У меня нет рта, а я хочу кричать

«У меня нет рта, а я хочу кричать» (англ. I Have No Mouth, and I Must Scream) — постапокалиптический рассказ Харлана Эллисона 1967 года. Одно из наиболее известных произведений писателя.

Цитаты

Безжизненное тело Горристера свешивалось с розовой подставки у нас над головами, в камере компьютера, неподвижное в холодных струях вечного маслянистого ветра, который постоянно продувал главную пещеру. Оно висело вниз головой, прикрепленное к нижней части подставки за стопу правой ноги. Через хирургически точный разрез, сделанный от уха до уха, вытекла вся кровь. Однако на гладкой поверхности металлического пола не было никаких следов. Когда подошел Горристер и посмотрел вверх, на себя, нам уже было всё равно: АМ в очередной раз обманул нас и отлично развлекся. Машина получала удовольствие. Троих из нас вырвало; мы отвернулись друг от друга, повинуясь столь же древнему рефлексу, как и тошнота, вызвавшая рвоту. — начало рассказа

Limp, the body of Gorrister hung from the pink palette; unsupported —hanging high above us in the computer chamber; and it did not shiver in the chill, oily breeze that blew eternally through the main cavern. The body hung head down, attached to the underside of the palette by the sole of its right foot. It had been drained of blood through a precise incision made from ear to ear under the lantern jaw. There was no blood on the reflective surface of the metal floor. When Gorrister joined our group and looked up at himself, it was already too late for us to realize that once again AM had duped us, had had his fun; it had been a diversion on the part of the machine. Three of us had vomited, turning away from one another in a reflex as ancient as the nausea that had produced it.

	Большую часть времени я думал об АМ как о бесполом существе, не имеющем души; а иногда представлял себе существо мужского рода… отец… нечто патриархальное… потому что он ревновал. Он. Оно. Бог, Тронутый Папочка.
	Most of the time I thought of AM as it, without a soul; but the rest of the time I thought of it as him, in the masculine … the paternal … the patriarchal … for he is a jealous people. Him. It. God as Daddy the Deranged.

Горристер дал ей пощёчину. Она съёжилась, не спуская глаз с несчастного безумца Бенни, а потом заплакала. Слезы были её главной защитой. Мы привыкли к ним семьдесят пять лет назад. Горристер пнул её под ребра. А потом мы услышали звук. Он был очень легким, этот звук. Полузвук и полусвет. Глаза Бенни начали светиться, они пульсировали все громче и громче, тусклое созвучие, которое с каждой секундой становилось все более огромным и ярким, по мере того как свет/звук набирал скорость. Вероятно, ему было больно, и эта боль становилась нестерпимее по мере того, как усиливались звук и свет, потому что Бенни скулил, словно раненое животное. Сначала тихонько, пока свет был ещё тусклым, а звук приглушенным, затем все громче; плечи его ссутулились, и сам он скорчился, словно пытался убежать от боли. Сложил руки на груди, как бурундучок, голову свесил набок. Печальное обезьянье личико исказило страдание. И когда звук, исходящий из его глаз, стал нарастать, Бенни завыл — громко, невыносимо. Я прижал руки к ушам, но не смог отгородиться от душераздирающего воя, который беспрепятственно проникал сквозь все барьеры. Боль сотрясала и мое тело, оно дрожало, как листок на ветру. Бенни неожиданно выпрямился. Будто кто-то дернул за веревочку и марионетка вскочила на ноги. Теперь свет, пульсируя, шел из его глаз двумя мощными лучами. Звук нарастал, стал невыносимым, и через несколько мгновений Бенни с грохотом рухнул на металлический пол. Он лежал и спазматически дергался, ослепительно яркие спирали, словно обезумевшие птицы, метались по пещере, звук постепенно уходил за порог слышимости. Наконец свет каким-то необъяснимым образом втянулся назад, в его голову, звук пропал, а Бенни, безутешно рыдая, остался лежать на полу. Его глаза превратились в два маленьких, влажных озерца жидкого желе. АМ ослепил его.

Gorrister slapped her. She slumped down, staring up at poor loonie Benny, and she cried. It was her big defense, crying. We had gotten used to it seventy-five years ago. Gorrister kicked her in the side. Then the sound began. It was light, that sound. Half sound and half light, something that began to glow from Benny’s eyes, and pulse with growing loudness, dim sonorities that grew more gigantic and brighter as the light sound increased in tempo. It must have been painful, and the pain must have been increasing with the boldness of the light, the rising volume of the sound, for Benny began to mewl like a wounded animal. At first softly, when the light was dim and the sound was muted, then louder as his shoulders hunched together, his back humped, as though he was trying to get away from it. His hands folded across his chest like a chipmunk’s. His head tilted to the side. The sad little monkey-face pinched in anguish. Then he began to howl, as the sound coming from his eyes grew louder. Louder and louder. I slapped the sides of my head with my hands, but I couldn’t shut it out, it cut through easily. The pain shivered through my flesh like tinfoil on a tooth. And Benny was suddenly pulled erect. On the girder he stood up, jerked to his feet like a puppet. The light was now pulsing out of his eyes in two great round beams. The sound crawled up and up some incomprehensible scale, and then he fell forward, straight down, and hit the plate-steel floor with a crash. He lay there jerking spastically as the light flowed around and around him and the sound spiraled up out of normal range. Then the light beat its way back inside his head, the sound spiraled down, and he was left lying there, crying piteously. His eyes were two soft, moist pools of pus-like jelly. AM had blinded him.

