Время жить и время умирать
«Время жить и время умирать» (нем. Zeit zu leben und Zeit zu sterben) — антивоенный роман немецкого писателя Эриха Марии Ремарка, опубликованный в 1954 году.
Цитаты
[править]Для червей Европы, Азии и Африки наступил золотой век. Мы оставили им целые армии трупов. В легенды червей мы на многие поколения войдем как добрые боги изобилия. — 2 |
Хорошо, когда есть сигареты. Иногда это даже лучше, чем друзья. Сигареты не сбивают с толку. Они молчаливые друзья. — 3 |
Мимо них молча проходила вереница людей. Нагнувшись, всматривались они в бледные окостеневшие лица и искали близких. Гребер тоже примкнул к этой веренице. Какая-то женщина в нескольких шагах впереди вдруг опустилась наземь перед одним из мертвецов и зарыдала. Остальные молча обошли женщину и продолжали свой путь… — 11 |
А иной раз, когда тишина кричит, приходится заглушать её самым громким, что у тебя есть. — 11 |
Если бы каждый не старался непременно убедить другого в своей правде, люди, может быть, реже воевали бы. — 11 |
Совесть обычно мучит не тех, кто виноват. — 12 |
— … нет, приятель, толстым женщинам не надо реветь… |
Иногда удаётся спросить себя, только когда спросишь другого. — 13 |
— Вы улыбаетесь, — сказал он, — И вы так спокойны? Почему вы не кричите? |
… как безнадёжно обречены всякая справедливость и сострадание: им суждено вечно разбиваться о равнодушие, себялюбие и страх! — 13 |
Мы оправдываем необходимостью всё, что мы сами делаем. Когда мы бомбим города — это стратегическая необходимость, а когда бомбят наши города — это гнусное преступление. — 13 |
Какой смысл грустить! И жить — умереть, и не жить — умереть! Хватай, что можешь, а грехи пусть замаливают попы! Вот мой девиз! — 15 |
Просто счастливы нынче только коровы. А может быть, и они нет. Может быть, только камни. — 15 |
Пока тебя мучит множество вопросов, ты ни на что и не способен. И только когда уже ничего не ждёшь, ты открыт для всего и не ведаешь страха. — 15 |
Разве возможна вера без сомнений? — 18 |
Удивительно, как легко отказываешься от того, с чем вчера, думалось, невозможно расстаться. — 20 |
… в тылу война совсем иная… На фронте каждому приходится бояться только за себя; если у кого брат в этой же роте, так и то уж много. А здесь у каждого семья, и стреляют, значит, не только в него: стреляют в одного, а отзывается у всех. Это двойная, тройная и даже десятикратная война. — 20 |
А почему бы ей не смеяться? Смеяться ведь лучше, чем плакать. Особенно, если и то и другое бесполезно. — 20 |
Вам, должно быть, нелегко живётся, если вы всё ещё верите в справедливость. — 20 |
Чего нельзя простить? — размышлял он. После этой войны так бесконечно много надо будет прощать и нельзя будет простить! На это не хватит целой жизни. Он видел немало убитых детей, больше, чем здесь, — он видел их повсюду: во Франции, в Голландии, в Польше, в Африке, в России, и у всех этих детей, не только у немецких, были матери, которые их оплакивали. — 20 |
Умирают всегда слишком рано, даже если человеку девяносто. — 21 |
— Вот ваша книга о Швейцарии. Её немножко подмочило дождем. Чуть было не потерял, а потом нашёл и спас. |
Чудо всегда ждёт нас где-то рядом с отчаянием. — 22 |
Церковь — это единственная диктатура, которая выстояла века. — 22 |
Он<…> последовал старому солдатскому правилу: действуй, пока никто не успел запретить. — 23 |
Если не предъявлять к жизни особых претензий, то всё, что ни получаешь, будет прекрасным даром. — 24 |
Как хорошо бодрствовать ночью. Тогда и разговаривать легче. — 24 |
Ночью каждый таков, каким ему бы следовало быть, а не такой, каким он стал. — 24 |
— Ты был на его похоронах? |
Перевод
[править]И. Каринчева, В. Станевич, 1975.