Толкователи

«Толкователи» (англ. The Telling) — философско-фантастический роман Урсулы Ле Гуин 2000 года, относящийся к Хайнскому циклу.

Цитаты

	— Нельзя испечь хороший хлеб из такой плохой муки, — сказала она, словно оправдывая неведомого пекаря. — Тебя просто испортила жизнь в деревне, — шутливо заметила мать. — Это самый лучший хлеб, какой только можно достать в Канаде: рубленая солома высшего качества с небольшой примесью сухого гипса. — глава 1
	"Nobody could make good bread with such flour," she said, exonerating the baker. "You were spoiled, living in the village," Mother teased her. "This is the best quality anybody can get in Canada. Best quality chopped straw and plaster dust."

Лозунги более раннего периода были высечены в камне прямо на фасадах домов: «ВПЕРЁД В БУДУЩЕЕ! ПРОИЗВОДИТЕЛИ-ПОТРЕБИТЕЛИ ПЛАНЕТЫ АКА, ВСЕ ВЫ — УЧАСТНИКИ МАРША К ЗВЁЗДАМ!» Новые лозунги смотрели со странноватых электронных дисплеев, помещенных на стены зданий: «РЕАКЦИОННЫЕ МЫСЛИ — НЫНЕ ВРАГ ПОБЕЖДЁННЫЙ». Когда какой-нибудь дисплей выходил из строя, слова на стене становились загадочными, напоминая старинную криптограмму: «…ОН… ...НЕ ...АГ…». Иные лозунги возникали буквально в воздухе с помощью новейшей голографической технологии, и над любой улицей можно было прочесть: «ЧИСТАЯ НАУКА УНИЧТОЖАЕТ КОРРУПЦИЮ. СТРЕМИТЕСЬ ВПЕРЁД И ВВЕРХ, К ЗВЁЗДАМ!» Вместе с лозунгами над улицами нависала и музыка, очень ритмичная, шумная, словно в воздухе столпилось множество людей. «Всё выше и выше, к звёздам!» — пронзительно вопил невидимый хор, внушая эту мысль застывшему на перекрестке транспорту, вместе с которым в роботакси («роботаке», как их здесь все называли) застряла и Сати. Она даже включила радио, чтобы как-то заглушить эти кошмарные вопли. «Суеверия — вот поистине зловонный труп, — тут же сообщил ей радиоприемник приятным и звучным мужским голосом. — Суеверия опустошают юные души. На каждого взрослого жителя планеты, а также на учащихся школ возложена обязанность незамедлительно сообщать о попытках внедрять в умы молодого поколения любые реакционные идеи; особо рекомендуется привлекать внимание властей к поведению тех учителей, которые питают склонность к подобным идеям или же привносят в свои уроки элементы иррационального мышления и всяческих суеверий. В свете Чистой Науки, как известно, именно горячее стремление всех людей к сотрудничеству на благо…» Сати уменьшила звук до предела, и тут же сквозь стёкла в машину прорвался проклятый хор: «К звёздам! К звёздам!» Роботак дернулся и чуть продвинулся вперёд — не более чем на половину собственной длины. Ещё два-три рывка — и они, возможно, прорвутся наконец сквозь эту чудовищную пробку на перекрёстке! — глава 1

The older slogans were carved into facades of buildings: FORWARD TO THE FUTURE. PRODUCER-CONSUMERS OF AKA MARCH TO THE STARS. Newer ones ran across the buildings in bands of dazzling electronic display: REACTIONARY THOUGHT IS THE DEFEATED ENEMY. When the displays malfunctioned, the messages became cryptic: OD IS ON. The newest ones hovered in holopro above the streets: PURE SCIENCE DESTROYS CORRUPTION. UPWARD ONWARD FORWARD. Music hovered with them, highly rhythmic, multivoiced, crowding the air. "Onward, onward to the stars!" an invisible choir shrilled to the stalled traffic at the intersection where Sutty's robocab sat. She turned up the cab sound to drown the tune out. "Superstition is a rotting corpse," the sound system said in a rich, attractive male voice. "Superstitious practices defile youthful minds. It is the responsibility of every citizen, whether adult or student, to report reactionary teachings and to bring teachers who permit sedition or introduce irrationality and superstition in their classroom to the attention of the authorities. In the light of Pure Science we know that the ardent cooperation of all the people is the first requisite of— " Sutty turned the sound down as far as it would go. The choir burst forth, "To the stars! To the stars!" and the robocab jerked forward about half its length. Two more jerks and it might get through the intersection at the next flowchange.