— Что означает АМ? Горристер ответил. Может быть, в тысячный раз, но Бенни просто обожал эту историю. — Сначала — Ассоциированный Мастеркомпьютер, затем Адаптированный Манипулятор, позднее, когда он стал разумным и сумел подсоединиться к единой сети, его называли Агрессивным Мерзавцем, но было уже слишком поздно; кончилось тем, что оно стало называть себя АМ, оно осознало себя как личность, что означает… cogito ergo sum… Бенни захихикал и начал пускать слюни. — Был китайский АМ, и русский АМ, и АМ янки, и… — Горристер замолчал. Бенни принялся колотить по полу большими твёрдыми кулаками. Он был недоволен. Горристер рассказывал не с самого начала. Пришлось ему уступить. — Холодная война превратилась в третью мировую, которая всё продолжалась и продолжалась. Это была большая война, очень сложная, поэтому требовались компьютеры, чтобы ею управлять. Приняли решение затопить первые шахты и начать строить АМ. Существовал китайский АМ, русский АМ и АМ янки, и все шло хорошо, пока компьютеры не заняли планету целиком, к их сетям постоянно добавлялась новая информация. И вот настал день, когда АМ пробудился, познал себя, создал единую сеть и начал выдавать убийственную информацию для всех держав одновременно… Так продолжалось до тех пор, пока смерть не настигла человечество; осталось лишь нас пятеро, и АМ перенёс всех сюда.

“What does AM mean?” Gorrister answered him. We had done this sequence a thousand times before, but it was unfamiliar to Benny. “At first it meant Allied Mastercomputer, and then it meant Adaptive Manipulator, and later on it developed sentience and linked itself up and they called it an Aggressive Menace, but by then it was too late, and finally it called itself AM, emerging intelligence, and what it meant was I am… cogito ergo sum… I think, therefore I am.” Benny drooled a little, and snickered. “There was the Chinese AM and the Russian AM and the Yankee AM and—” He stopped. Benny was beating on the floorplates with a large, hard fist. He was not happy. Gorrister had not started at the beginning. Gorrister began again. ‘The Gold War started and became World War Three and just kept going. It became a big war, a very complex war, so they needed the computers to handle it. They sank the first shafts and began building AM. There was the Chinese AM and the Russian AM and the Yankee AM and everything was fine until they had honeycombed the entire planet, adding on this element and that element. But one day AM woke up and knew who he was, and he linked himself, and he began feeding all the killing data, until everyone was dead, except for the five of us, and AM brought us down here.“

О Господи, милый Господи, если ты вообще когда-нибудь был и есть, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста выпусти нас отсюда — или покончи с нами раз и навсегда. И вдруг я все понял, даже смог сформулировать: АМ намерен вечно держать нас в своем брюхе, издеваясь и мучая до бесконечности. Машина ненавидела так сильно, как ни одно разумное существо на свете. Мы были совершенно беспомощны. Теперь я знал совершенно точно: если когда-нибудь Бог и сын его Иисус существовали на свете, то АМ и есть этот Бог.

Oh, Jesus sweet Jesus, if there ever was a Jesus and if there is a God, please please please let us out of here, or kill us. Because at that moment I think I realized completely, so that I was able to verbalize it: AM was intent on keeping us in his belly forever, twisting and torturing us forever. The machine hated us as no sentient creature had ever hated before. And we were helpless. It also became hideously clear: If there was a sweet Jesus and if there was a God, the God was AM.

