто не существовали. <…> — Да это психологическая задача! — вскричал он с удивлением. Максим Козмич учился в семинарии и сверх того читал повесть М. П. Погодина о московском извозчике, который нашел мешок с деньгами, отдал хозяину и сам повесился; он знает, что такое психологическая, и очень часто употребляет это слово.

Да! Убежал — с тем, чтоб никогда не возвращаться, и повесть его осталась по сю пору неизвестною. Скорее успеете вы прочесть все иероглифы древнего Египта, нежели повесть Галактиона Андреича: она погребена в душе его и никогда не воскреснет для света. Эпохи будут следовать за эпохами, государства будут процветать и падать, но никто не узнает, что это за история. Такова непреложная воля судьбы! Поэтому и я не могу сообщить вам этой истории для напечатания в «Библиотеке для чтения». Вы потеряли повесть — или быль, все равно — оригинальную, настоящую русскую, в которой не было ни малейшего следа подражания иностранному; в которой все было наше; которая отличалась неподдельною народностью — и которая теперь, увы! невозвратно погибла для Словесности!.. Покорнейше прошу упомянуть, сочиняя историю русской литературы, что повестей и былей собственно у нас одною меньше, чем бы следовало быть по-настоящему, потому что, клянусь, я имел твердое намерение напечатать этот любопытный случай по провиантской части: ведь таким образом пишутся почти все повести для нашей словесности — повторяя, без всяких усилий своего воображения, первый заслышанный где-нибудь анекдотик! Будь только рассказ Галактиона Андреича такого свойства, чтоб можно было его упомнить — вы бы имели одною «оригинальною» повестью больше, и я был бы один лишний оригинальный сочинитель.

О повести

Легковерного рода поверхностные читатели уверены, что напечатанная в пятой книжке «Библиотеки для чтения» так названная «Потерянная для света повесть», под которою подписался А. Белкин, вылилась из пера знаменитого нашего писателя Александра Сергеевича Пушкина. Они помнят прелестные <…> «Повести» изданы были некогда под именем Ивана Белкина <…>. Но просим <…> хоть немножко поразмыслить о слоге и содержании этой «Потерянной для света повести»; худой язык, которым разглагольствуют между собою семеро пьяных, выключенных из службы подьячих, и хмельное содержание этой статьи как раз удостоверят их, что какой-то неизвестный писатель хотел навязать их на шею А. С. Пушкина.

— Александр Воейков, 23 ноября 1835

… содержание сводится к комически-серьёзному описанию обеда с подробным перечислением блюд и напитков, ко множеству несущественных мелких деталей… Конечно же, это пародия на «бытовые» повести 30-х годов (Н. А. Полевого, М. П. Погодина и др.). Но автор и тут умело прячется, используя для этой повести новый псевдоним, не похожий на экзотически звучавшие его псевдонимы. <…> Сенковский перемещает условно-литературное «Я» пушкинского героя в атмосферу, ему несколько чуждую, и следит, как будет себя вести «Белкин» среди «погодинских» и «гоголевских» персонажей. Жанровая конструкция получается, в целом, очень затейливой — и определить её каким-то одним обозначением явно невозможно!

— Вячеслав Кошелев, А. Е. Новиков, «…Закусившая удила насмешка…»