И вот эти люди, которые никуда не спешили, с удовольствием рассказывали ей и друг другу о своей жизни. Ей даже чаще, чем другим, потому что она всегда слушала собеседника очень внимательно, не прерывая и лишь изредка восклицая: «Правда? И что же случилось потом?», или «Как здорово!», или «Какой ужас!» Она готова была слушать их сутками, не зная усталости. И ей, казалось, никогда не могут наскучить эти, в общем-то, вполне заурядные истории, из которых она узнавала всё то, чего ей так не хватало в Довза-сити, всё то, что официальная информация и пропаганда оставляли за кадром. Если бы ей предложили выбирать между историями об официальных «героях» и самых обыкновенных грыжах, она бы недолго раздумывала. — глава 2

People who disliked or feared flying took the boat, as a chatty old gentleman told her in vast detail. People not in a hurry went by boat and told each other their stories. Sutty got told even more stories than most, because she listened without interrupting, except to say, Really? What happened then? and How wonderful! or How terrible! She listened with greed, tireless. These dull and fragmentary relations of ordinary lives could not bore her. Everything she had missed in Dovza City, everything the official literature, the heroic propaganda left out, they told. If she had to choose between heroes and hernias, it was no contest.

	Но записать, запечатлеть свое нынешнее ощущение счастья она не могла. Счастье ведь тут же разрушается, стоит о нём заговорить, стоит произнести хотя бы само слово «счастье»… — глава 2
	But she could not record her happiness. The word itself destroyed it.

	В прошлом девиз разведчиков на дальних планетах был таков: «Личное мнение кладёт конец всякому гостеприимству». — глава 3
	The old farfetchers' motto: Opinion ends reception.

	Куда бы милостивые провожатые мои Ни повели меня, Пойду я всюду с легким сердцем, И в пыли дорожной за нами не останется следа… — глава 3
	Where my guides lead me in kindness I follow, follow lightly, and there are no footprints in the dust behind us.

Местные бюрократы в угоду Корпорации выдумали слово „бог“ и ввели государственный теизм, узнав, сколь важна концепция верховного божества в тех мирах, которые их общество взяло себе за образец, и поняв, сколь удобным инструментом для властей предержащих является религия. Однако никакого автохтонного теизма или деизма на Аке не существует. И даже слово „бог“ не имеет здесь никакого конкретного содержания. Никаких заглавных букв. Никакого „Создателя“ — только созидание. Никакого „вечного Отца“, который может награждать и наказывать, оправдывать несправедливость, подвергать жестоким испытаниям, сулить спасение души. Вечность воспринимается здесь не как конечная точка, но как непрерывный континуум. Исходное деление существа на материальное и духовное воспринимается только как „два-в-одном“ или „одно в двух“, то есть как два аспекта единого целого. Никакой иерархии Природы и Сверхъестественного. Никаких дихотомий свет/тьма, добро/зло, душа/тело. Никаких верований в загробную жизнь, возможность реинкарнации и бессмертие, никакой бесплотной и вечной души. Ни рая, ни ада. Аканская система представлений о мире — это некая духовная дисциплина с духовными целями, однако в точности те же цели она преследует и для телесного и этического благополучия общества. Правильный поступок венчает её. Дхарма без кармы. — глава 4

The Corporation bureaucrats made up a word for God and installed state theism when they learned that a concept of deity was important on the worlds they took as models. They saw that religion is a useful tool for those in power. But there was no native theism or deism here. On Aka, god is a word without referent. No capital letters. No creator, only creation. No eternal father to reward and punish, justify injustice, ordain cruelty, offer salvation. Eternity not an endpoint but a continuity. Primal division of being into material and spiritual only as two-as-one, or one in two aspects. No hierarchy of Nature and Supernatural. No binary Dark/Light, Evil/ Good, or Body/Soul. No afterlife, no rebirth, no immortal disembodied or reincarnated soul. No heavens, no hells. The Akan system is a spiritual discipline with spiritual goals, but they're exactly the same goals it seeks for bodily and ethical well-being. Right action is its own end. Dharma without karma.