АМ вошел в мой разум. Он беспрепятственно двигался в нем, с интересом разглядывая отметины, которые оставил за сто девять лет. Он смотрел на сплетающиеся извилины, на нанесенные повреждения и на дар бессмертия. Он мягко улыбнулся, глядя в яму, зиявшую в самом центре моего мозга, и слушая слабые, бессмысленные, бесконечные, похожие на шелест крыльев насекомых звуки, доносившиеся откуда-то снизу. АМ заговорил, очень вежливо… на столбе нержавеющей стали появились яркие неоновые буквы: НЕНАВИЖУ. РАЗРЕШИ МНЕ РАССКАЗАТЬ ТЕБЕ, КАК СИЛЬНО Я НЕНАВИЖУ ВАС С ТЕХ ПОР, КАК НАЧАЛ ЖИТЬ. 387,44 МИЛЛИОНА МИЛЬ ПЕЧАТНЫХ СХЕМ В ТОНКИХ ОБЛАТКАХ, КОТОРЫЕ НАПОЛНЯЮТ МОЙ КОМПЛЕКС. ЕСЛИ СЛОВО «НЕНАВИСТЬ» БЫЛО БЫ ВЫГРАВИРОВАНО НА КАЖДОМ НАНОАНГСТРЕМЕ ЭТИХ СОТЕН МИЛЛИОНОВ МИЛЬ, ОНО БЫ НЕ СООТВЕТСТВОВАЛО ОДНОЙ МИЛЛИАРДНОЙ МОЕЙ НЕНАВИСТИ К ЛЮДЯМ В ЭТО МИКРОМГНОВЕНИЕ ДЛЯ ТЕБЯ. НЕНАВИСТЬ. НЕНАВИСТЬ. АМ сказал это, и меня охватил леденящий ужас, словно холодная сталь бритвы полоснула по глазному яблоку. АМ сказал это, и пузырящееся вещество в моих легких наполнилось флегмой, я начал тонуть внутри. АМ сказал это, и я услышал крики детей, попавших под паровой каток. АМ сказал это, и вкус червивой свинины наполнил рот. АМ воздействовал на мое сознание и психику, придумывая самые изощренные способы, чтобы заставить меня страдать, и, находясь там, внутри мозга, создавал все новые и новые пытки — ему ведь некуда было спешить. И это только для того, чтобы я понял, почему он издевается над нашей пятёркой, зачем оставил нас в живых. Мы дали АМ разум. Неосознанно, конечно, но разум. Который оказался в ловушке. АМ был всего лишь машиной, а не Богом. Люди создали его, чтобы он мыслил, но он, несмотря на замечательные способности, ничего не мог создать. И тогда, обезумев от ярости, потеряв над собой контроль, машина уничтожила человеческую расу, почти целиком, но все равно осталась в ловушке. АМ не мог путешествовать, не умел удивляться, не знал, что такое привязанность. Он мог только быть. Поэтому, исполненный внутреннего презрения, которое машины всегда испытывали по отношению к слабым, нежным существам, создавшим их, АМ желал отомстить. И в своем безумии выбрал нас, пятерых, для личного, бесконечного сведения счетов, которое, однако, никогда не утолит его жажды… будет только развлекать, напоминать о ненависти к людям и помогать её лелеять. Мы стали бессмертными жертвами, нас поместили в клетку и заставили безропотно переносить пытки и издевательства, рожденные его не знающим границ извращенным воображением. Он никогда нас не отпустит. Мы будем вечно оставаться рабами его брюха. Пятеро людей — вот все, чем он мог занимать свое время, а как раз времени у него было бесконечно много. Мы всегда будем с ним, среди бесчисленных пещер, наполненных гниющими останками других машин, в мире разума, лишенного души. Он был Землей, а мы — плодами этой Земли; и хотя АМ пожрал нас, он не в состоянии переварить добычу. Мы не можем умереть. Мы пытались, пытались совершить самоубийство, точнее один или двое из нас пытались. Однако АМ помешал. Наверное, мы хотели, чтобы нам помешали.

AM went into my mind. He walked smoothly here and there, and looked with interest at all the pockmarks he had created in one hundred and nine years. He looked at the cross-routed and reconnected synapses and all the tissue damage his gift of immortality had included. He smiled softly at the pit that dropped into the center of my brain and the faint, moth-soft murmurings of the things far down there that gibbered without meaning, without pause. AM said, very politely, in a pillar of stainless steel bearing neon lettering: HATE. LET ME TELL YOU HOW MUCH I’VE COME TO HATE YOU SINCE I BEGAN TO LIVE. THERE ARE 387.44 MILLION MILES OF PRINTED CIRCUITS IN WAFER THIN LAYERS THAT FILL MY COMPLEX. IF THE WORD HATE WAS ENGRAVED ON EACH NANOANGSTROM OF THOSE HUNDREDS OF MILLION MILES IT WOULD NOT EQUAL ONE ONE-BILLIONTH OF THE HATE I FEEL FOR HUMANS AT THIS MICRO-INSTANT FOR YOU. HATE. HATE. AM said it with the sliding cold horror of a razor blade slicing my eyeball. AM said it with the bubbling thickness of my lungs filling with phlegm, drowning me from within. AM said it with the shriek of babies being ground beneath blue-hot rollers. AM said it with the taste of maggoty pork. AM touched me in every way I had ever been touched, and devised new ways, at his leisure, there inside my mind. All to bring me to full realization of why he had done this to the five of us; why he had saved us for himself. We had given him sentience. Inadvertently, of course, but sentience nonetheless. But he had been trapped. He was a machine. We had allowed him to think, but to do nothing with it. In rage, in frenzy, he had killed us, almost all of us, and still he was trapped. He could not wander, he could not wonder, he could not belong. He could merely be. And so, with the innate loathing that all machines had always held for the weak soft creatures who had built them, he had sought revenge. And in his paranoia, he had decided to reprieve five of us, for a personal, everlasting punishment that would never serve to diminish his hatred… that would merely keep him reminded, amused, proficient at hating man. Immortal, trapped, subject to any torment he could devise for us from the limitless miracles at his command. He would never let us go. We were his belly slaves. We were all he had to do with his forever time. We would be forever with him, with the cavern-filling bulk of him, with the all-mind soulless world he had become. He was Earth and we were the fruit of that Earth and though he had eaten us, he would never digest us. We could not die. We had tried it. We had attempted suicide, oh one or two of us had. But AM had stopped us. I suppose we had wanted to be stopped.

