Голубя́тня на жёлтой поля́не — роман-трилогия Владислава Крапивина 1985 года, состоящий из трёх книг: «Голубятня в Орехове», «Праздник лета в Старогорске» и «Мальчик и ящерка». Примыкает к циклу «Великий Кристалл».
Угу… Ты хочешь сказать, что крейсер стоит на поляне и к нему ведёт лесенка? — глава первая
Устав СКДР гласил: «Столкнувшись с необычными явлениями, которые на данный момент не поддаются объяснению, командир и члены экипажа, вместе или в одиночку, должны действовать, полагаясь на собственную интуицию и опыт, в соответствии с обстоятельствами».
В соответствии с обстоятельствами следовало взять Алькину руку и поздороваться. Яр так и сделал. — глава первая
Оказалось, что лучше всех ныряет Чита. Тощий, ребристый, в обвисших трусиках, он взлетал с плеч Яра, как пружинка, и падал без плеска. Данка тоже хорошо ныряла. Игнатик не очень. Алька же просто плюхался. — глава первая
— Разве бывают письма с той стороны? — удивился Алька.
— А что такого? Говорят, и люди иногда приезжают, — сказал Чита. — глава первая
— А что за кристаллы? В самом деле живые? — заинтересовался Алька.
— Безусловно… И не совсем черные. Когда приглядишься, у них в глубине мерцают радужные огоньки. Словно световая азбука или сигналы
какие-то… Разные были кристаллы — некоторые с ноготь, а некоторые с дом. Они всё время росли и соединялись в разные фигуры. Будто город из себя строили… Конечно, это была жизнь, только нам совершенно непонятная…
— А вы пытались объясниться? — спросил Чита.
— Всеми способами… И на третий день на громадном кристалле появились ответные слова. Метровыми буквами, очень красивым академическим шрифтом: «Уходите, пожалуйста. Вы нам мешаете».
— И вы улетели? — огорчился Алька.
— А что было делать? В чужой дом соваться без спросу?.. Мы позволили себе только одну невежливость. Уже из люка наш тогдашний капитан, Лёва Замятин, сказал им: «Ну и фиг с вами, хрустальные болваны».
Игнатик улыбнулся. Алька оживленно спросил:
— А они ответили?
— Ответили, — соврал Яр. — Зажгли слова: «Фиг с тобой, Лёва». — глава вторая
Чтобы жить, человек должен любить. Кого-то или что-то. Яр любил. Сначала маму, а ещё Славку, Димку, Валерку, Юрика. Потом Галку. Галинку, Галину… Заранее любил будущего Юрку. Галина не смогла понять этой любви и понять, что такое Космос, тоже не смогла. Юрка так и не родился, Яр ушел в бросок на Меркатор… Он продолжал любить: товарищей, тайны планет и Пространства. Потом наступило время, когда товарищи стали уходить один за другим. Тайны Космоса оказались не важнее того, что осталось на Земле. Но и то, что осталось, ушло в прошлое. Что ж, Яр продолжал любить прошлое. А когда понял, что этого мало, в рубке крейсера появился Игнатик.
Своего отца Яська не помнил. Ему хватало мамы. Но, значит, это очень большое горе, когда уходит отец. Такое, что люди от него уезжают на край земли и даже некогда проститься с другом…
В этой молчаливости, в тусклом свете лампочек, в запахе грязной ткани была тоскливая мрачность. Словно грузили обернутые мешковиной трупы. Но, конечно, это не так. У стен Яр заметил штабеля каких-то одинаковых гипсовых статуй. Скорее всего, их и увозили куда-то.
— Кто же вы такой?
— Меня зовут Тот.
Яр усмехнулся:
— Исчерпывающий ответ. По-моему, это имя какого-то египетского божества.
— Я не божество. И это не имя. Скорее, местоимение. «Тот, того, тому; тот, который…» И так далее.
— Ну и что же Тот который хочет от мальчика и от меня? — сдержанно спросил Яр.
Тот поморщился. Яр не ожидал, что это неподвижное лицо способно на такие гримасы. Казалось, от щёк и подбородка сейчас посыплется потрескавшаяся глазировка. Нет, не посыпалась.
Ещё в древние эпохи всякая нечисть прикрывалась словами о прогрессе.
Тот вздохнул, выпрямился, чиркнул пальцем по трубе отопления. Она перерезалась — гладко и ровно, как тонкой ножовкой. Тяжёлая батарея осела на пол. Труба качалась и со всхлипом втягивала воздух. Тот чиркнул по трубе ещё раз — повыше первого среза. К ноге Яра покатилось железное колечко. И ещё колечко. И ещё… Тот нагнулся, смял в кулаке звенья батареи, отшвырнул её, как ворох бумаги, и посмотрел на Яра.
— Не впечатляет, — сказал Яр. — В цирке я любил клоунов, а фокусников смотрел без интереса.
— Эй вы… Тот! Остановитесь.