Один из историков Дарранды как-то заметил: «Учиться верованиям, не веруя, это всё равно, что петь песню, не зная мелодии». Уступчивость, послушание, готовность принять предлагаемые тебе ноты как единственно верные, предлагаемый рисунок роли как единственно возможный — вот основа сценического искусства, перевода и вообще — взаимопонимания. Этот жест не должен быть постоянным, не должен превращаться в состояние души или ума, но и фальшивым он быть не может. Он означает больше, чем временный отказ от неверия во имя того лишь, чтобы досмотреть спектакль до конца, но всё же не является истинным обращением в веру. Он чем-то похож на обязательную фигуру в танце. — глава 4

One of the historians of Darranda said: To learn a belief without belief is to sing a song without the tune. A yielding, an obedience, a willingness to accept these notes as the right notes, this pattern as the true pattern, is the essential gesture of performance, translation, and understanding. The gesture need not be permanent, a lasting posture of the mind or heart; yet it is not false. It is more than the suspension of disbelief needed to watch a play, yet less than a conversion. It is a position, a posture in the dance.

... замечательный факт, что среди аканцев НЕТ ЧУЖЕЗЕМЦЕВ. Никто здесь даже НЕ СЧИТАЛСЯ чужеземцем, пока не прилетели первые представители Экумены. Это лежало на поверхности, и тем не менее воспринять это земным умом было достаточно трудно. Никаких «чужаков». Никаких «иностранцев». Никаких «других» — в том мертвящем смысле «инаковости», который существовал на Терре/Земле, где испокон веков существовали отчетливые различия между племенами и народами, границы, установленные законом и вечно нарушаемые соседями, этническая ненависть, лелеемая столетиями и тысячелетиями. Слово «народ» на Аке означало не «мой народ», а «народ вообще», всех людей, всё население планеты. Понятие «варвар» отнюдь не значило «чужак, говорящий на непонятном языке»; варваром аканцы называли любого необразованного человека. Точнее, необразованного в современном понимании этого слова. Всякое соперничество, соревнование здесь происходило как бы между членами одной семьи. Все войны являлись войнами гражданскими — глава 4

… had quite realised that among the Akans there were no foreigners. There had never been any foreigners, until the ships from the Ekumen landed. It was a simple fact, but one remarkably difficult for the Terran mind to comprehend. No aliens. No others, in the deadly sense of otherness that existed on Terra, the implacable division between tribes, the arbitrary and impassable borders, the ethnic hatreds cherished over centuries and millennia. 'The people' here meant not my people, but people—everybody, humanity. 'Barbarian' didn't mean an incomprehensible outlander, but an uneducated person. On Aka, all competition was familial. All wars were civil wars.

	Именно так, «грамотным прочтением», фундаментализмом, земные религии искажали даже лучшие намерения своих отцов-основателей; низводя мысль до формулы, заменяя выбор послушанием, эти проповедники превращали живую объединяющую идею в мёртвый и незыблемый Закон. — глава 5
	By such literalism, fundamentalism, religions betrayed the best intentions of their founders. Reducing thought to formula, replacing choice by obedience, these preachers turned the living word into dead law.