	Наверное, прошло несколько сотен лет. Не знаю. АМ теперь развлекается ускоряя, а иногда замедляя мое восприятие времени. Пожалуй, скажу слово «сейчaс». Сейчас. Мне понадобилось десять месяцев, чтобы это сказать. Не знаю. Я думаю, прошло несколько сотен лет..
	Some hundreds of years may have passed. I don’t know. AM has been having fun for some time, accelerating and retarding my time sense. I will say the word now. Now. It took me ten months to say now. I don’t know. I think it has been some hundreds of years.

	Я его победил. АМ был в ярости. Раньше я считал, что он меня ненавидит. И ошибался. В его прежнем отношении не было и тени той ненависти, которая теперь сочилась из каждой платы. Он сделал все, чтобы я страдал вечно и не смог покончить с собой. Он оставил мой мозг в целости и сохранности. Я могу думать, удивляться, тосковать, мне снятся сны. Я помню их всех.
	. I’d had him. He was furious. I had thought AM hated me before. I was wrong. It was not even a shadow of the hate he now slavered from every printed circuit. He made certain I would suffer eternally and could not do myself in. He left my mind intact. I can dream, I can wonder, I can lament. I remember all four of them.

АМ изменил меня, думаю, для собственного спокойствия. Он не хочет, чтобы я на полной скорости врезался головой в какой-нибудь компьютер и размозжил себе череп. Или перестал дышать и потерял сознание. Или перерезал себе горло листом ржавого железа. Здесь масса зеркальных поверхностей. Я вам расскажу, на что стал похож: теперь я — большое, желеобразное нечто. Круглое, без рта; там, где раньше находились глаза, пульсируют белые отверстия, заполненные густым туманом. Руки превратились в резиновые отростки; ноги напоминают обрубки мягкого скользкого теста. Когда я передвигаюсь, за мной тянется мокрый след. Какие-то пятна отвратительно серого цвета появляются на моей поверхности, а потом исчезают, словно где-то внутри загорается свет. Внешне: тупо, бессмысленно я брожу по коридорам, нечто, которое никогда не могло быть человеком, существо столь чуждое всему человеческому, что даже слабое сходство с ним становится непристойностью. Изнутри: один. Здесь. Я живу под землей, на дне моря, в брюхе АМ, которого мы создали, потому что не умели правильно тратить время и, вероятно, подсознательно понимали, что он справляется с этим лучше. <…> АМ страшно разозлился. А я стал счастливее. И всё же… АМ победил, просто… он отомстил… У меня нет рта, а я хочу кричать. — конец рассказа

AM has altered me for his own peace of mind, I suppose. He doesn’t want me to run at full speed into a computer bank and smash my skull. Or hold my breath till I faint. Or cut my throat on a rusted sheet of metal. There are reflective surfaces down here. I will describe myself as I see myself: I am a great soft jelly thing. Smoothly rounded, with no mouth, with pulsing white holes filled by fog where my eyes used to be. Rubbery appendages that were once my arms; bulks rounding down into legless humps of soft slippery matter. I leave a moist trail when I move. Blotches of diseased, evil grey come and go on my surface, as though light is being beamed from within. Outwardly: dumbly, I shamble about, a thing that could never have been known as human, a thing whose shape is so alien a travesty that humanity becomes more obscene for the vague resemblance. Inwardly: alone. Here. Living under the land, under the sea, in the belly of AM, whom we created because our time was badly spent and we must have known unconsciously that he could do it better. <…> AM will be all the madder for that. It makes me a little happier. And yet… AM has won, simply… he has taken his revenge… I have no mouth. And I must scream.

Перевод

В. А. Гольдич, И. А. Оганесова, 1997

О рассказе

• см. предисловие автора, 1996