«Глоток воздуха» и другие истории
«Глоток воздуха» и другие истории» (англ. Unlocking the Air and Other Stories) — сборник Урсулы Ле Гуин 1996 года из 16 фантастических рассказов и 2 повестей.
Цитаты
[править]… я шёл не как во сне, а как будто я сам чьё-то сновидение. Я, правда, не знал, кому я могу сниться, разве что самому себе, но и это не имело значения. | |
… I walked, not as if I were in a dream, but as if I were a dream. I didn’t know who was dreaming me, if not myself, but it didn’t matter. | |
| — «Браконьер» (The Poacher), 1993 |
… музыка спала на струнах лютни менестреля. | |
… the music slept in the strings of the minstrel’s harp. | |
| — там же |
- см. «Итер, или…», 1995
И ручей, и тропа убегали куда-то вдаль — из смягчённого туманной дымкой золотистого светового пятна во тьму, — в вечные сумерки, царившие под этими невероятными деревьями. Да, там всегда было темно, тихо и пусто, ибо сообщество этих великанов не допускало в свои ряды почти ничего, что не соответствовало бы их собственным размерам. Если на открытых полянах дикие травы, заросли кустарника, птицы, жучки и прочая мелочь составляли обычную живую мозаику, то под большими деревьями даже промельк крыла кустарниковой сойки поражал, как если бы это случилось в суровой замкнутости романской церкви. Войти под сень этих деревьев означало совершить столь же определённое и значимое действие, как пересечь порог огромного здания, и не просто огромного, а размером с целое графство. | |
For the creek ran and the path led from fog-softened golden light into a darkness under incredible trees. It was always dark under them, and silent, and bare, for their huge community admitted little on a smaller scale. In the open clearings weeds and brambles and birds and bugs made the usual lively mess and tangle; under the big trees the flash of a scrub jay's wing startled as it would in the austere reaches of a Romanesque church. To come under the trees was as definite a transition as entering a building, but a building the size of a county. | |
| — «Лимберлост» (Limberlost), 1989 |
Глоток воздуха
[править]- Рассказ 1990 года из цикла «Орсиния», продолжение рассказа 1976 года «Неделя за городом».
Часть брусчатки <…> площади Рух <…> раза два выковыривали, строя из неё баррикады, и некоторые из камней даже обнаружили, что умеют летать, но летали они недолго. | |
Some of the pavement <…> of Roukh Square <…> got dug up once or twice and piled into a barricade, and some of the stones even found themselves flying through the air, but not for long. |
Это история. Когда-то давным-давно, в 1830-м, в 1848-м, в 1866-м, в 1918-м, в 1947-м, в 1956 году камни летали. Они летали по воздуху, как голуби, и людские сердца — да, и сердца тоже! — были тогда крылаты. То были годы, когда летали камни, взмывали ввысь сердца и пели молодые голоса. А солдаты поднимали мушкеты и брали их на изготовку или прицеливались из винтовок или из автоматов. Они были молоды, те солдаты. И они стреляли. И камни вновь ложились на землю, и голуби падали. Есть такой красный камень, который называется «голубиная кровь»; это разновидность рубина. Те красные камни на площади Рух никогда рубинами не были; выплесни на них ведро воды или дай дождю пролиться над ними, и они снова станут серыми, как свинец, самыми обыкновенными камнями. И лишь иногда, в определённые годы, эти камни летали и превращались в рубины. | |
This is history. Once upon a time in 1830, in 1848, in 1866, in 1918, in 1947, in 1956, stones flew. Stones flew through the air like pigeons, and hearts, too, hearts had wings. Those were the years when the stones flew, the hearts took wing, the young voices sang. The soldiers raised their muskets to the ready, the soldiers aimed their rifles, the soldiers poised their machine guns. They were young, the soldiers. They fired. The stones lay down, the pigeons fell. There’s a kind of red stone called pigeon’s blood, a ruby. The red stones of Roukh Square were never rubies; slosh a bucket of water over them or let the rain fall and they’re grey again, lead grey, common stones. Only now and then in certain years they have flown, and turned to rubies. |
Нет, автобус не застрял; и его двигатель, как ни странно, вовсе не сломался; он просто не мог ехать дальше. Но почему? Да потому, что перед ним стоял ещё какой-то автобус, а дальше — ещё один и прямо на перекрёстке; такое впечатление, будто остановилось все движение на свете. Никто из пассажиров этого автобуса ещё никогда не слышал слова «пробка» — этого названия экзотического недуга, которым страдает загадочный Запад. В Красно́е не так много частных автомобилей, чтобы они могли создавать уличные пробки, даже если их водители и знают, что это такое. Там, конечно, имеются и автомобили, и немало одышливых идеалистических автобусов, но единственное, что в Красное способно остановить транспортный поток, это люди. Существует нечто вроде уравнения, суть которого за долгие годы доказали экспериментально, хотя, возможно, эти эксперименты и были недостаточно научными и объективными; тем не менее они давали неплохие результаты, отлично, надо отметить, документированные и подтверждённые повторными опытами: в этом городе не хватит людей, чтобы остановить танк. Даже в куда более крупных городах, что и было весьма доказательно продемонстрировано не далее как прошлой весной, не хватит людей, чтобы остановить танк. | |
