«В погоне за метеором» (фр.La Chasse au Météore) — фантастический роман Жюля Верна, в черновом варианте написанный в 1901 году. Исправлен и доработан после его смерти Мишелем Верном (образ Зефирена Ксирдаля и вся его сюжетная линия написана им)[1][2], впервые опубликован в 1908 году под именем отца.
… искоса взглянув на лицо Митс, производившее впечатление бомбы с горящим фитилём, которая вот-вот взорвётся, мистер Дин Форсайт, стремясь укрыться от последствий такого взрыва, поспешно стал отступать к дверям.[3] — VII
… avoir regardé en dessous le visage de Mitz, lequel lui fit l’effet d’une bombe dont la mèche brûle et qui ne tardera pas à éclater, Mr Dean Forsyth, désireux de se mettre à l’abri des effets de l’explosion, battit en retraite vers la porte.
… весь цивилизованный мир был взбудоражен сообщением, исходившим из Парижской обсерватории: <…>
«Данный болид состоит из золота, из чистого золота, и если невозможно пока установить его стоимость, то потому лишь, что до сих пор не удалось ещё с точностью определить объём ядра».
<…> Золотой шар, огромная масса драгоценного металла, стоимость которого вне всякого сомнения равнялась нескольким миллиардам, кружится вокруг Земли! Какие только мечты не будут порождены таким невероятным известием! — VIII
… c’est l’Observatoire de Paris qui révolutionnait l’Univers civilisé, en communiquant <…>.
« Ce bolide est en or, en or pur, et si l’on ne peut indiquer sa véritable valeur, c’est qu’il n’a pas été possible, jusqu’ici, de mesurer d’une manière précise les dimensions de son noyau. »
<…> Un globe d’or, une masse du précieux métal dont la valeur ne pouvait être que de plusieurs milliards circulait autour de la terre ! Que de rêves un événement aussi sensationnel n’allait-il pas faire naître !
Мы не берёмся сказать, в самом ли деле луна, как принято считать в народе относительно лунатиков, оказывает воздействие на человеческий мозг. Но во всяком случае можно утверждать, что на земном шаре в те дни насчитывалось значительное количество «метеориков». Эти люди забывали обо всём на свете при мысли о том, что над их головами носится шар, стоящий миллиарды и готовый в один из ближайших дней свалиться на землю. — XII
Nous ne savons si, comme semblerait l’établir la croyance populaire aux lunatiques, la lune exerce une certaine influence sur les cervelles humaines. En tout cas, il est permis d’affirmer que notre globe comptait alors un nombre prodigieux de « météoriques ». Ceux-ci en oubliaient le boire et le manger, à la pensée qu’un globe valant des milliards se promenait au-dessus de leur tête, et viendrait un de ces jours s’écraser sur le sol.
Скала осела, метеор сорвался вниз и погрузился в море. <…>
Болид взорвался. Вода, проникнув сквозь тысячи пор в бесчисленные канальцы этой золотой губки и, соприкоснувшись с раскалённым металлом, начала испаряться, и метеор взорвался, как перегретый котёл. — XX
La roche venait de céder, et le météore s’abîmait dans la mer. <…>
Le bolide venait de faire explosion. L’eau, pénétrant par les milliers de pores de la surface dans les innombrables alvéoles de cette éponge d’or, s’était instantanément vaporisée au contact du métal incandescent, et le météore avait sauté comme une chaudière surchauffée.
Шесть триллионов золота, брошенные в обращение, свыше меры обесценили бы этот металл <…>! Не приходилось поэтому горевать об исчезновении болида, который не только создал бы катастрофу на мировом денежном рынке, но мог ещё стать причиной войны во всём мире. — XXI
Six trillions d’or jetés dans la circulation déprécieraient outre mesure ce métal <…>! On ne devait donc pas regretter la perte de ce bolide, qui, non content de bouleverser le marché financier du monde, eût peut-être déchaîné la guerre sur toute la surface de la terre.
Итак, в противовес классической аксиоме: «Ничто не исчезает, ничто не создаётся». Зефирен Ксирдаль утверждает: «Всё исчезает и всё создаётся». Вечно разрушающееся вещество всегда создаётся вновь. Каждое изменение состояния сопровождается излучением энергии и разрушением вещества. Если такое разрушение не может быть отмечено нашими приборами, то лишь по причине их несовершенства: ведь огромное количество энергии заключено в неизмеримо малой частице материи. Этим объясняется, по мнению Зефирена Ксирдаля, почему звёзды отдалены друг от друга такими огромными по сравнению с их незначительной величиной расстояниями.