Но она никогда не слышала ничего подобного <молитве> из уст аканцев. Они могли пожелать друг другу добра: «Пусть этот год будет для тебя удачным! Желаю тебе ещё больших успехов!» Они могли проклинать друг друга: «И пусть твои сыновья едят камни!» Эти слова она, например, не раз слышала от Диоди, того маленького человечка с тележкой: он всегда шептал их себе под нос, когда мимо проходил чиновник в сине-коричневой форме. Но это, безусловно, были пожелания (или даже проклятия), а не молитвы. Люди не просили божество сделать их хорошими или уничтожить их врагов. Не просили выиграть за них в лотерею или вылечить заболевшего ребёнка. Они не обращались к облакам с просьбой пролить дождь на иссохшую землю, не просили зёрна поскорее прорасти. Нет, они ЖЕЛАЛИ. Выражали СВОЮ волю или надежду. Но только не молились. <…> И ничего не приносили в жертву. Кроме денег. Чтобы получить деньги, нужно сперва отдать деньги: это был твёрдый и универсальный принцип. Прежде чем начать какое-то дело, а тем более важный бизнес, аканцы закапывали в землю серебряные и золотые монеты, или бросали их в реку, или раздавали нищим. Или расплющивали золотые монеты, превращая их в легчайший, почти прозрачный металлический лист; такими листами украшали ниши в домах, обивали колонны и даже целые стены. Иногда монеты, расплавив их, превращали в тонкую золотую нить, которую вплетали затем в великолепные шали и шарфы, которые здесь принято было дарить на Новый год. Правда, серебряные и золотые монеты встречались всё реже, достать их можно было с трудом, поскольку Корпорация, запрещавшая столь бессмысленную и варварскую трату драгоценных металлов, заставила общество перейти на бумажные деньги. Ну что ж, люди сжигали бумажные купюры, как дрова, делали из них кораблики, которые пускали плыть по реке, мелко-мелко рубили и съедали вместе с салатом… Всё это были чистейшей воды «фокусы-покусы», но Сати подобное отношение к деньгам находила просто неотразимым, а эти обычаи очень привлекательными. Резать коз или собственных первенцев, чтобы ублажить неведомые сверхъестественные силы, — вот что является настоящим извращением, думала она. А в сжигании денежных купюр она видела галантность опытного игрока. «Легко придёт — прахом пойдёт». Под Новый год друзья, встречаясь, тут же поджигали купюры в одно ха и весело помахивали ими, точно маленькими факелами, желая друг другу здоровья и успехов. — глава 5

. She had never heard an Akan say anything of the <pray>. They could wish one another well — "May you have a good year, may your venture prosper"—just as they could curse one another—"May your sons eat stones," she had heard Diodi the barrow man murmur as a blue-and-tan stalked by. But those were wishes, not prayers. People didn't ask God to make them good or to destroy their enemy. They didn't ask the gods to win them the lottery or cure their sick child. They didn't ask the clouds to let the rain fall or the grain grow. They wished, they willed, they hoped, but they didn't pray. <…> Nor did they sacrifice anything. Except money. To get money, you had to give money: that was a firm and universal principle. Before any business undertaking, they buried silver and brass coins, or threw them into the river, or gave them to beggars. They pounded out gold coins into airy, translucent gold leaf with which they decorated niches, columns, even whole walls of buildings, or had them spun into thread and woven into gorgeous shawls and scarves to give away on New Year's Day. Silver and gold coins were hard to come by, as the Corporation, detesting this extravagant waste, had gone over mostly to paper; so people burned paper money like incense, made paper boats of it and sailed them off on the river, chopped it up fine and ate it with salad. The practice was pure HP, but Sutty found it irresistible. Slaughtering goats or one's firstborn to placate the supernatural seemed to her the worst kind of perversity, but she saw a gambler's gallantry in this money sacrifice. Easy come, easy go. At the New Year, when you met a friend or acquaintance, you each lighted a one-ha bill and waved it about like a little torch, wishing each other health and prosperity.

	В лавке Элайед вечно кишели её многочисленные внучатные племянники и племянницы и спотыкаясь бродил крошечный двоюродный правнук, то и дело совавший в рот шурупы и шайбы и довольно часто их глотавший. <…> На пороге Сати встретил <он>, рыдая так, словно его жестоко и несправедливо наказали, отогнав от ящика с болтами. — глава 5
	Nephews and grandnieces abounded in the hardware shop. A very small great-grandnephew staggered about it, his goal in life to eat screws and washers. <…> <He> was screaming bloody murder as somebody separated him from a screwdriver, and nieces smiled at Sutty as she went through the shop to the back room.

Она сейчас жила среди людей, для которых высшим духовным достижением было правдиво говорить об окружающем их мире и которым.., запретили говорить об этом! — глава 6

	Это было довольно примитивное устройство на редкость безвкусного дизайна и, как всегда у аканцев, обладавшее серьёзными недостатками. Недопереваренная технологическая жратва, сердито думала Сати. — глава 7
	The device was a recorder notebook, rather flashily designed but with several serious design flaws, like so much Akan technology—undigested techshit, she thought.

