Время танцора

«Время танцора» — российский фильм-драма 1997 года режиссёра Вадима Абдрашитова по сценарию Александра Миндадзе.

Цитаты

• — Да кто ты, кто?
  — Ещё узнаешь!
  — А чья ты, чья?
  — Ещё увидишь!

О фильме

На каждый фильм Абдрашитова идешь как на консилиум. Время танцора — не исключение. Диагноз поставлен, естественно, по горячим точкам. <…> опрокинута из века XX в век XIX вся психологическая ситуация. <…> перед нами, скорее, Кавказская война прошлого столетия, война, в которой Россия медленно и трудно, но одолевает. Однако к душевной маяте российских офицеров, описанной Лермонтовым и Толстым, Абдрашитов добавляет толику легко узнаваемого постсоветского хамства. Да ещё — лейтмотивом — этот одуряющий казачий перепляс: лампасы, кресты, крики «Любо!»... <…> В фильме основу мелодии составляет беспардонность победителей. <…> Нет, Россия — не победительница. Россию как одно из воплощений мировой культуры в казачий ансамбль не уплясать. <…> перепляс — при всей победоносности — отдаёт пиром во время чумы. И ощущением бесцельности этого пира. Горец, сложивший оружие и пошедший в услужение русским, твёрдо знает, что будет делать дальше: выждет и вновь подымет оружие. А не он, так дети его. Тут есть цель, линия, программа, единство духа и тела... Русские — никакой цели не имеют. Это-то страшней всего. Они — вояки-победители. И только. Таким русским достаточ­но противопоставить просто молчаливого чужака — и всё сработает: оскорбленность жертвы, право мужчины мстить, да и загадочность Востока, наконец. <…> Гибельно именно то, что ситуация не оставляет России иных путей сохранения лица, кроме войны. Но насилие уничтожит всё — и прежде всего те ценности, ради которых стоит обнажать оружие. Замкнутый круг, кап­кан, ловушка. Поднимем оружие — окажемся прокляты. Будем великодушны — примут за слабаков. Будем благородны — нас ещё больше возненавидят. Мы пожалеем — нас не пожалеют. И это — глубокая, горькая правда, которая встаёт из фильма.

— Лев Аннинский

При очевидной символичности сюжета — полная ясность повествования без подтекста. Ясность, от которой не знаешь, куда деваться — проще не понимать, разыгрывая прежнюю драму некоммуникабельности. Вытанцовывая её. <…> Как нащупать реальные отношения с собственным ампутированным прошлым, от которого только и остается, что рассказ? Как уйти в новую мечту, если воплощенное желание жить — это кабак, названный именем погибшего друга? Но нет мечтателей — есть танцоры. Нет смутного времени — есть ясность олеографии (фашисты, коммунисты, бюрократы, демократы). И есть художники, отказавшиеся играть в пророков там, где всё наперёд известно.

— Андрей Шемякин