Такое разрушение, хотя и невидимое, всё же происходит. Звук, тепло, электричество, свет могут служить тому косвенным доказательством. Все эти явления не что иное, как излучаемая материя, и с их помощью проявляется освобождённая энергия, хотя ещё в грубой и полуматериальной форме. Чистая сублимированная энергия может существовать только за пределами материальных миров. Она окружает мироздание своего рода динамосферой и держит материальные миры в состоянии напряжения, прямо пропорциональном их массе и расстоянию от их поверхности. Проявление энергии, её стремление ко всё возрастающей конденсации и создаёт силы притяжения. <…>
— Принимая во внимание всё сказанное, <…> мне достаточно будет освободить некоторое количество энергии и направить её на избранную мною точку в пространстве. Это позволит мне воздействовать на любое тело вблизи этой точки, особенно если размер тела не будет очень велик, <…> сконструированная мною машина способна дать ещё слишком слабые результаты. Тем не менее она в состоянии воздействовать на несчастный болид весом всего лишь в каких-нибудь несколько тысяч тонн. <…>
— Но куда ты собираешься сбросить твой болид?
— На мой участок.
Donc, en opposition avec l’axiome classique « Rien ne se perd, rien ne se crée », Zéphyrin Xirdal proclame que « Tout se perd et tout se crée ». La substance, éternellement détruite, se recompose éternellement. Chacun de ses changements d’état s’accompagne d’un rayonnement d’énergie et d’une destruction de substance correspondante.
Si cette destruction ne peut être constatée par nos instruments, c’est qu’ils sont trop imparfaits, une énorme quantité d’énergie étant enclose dans une parcelle impondérable de matière, ce qui explique, pour Zéphyrin Xirdal, que les astres soient séparés par des distances prodigieuses comparativement à leur médiocre grandeur.
Cette destruction non constatée n’en existe pas moins. Son, chaleur, électricité, lumière en sont la preuve indirecte. Ces phénomènes sont de la matière rayonnée, et par eux se manifeste l’énergie libérée, quoique sous une forme encore grossière et semi-matérielle. L’énergie pure, sublimée en quelque sorte, ne peut exister qu’au-delà des confins des mondes matériels. Elle enveloppe ces mondes d’une dynamo-sphère dans un état de tension directement proportionnelle à leur masse et d’autant moindre que l’on s’éloigne de leur surface. La manifestation de cette énergie et de sa tendance à une condensation toujours plus grande, c’est l’attraction. <…>
« Ceci posé <…> comme s’il venait d’émettre les propositions les plus simples, il suffit que je libère une petite quantité d’énergie, et que je la dirige sur tel point de l’espace à ma convenance, pour que je sois maître d’influencer un corps voisin de ce point, surtout si ce corps est de peu d’importance, <…> la machine que j’ai construite ne peut me donner que des résultats beaucoup plus faibles. Elle est suffisante, cependant, pour influencer un méchant bolide de quelques milliers de tonnes. <…>
— Mais où comptes-tu le faire tomber, ton bolide ?
— Dans mon terrain. »
Когда ток был включен, из ящика стало доноситься нежное жужжание и голубой свет сверкнул в лампочке, вращавшейся на стержне. Почти сразу вращательное движение стало ускоряться, и скорость его возрастала с каждой секундой, в конце концов превратившись в настоящий вихрь.
Зефирен Ксирдаль несколько минут следил за этим безумным кружением, затем перевёл взгляд в пространство, в направлении, параллельном оси металлического рефлектора.
На первый взгляд действие машины не проявлялось никакими реальными признаками. И всё же внимательный наблюдатель заметил бы довольно странное явление: пылинки, висевшие в воздухе, войдя в контакт с металлическим рефлектором, как будто уже не могли преодолеть этого барьера и бешено кружились, словно натолкнувшись на невидимое препятствие. Скопившись вместе, они образовывали в воздухе подобие усечённого конуса, основание которого опиралось на окружность рефлектора. В двух-трёх метрах от машины этот конус, образовавшийся из неуловимо малых вращающихся частиц, постепенно принимал форму цилиндра диаметром в несколько сантиметров.
Le circuit électrique fermé, un bourdonnement doux se fit entendre dans la caisse, et une lumière bleuâtre jaillit de l’ampoule montée sur pivot. Presque aussitôt, cette ampoule prit un mouvement de giration, qui, d’abord lent, s’accéléra de seconde en seconde, pour devenir très vite absolument vertigineux.
Zéphyrin Xirdal contempla quelques instants cette ampoule emportée par une valse échevelée, puis son regard, suivant une direction parallèle à l’axe du réflecteur métallique, se perdit dans l’espace.