But no, [bus] hasn’t stalled; the engine, for a wonder, hasn’t broken down; it’s just that it can’t go any farther. Why not? Because there’s a bus stopped in front of it, and another one stopped in front of that one at the cross street, and it looks like everything’s stopped. Nobody on this bus has yet heard the word “gridlock,” the name of an exotic disease of the mysterious West. There aren’t enough private cars in Krasnoy to bring about a gridlock even if they knew what it was. There are cars, and a lot of wheezing idealistic busses, but all there is enough of to stop the flow of traffic in Krasnoy is people. It is a kind of equation, proved by experiments conducted over many years, perhaps not in a wholly scientific or objective spirit but nonetheless presenting a well-documented result confirmed by repetition: there are not enough people in this city to stop a tank. Even in much larger cities it has been authoritatively demonstrated as recently as last spring that there are not enough people to stop a tank. |
Там заседало правительство; там находились бразды правления государством. Это была обитель власти, государственная силовая установка, пороховой склад государства, его величайшая бомба. Государственная мощь была как бы втиснута в эти старые красные стены и находилась там под давлением, силой загнанная туда и всё копившаяся там в течение многих лет и веков, так что если теперь произойдёт взрыв, то разрушительная сила его будет поистине ужасающей, способной разметать эти стены, превратив их в тучи острых каменных осколков. | |
It was the seat of government; it held the power. It was the powerhouse, the powder magazine, the bomb. Power had been compressed, jammed into those old reddish walls, packed and forced into them over years, over centuries, till if it exploded it would burst with horrible violence, hurling pointed shards of stone. |
В половине пятого
[править]- Half Past Four — короткая повесть 1987 года, состоящая из 8 коротких рассказов о вариантах жизни 4 персонажей.
Его лоб, переходящий в округлую лысину, сияя на солнце, казался высоким и благородным, точно высокий холм, у подножия которого расположилось войско. На его узком лице с трудом помещались подбородок, довольно крупный рот, мясистый нос с широкими ноздрями и маленькие голубые глазки, смотревшие ясно и пытливо. Казалось, одному лбу размером с Калифорнийский холм здесь хватает места, да и сам его лоб выглядел просторным и вместительным. — «Новая жизнь» (A New Life) | |
The curve of his bald forehead shone in the sunlight, open and noble as a high hill standing bare above a crowded subdivision. His face was suburban, crowded with features, chin and long lips and nostrils and fleshy nose and the small, clear, anxious blue eyes. Only the forehead that looked like a big California hill had room. |
Жёлтые стены кухни казались раскалёнными; было такое ощущение, словно находишься внутри пчелиного улья, в одной из сотовых ячеек, насквозь просвеченной жёлтым и пахнущей сладким воском, но совершенно лишённой доступа воздуха. Личинке бы это, наверное, понравилось. — «Воссоздавая целостность» (Unbreaking) | |
The yellow kitchen was hot and close like the inside of a room in a beehive, a cell full of yellow light, smelling of sweet wax, airless. A grub would love it. |
… Энн наслаждалась холодным лимонадом; слюнные железы у неё работали как хорошая поливальная установка. — «Воссоздавая целостность» | |
… Ann sucking at her lemonade, her mouth squirting saliva like a lawn sprinkler. |
— Я тогда во всех подряд влюблялась. В своего учителя математики. В водителя автобуса. <…> | |
“I got a crush on everybody. My math teacher. The bus driver. <…>” |
— Ну, ещё бы, ведь истинные мачо, крутые парни, настоящие мужчины боли не чувствуют! Можно годами твердить себе подобную чепуху, но боль в итоге всё равно себя проявит. И тогда тебе вдруг сразу откроется, сколько дел ты наворотил своими поступками, сколько дерьма накопилось вокруг, так что теперь в нем и утонуть ничего не стоит. | |
“Macho, tough guy—real men don’t feel pain. You can keep up that crap for years. But it finally catches up with you. And then you realise all you’ve done is save your shit to drown in. |
Перевод
[править]И. А. Тогоева, 2008 (с незначительными уточнениями)