Свидетель века Виктор Гюго

«Свидетель века Виктор Гюго» — биографическая статья Михаила Толмачёва 1987 года, предпосланная собранию сочинений Гюго.

Цитаты

Содержание «Восточных мотивов» отдавало заметную дань традиционному романтическому любованию восточной экзотикой, хотя в своей поэтической палитре Гюго нашёл для неё совершенно новые, свежие краски; однако не в меньшей степени лицо сборника определяли стихотворения, выражавшие сочувствие национально-освободительной борьбе греков против турок. Всё это сообщало его поэзии гражданственную, демократическую направленность, которой не было в его технически совершенных, но внутренне холодных одах и балладах. <…> Обозначив своими «Восточными мотивами» окончательную победу романтизма во французской поэзии, Гюго устремляется на штурм последнего оплота литературного классицизма — драматургии. <…> Появившаяся в 1827 году драма в прозе «Кромвель» <…> была первой попыткой утвердить романтизм на французской сцене. Попытка эта оказалась неудачной, драма получилась растянутой и несценичной, но в историю литературы она вошла благодаря авторскому предисловию…

Он придавал огромное значение исторической детали — особенностям языка, одежды, обстановки, хотя в его творчестве, надо сказать, правдоподобие «местного колорита» иногда вступало в противоречие с неправдоподобием тех моральных уроков, которые он стремился извлечь из истории; «правда — справедливость» была для Гюго выше исторической правды.

… неизменный для всего творческого пути зрелого Гюго взгляд на исторический процесс как на вечное противоборство двух мировых начал — добра и зла, милосердия и жестокости, сострадания и нетерпимости, чувства и рассудка. Поле этой битвы в разные эпохи и привлекает внимание Гюго в неизмеримо большей степени, чем анализ конкретной исторической ситуации. Отсюда известный надысторизм, символичность героев Гюго, вневременной характер его психологизма.

Можно считать, что Собор символизирует роль церкви и шире: догматическое миросозерцание — в средние века; это миросозерцание подчиняет себе человека так же, как Собор поглощает судьбы отдельных действующих лиц. Тем самым Гюго передаёт одну из характерных черт эпохи, в которую разворачивается действие романа. В то же время на примере судьбы Клода Фролло Гюго стремится показать несостоятельность церковного догматизма и аскетизма, их неминуемый крах в преддверии Возрождения, каким для Франции был конец XV века, изображенный в «Соборе». <…> Успех романа у современников и у последующих поколений был во многом обусловлен его необычайной пластичностью, живописностью. Не отличаясь глубиной психологического анализа, «Собор» впечатлял эффектностью противопоставления персонажей, красочностью описаний, мелодраматизмом ситуаций. Несмотря на сдержанность или враждебность прессы, книга была восторженно встречена читателями.

Можно сказать, что на Джерси и начался Гюго «настоящий», вкладывая в последнее слово понятие подлинности как по отношению к писателю, так и по отношению к реальности…

Никогда Гюго не удавалось объединить в одном поэтическом сборнике такое разнообразие поэтического материала, и никогда он не достигал такой глубины в трактовке своих поэтических тем, как в «Созерцания». Поэтическое искусство Гюго в этом сборнике достигает своей вершины.

Мощность поэтического дыхания Гюго в «Легенде веков» поразительна, слияние эпического и лирического начал не знает себе равных в мировой поэзии.

С апреля 1862 года в Париже начинают выходить первые тома десятитомного издания «Отверженных». Роман имеет потрясающий успех <…>. Широкий, демократический читатель в восхищении, консервативно или эстетски настроенные критики не скрывают раздражения. Барбе д'Оревильи завистливо злословил: «Массам нет никакого дела до таланта, если только он не вульгарен, как они». Подобные суждения свидетельствовали лишь о том, что Гюго полностью вышел за, рамки, в которых он мог быть, с теми или иными оговорками, приемлем для официального общества своего времени.

«Труженики моря» — это поистине эпос моря, которое как бы пропитало страницы книги запахом соли и водорослей, моря безграничного и бесконечно изменчивого, то будто бы покорного, то страшного в своем торжествующем гневе. На этом фоне и труд Жильята по спасению «Дюранды» и его схватка со спрутом даны в каких-то циклопических масштабах, как бы превращая его то в Персея, то в св. Георгия, то делая подобным героям поэтической «Легенды веков» Гюго. Нельзя не признать, что мало найдётся в мировой литературе» произведений, в которых так был бы опоэтизирован, возвеличен человеческий труд, дух человека, в конечном итоге торжествующий над слепой стихией.

С художественной точки зрения роман «Человек, который смеётся» неравноценен. В нём немало мелодраматических эффектов, резких контрастов, сырого исторического материала, стилистической небрежности. Но надо сказать что с «барочной» стороной книги связаны и некоторые самые сильные её страницы (зрелище виселицы, эпизод с обнаружением малютки Деи Урсусом).