À première vue, il ne semblait pas que l’action de la machine se révélât par aucun signe matériel. Cependant un observateur attentif aurait pu remarquer un phénomène, qui, pour se manifester avec discrétion, n’en était pas moins assez singulier. Des poussières tenues en suspension dans l’atmosphère, étant entrées en contact avec les bords du réflecteur métallique, semblaient ne pouvoir franchir cette limite et tourbillonnaient avec violence, comme heurtées contre un invisible obstacle. Dans leur ensemble, ces poussières dessinaient un cône tronqué, dont la base s’appliquait sur la circonférence du réflecteur. À deux ou trois mètres de la machine, ce cône, fait de parcelles impalpables et tourbillonnantes, se changeait par degrés en un cylindre de quelques centimètres de diamètre…
— Вступить во владение болидом! — воскликнул [Ксирдаль]. — Да вы просто с ума сошли, сударь мой!
— Хотел бы я знать почему, — обиженным тоном заметил господин Шнак. — Болид упал на гренландской территории и принадлежит гренландскому государству, раз он никому другому не принадлежит.
— Что ни слово, то недоразумение! — запротестовал Зефирен Ксирдаль <…>. — Во-первых, болид упал не на гренландской территории, а на моей собственной, раз Гренландия продала мне этот участок за наличный расчёт. Далее — болид принадлежит одному лицу, и это лицо — я! <…>
— По какому праву?
— По любому праву, сударь. Если б не я, болид продолжал бы носиться в пространстве, откуда, хоть вы и представитель Гренландии, вам было бы его не достать. Как же он не мой, раз он находится на моей земле? И это я, именно я, заставил его сюда упасть.
« Prendre possession du bolide !… s’écria-t-il. Mais vous êtes fou, mon bon monsieur !
— Je ne vois pas pourquoi, répliqua M. de Schnack d’un ton pincé. Le bolide est tombé en territoire groenlandais. Il appartient donc à l’État groenlandais, puisqu’il n’appartient à personne.
— Autant de mots, autant d’erreurs, protesta Zéphyrin Xirdal <…>. D’abord, le bolide n’est pas tombé sur le territoire du Groenland mais sur mon territoire à moi, attendu que le Groenland me l’a bel et bien vendu contre espèces. En outre, le bolide appartient à quelqu’un, et ce quelqu’un, c’est moi. <…>
— À quel titre ?
— Mais à tous les titres possibles, mon cher monsieur. Sans moi, le bolide graviterait encore dans l’espace, où, tout représentant que vous êtes, vous seriez bien en peine d’aller le chercher. Comment ne serait-il pas à moi, puisqu’il est chez moi et que c’est moi qui l’y ai fait tomber ? »
— Вы получите некоторое представление о минимальных размерах этих атомов, если я поясню вам, что в данный момент о поверхность золотой глыбы ударяется не меньше семисот пятидесяти миллионов таких атомов в секунду. Мы имеем таким образом дело с настоящей бомбардировкой, где малый вес снарядов компенсируется их неисчислимым количеством и скоростью движения. Добавив такие толчки к притягательной силе, воздействующей на противоположную сторону глыбы, можно добиться желаемого эффекта.
— Но болид всё же не двигается с места, — заметил Лекер.
— Двинется, — с полной уверенностью произнёс Ксирдаль. — Немножко терпения! А в крайнем случае — вот что ускорит события. С помощью этого, третьего рефлектора я направлю другие атомные снаряды, но не на самый метеор, а на ту часть почвы, которая поддерживает его со стороны моря. Вы увидите, как почва эта начнёт разрыхляться и болид, учитывая ещё и его собственный вес, заскользит по склону.
« Vous aurez une idée de la petitesse de ces atomes, quand je vous aurai dit qu’en ce moment ils frappent la surface du bloc d’or dans lequel ils s’incrustent au nombre de sept cent cinquante millions par seconde. C’est donc un véritable bombardement, où la légèreté des projectiles est compensée par l’infinité du nombre et de la vitesse. En joignant cette poussée à l’attraction exercée sur l’autre face, on peut obtenir un résultat satisfaisant.
— Le bolide ne bouge pas, cependant, objecta M. Lecœur.
— Il bougera, affirma tranquillement Zéphyrin Xirdal. Un peu de patience. Au surplus, voici qui hâtera les choses. De ce troisième réflecteur, j’expédie d’autres obus atomiques dirigés, ceux-là, non sur le bolide lui-même, mais sur le terrain qui le supporte du côté de la mer. Vous allez voir ce terrain se désagréger peu à peu, et, la pesanteur aidant, le bolide commencer à glisser sur la pente. »
Чем меньше верил он в быстрый моральный прогресс человечества, тем менее значительным казалось ему и каждое отдельное техническое открытие. Единичное техническое открытие не способно сразу привести к перевороту в человеческих взглядах на мир, а следовательно, не может способствовать и нравственному перевороту. <…>
Создавая роман «В погоне за метеором», Жюль Верн действительно нащупал нечто принципиально новое — аппарат, способный управлять полем тяготения. <…> В нём он нашёл наконец необходимое ему достаточно значительное единичное открытие. Это было открытие нового принципа.