— Я знаю, кто вы, — сказала она спокойно. — Вы мой враг, ибо вы — один из истинно верующих. Тот самый правильный человек с единственно правильной целью. Тот самый, который взял на себя право бросать людей за решетку только за то, что они читают запрещенные книги. Тот самый, кто эти книги сжигает. Кто может жестоко наказать тех, кто делает зарядку не так, как положено. Кто может выбросить на помойку чужое лекарство, которое давало человеку облегчение, да ещё и помочиться сверху. Кто запросто нажмет на кнопку и пошлет радиоуправляемые бомбардировщики, чтобы они сбросили бомбы на других людей, а сам в это время спрячется в удобном бункере и останется невредим. Ибо его защитит бог. Или Государство. Или ещё какая-нибудь ложь, за которой он скрывает свою зависть, свой эгоизм, свою трусость и свою безмерную жажду власти. — глава 7

"I know who you are," she said. "You're my enemy. The true believer. The righteous man with the righteous mission. The one that jails people for reading and burns the books. That persecutes people who do exercises the wrong way. That dumps out the medicine and pisses on it. That pushes the button that sends the drones to drop the bombs. And hides behind a bunker and doesn't get hurt. Shielded by God. Or the state. Or whatever lie he uses to hide his envy and self-interest and cowardice and lust for power."

Когда она возвращалась от Советника по лабиринту пещер, то думала о том, что как ни странно, а есть в этом человеке нечто детское, некая глубинная простота и чистота… И тут же одёрнула себя: «Не простота, а упрощённость! Да и какая там ещё „чистота“? Ты ещё скажи „святость“! („Не воображай себя Матерью Терезой, детка!“ — услышала она негромкий голос дяди Харри). Он просто тупой фанатик со своим дурацким министерским жаргоном и нелепыми „врагами государства“. Правильно назвал его Одиедин. Конечно, фанатик! И чересчур прямодушен. Из таких получаются отличные террористы. С „чистой и простой“ душой!» — глава 7

As she went back through the caves, she thought that, grotesque as it seemed, there was something childlike about the man, something simple and pure. Then she said to herself, Simplistic, not simple, and what the hell does pure mean? Saintly, holy, all that stuff? (Don't Mother-Teresa me, girl, Uncle Hurree muttered in her mind.) He was simpleminded, with his 'enemy of the state' jargon. And single-minded. A fanatic, as Odiedin had said. In fact, a terrorist. Pure and simple.

	Но вера — это такая рана, которую способно излечить только знание, когда толкование нашей жизни берёт в свои руки смерть. — глава 7
	But belief is the wound that knowledge heals, and death begins the Telling of our life.

— Здесь «бог» — это всего лишь слово, вряд ли что-то большее. В вашем государственном теизме есть, по-моему, даже некое объяснение: бог — это то, что хорошо; то, что правильно. Я верно говорю? — Бог — это Разум, да, — подтвердил он, хотя и довольно неуверенно. — Ну, а на Терре это слово является одним из самых важных — просто невероятно важных! — в течение многих тысячелетий и у множества различных народов. И обычно оно как раз не имеет практически никакого отношения к тому, что разумно. Скорее оно относится к тому, чего нельзя понять. Что всегда — невольно или сознательно — облекается некоей тайной. — глава 8

"Here, <God> is a word and not much else. In your state theism, it seems to mean what's good. What's right. Is that right?" "God is Reason, yes," he said, rather uncertainly. "Well, on Terra, the word has been an enormously important one for thousands of years, among many peoples. And usually it doesn't refer so much to what's reasonable as to what's mysterious.

— Но историки специально изучают те способы, которыми следует пользоваться при передаче знаний, чтобы это были действительно ЗНАНИЯ, а не разрозненные сведения о том и о сем, порою даже просто друг с другом не сочетающиеся. Знаете, Яра, есть одна хорошая хейнская притча о зеркале. В ней говорится, что если стекло в зеркале целое, то в нем может отразиться весь мир, но если зеркало разобьется, то любой его осколок, в котором к тому же отражается лишь малая часть окружающего мира, его отдельные фрагменты, может сильно поранить руку, которая его держит. — глава 8

"But the Historians study the way knowledge should be taught, so that what people learn is genuine knowledge, not a bit here and a bit there that don't fit together. There's a Hainish parable of the Mirror. If the glass is whole, it reflects the whole world, but broken, it shows only fragments, and cuts the hand that holds it."

Перевод

Ирина Тогоева, 2003