«Тьма и рассвет» (англ.Darkness and dawn) — постапокалиптический роман Джорджа Аллана Ингленда 1912 года. Через год вышли 2 романа-продолжения «По ту сторону Забвения» (Beyond the Great Oblivion) и «Отблеск» (The Afterglow).
Некоторые из этих существ <…> сидели на корточках, другие лежали или ходили взад и вперед буквально в десятке шагов от инженера. Костер на берегу ручья почти погас. Очевидно, оргия закончилась, и каннибалы отдыхали, пресыщенные, без всякого сомнения, сырым мясом и кровью поверженных врагов. <…>
Инженер внимательно разглядывал пришельцев взглядом учёного, <…> и его в наибольшей степени поразило то, что казалось самым зловещим и анормальным. Это был их цвет. <…>
Он не мог его определить. Сквозь туман он казался ему унылым грязно-серым, почти голубым, <…> в <человеческом> хроматическом ряду такого цвета не существовало. Некоторые существа казались темнее, другие, видимо, более юные, светлее, однако того же характерного оттенка. К тому же их кожа казалась болезненной и отталкивающей на вид, как у мексиканской собаки. Так же, как у собак, кожа незнакомцев была покрыта белесоватой шерстью. У некоторых на спине были шишкообразные бородавки с пучками шерсти, делавшие их похожими на огромных жаб. — глава XIX
Some of the Things <…> were squatting, lying or moving about, quite close at hand. The fire by the spring had now almost died down. It was evident that the revel had ceased, and that the Horde was settling down to rest—glutted, no doubt, with the raw and bleeding flesh of the conquered foe. <…>
And again, striving to observe them with the cool and calculating eye of science <…>. Then he realized that the feature which, above all else, struck him as ghastly and unnatural, was the color of the Things. <…>
He could hardly name it. Through the fog, it struck him as a dull slate-gray, almost a blue, <…> which certainly had no designation in the chromatic scale. Some of the Things were darker, some a trifle lighter—these, no doubt, the younger ones—but they all partook of this same characteristic tint. And the skin, moreover, looked dull and sickly, rather mottled and wholly repulsive, very like that of a Mexican dog. Like that dog's hide, too, it was sparsely overgrown with whitish bristles. Here or there, on the bodies of some of the larger Things, bulbous warts had formed, somewhat like those on a toad's back; and on these warts the bristles clustered thickly.
Сильно размахнувшись, здоровой рукой Штерн швырнул бутылку в высокую ель, ветви которой, казалось, так и кишели людьми-обезьянами.
Словно маленький метеорит, несущий в себе смерть и разрушение, бутыль исчезла в темноте.
— Если я попаду, думаю, что наши противники все же будут считать нас богами! — возбуждённо прошептал инженер, прищурив глаза, чтобы лучше видеть. <…>
Внизу в тридцати метрах от них появилась яркая вспышка. Огромный столб пламени прорезал темноту ночи. На мгновение стало светлее, чем в самый солнечный день.
Прежде чем огромной силы взрывная волна отбросила Аллана и Беатрис в глубь комнаты, они успели увидеть бесформенные, скрюченные маленькие тела своих противников.
Всё опять погрузилось в кромешную тьму. Лишь остатки того, что совсем недавно было камнями, землей, кустами, корнями деревьев и живыми существами, ещё долго падали на землю, подобно проливному дождю.
Казалось, некий космический садовник встряхнул фруктовые деревья, на которых висели перезрелые груши и сливы. — глава XXIX
And from the window, aiming at a pine that stood seventy-five feet away—a pine whose branches seemed to hang thick with the Horde's blowgun-men—he slung it with all the strength of his uninjured arm.
Into the gloom it vanished, the little meteorite of latent death, of potential horror and destruction.
“If it hits 'em, they'll think we are gods, after all, what?” cried the engineer, peering eagerly. <…>
Far below, down there a hundred feet beneath them and out a long way from the tower base, night yawned wide in a burst of hellish glare.
A vast conical hole of flame was gouged in the dark. For a fraction of a second every tree, limb, twig stood out in vivid detail, as that blue-white glory shot aloft.
All up through the forest the girl and Stern got a momentary glimpse of little, clinging Things, crouching misshapen, hideous.
Then, as a riven and distorted whirl burst upward in a huge geyser of annihilation, came a detonation that ripped, stunned, shattered; that sent both the defenders staggering backward from the window.
Darkness closed again, like a gaping mouth that shuts. And all about the building, through the trees, and down again in a titanic, slashing rain fell the wreckage of things that had been stone, and earth, and root, and tree, and living creatures—that had been—that now were but one indistinguishable mass of ruin and of death.
After that, here and there, small dark objects came dropping, thudding, crashing down. You might have thought some cosmic gardener had shaken his orchard, his orchard where the plums and pears were rotten-ripe.
Ужасная, дрянная ахинея, <…> жуткая, страшная, кошмарная, <…> по сравнению с которой <…> худшая работа Эдгара Райса Берроуза сияет как чистейшее золото.
A terrible, shoddy bit of claptrap <…> dreadful, dreadful, dreadful <…> by comparison <…> the least work of Edgar Rice Burroughs shines like purest gold.[1][2]