Тот остановился. Повернулся к Яру всем туловищем. Лицо его было вежливым и бесстрастным.
— Еще один вопрос. Последний, — сказал Яр.
— Слушаю вас.
— Планета Земля, город Нейск, угол улиц Южной и Строителей, магазин «Спорттовары»… Это не вы стояли там в витрине, в башмаках с шипами и с ледорубом на плече?
— Нет, — очень спокойно ответил Тот. — Это был не я.
На самом деле пришельцы не могут освободить планету. Она, если хочет, должна освободиться сама. Планета огромна, пришелец мал, затерян, беспомощен. Он не знает её законов…
Яр достал патрон, зажал в закаменевших пальцах пулю, раскачал, выдернул. Высыпал на ладонь серые зернышки.
— А в патронах для карабинов порох чёрный, — задумчиво сказал мальчик.
Яра что-то толкнуло:
— В учебных патронах?
Мальчик будто затвердел. Глухо молчал.
— Ну, извини, ты ведь не любишь лишние вопросы. Как бормотунчик, — сказал Яр. — Давай руку.
Мальчик подставил локоть. И, обмякнув, тихо проговорил:
— Они были не учебные. Просто они почему-то не срабатывали, когда нужно. Будто холостые…
— Простите, я не здешний. Что происходит?
— Колыбельная, — вздохнул старик.
Яр вопросительно молчал.
— Такой обычай, — тихо проговорил старик. — Поют колыбельную, когда хоронят ребёнка.
Пистолет хлопнул негромко и как-то нехотя. Выплюнул бледный огонёк. Затвор, помедлив, отошел назад, выбросил гильзу и с натугой послал в ствол второй патрон.
Тот стоял спокойно и глядел, не мигая.
Яр со злостью снова надавил спусковой крючок, будто силой руки мог увеличить мощность выстрела. Опять выскочил жёлтый язычок огня, а следом за ним — пуля. Она ударилась о мокрое пальто Тота и упала в снег.
Яр отчаянно рванул крючок третий раз. Пистолет сработал с медлительным бессилием.
Тот поправил шляпу.
— В самом деле, какой же вы ребёнок, — сказал он с сочувствием. Повернулся и стал уходить среди чёрных деревьев.
Догоревшая свечка обожгла Яру пальцы, и он уронил её. С минуту стоял без мыслей. Потом подумал механически: «Что же с оружием?» Поднял пистолет и выстрелил вверх.
Грохот взорвал кладбищенскую тишину. Вспышка осветила ветки. Яр выстрелил опять. Заложило уши. При вспышке сверкнул оструганный столбик на могиле. Выстрел разметал снежные хлопья.
«Как салют по Игнатику, — горько подумал Яр. — А зачем он, салют?.. Даже
отомстить не мог. Хлопушка…»
На миг острое сожаление, что он здесь, а не на крейсере, обожгло Яра. Сзади нетерпеливо дышал Чита. Яр машинально шагнул в автобусную дверь. Навалилась давящая темнота. Яр отчаянно мотнул головой. Стало светло. Он оглянулся на захлопнувшуюся дверь автобуса: а ребята?
Автобусной двери не было. Была стальная дверь гермошлюза.
И теперь они стояли под голубятней. И хитрый негодный Алька, почуяв слабинку в Яре, выговаривал:
— Ушёл — и крышка. А как мы без тебя, подумал?
— Неужели ты, балда, решил, что я ушел нарочно? — Огрызнулся Яр.
— А откуда мы знали?.. Чита даже читать перестал, ходит, как варёная макарона. Данка ревёт целыми днями…
— Как… целыми днями? Сколько же времени прошло?
— Как сколько? Ты сам не знаешь? Почти три месяца.
Яр присвистнул. «Побеседовали в кают-компании… Хотя, конечно, так и
должно быть…»
— Ага, появился, — сказал Чита радостно и всё же с тенью упрёка.
— Здравствуй, Яр, — улыбнулась Данка.
— Вы подросли, — сказал Яр.
— За лето всегда подрастают, — согласилась Данка.
— А я не успел даже выспаться, — виновато проговорил Яр. — У нас всего два часа прошло.
Тоска по Игнатику опять резанула Яра. Он отвернулся, чтобы скрыть от ребят лицо. У них-то минуло три месяца, а для него и двух суток не прошло с той ночи на кладбище…
Он повесил на спинку стула блик. Стул скрипнул, тяжёлый аппарат закачался у пола на длинном ремне.
Вошел Чита. Сразу спросил:
— Это что? Электродрель?
— Сам ты дрель, — сказал с кровати закутанный Алька. Он был немного в курсе. — Не трогай эту штуку. С ходу разнесёшь полгорода в пыль…
Очки у Читы блеснули.
— Правда?
— Неправда, — сказал Яр. — Полгорода не разнесёшь. У этой штуки направленный удар. Старая система: боевой линейный излучатель Кузнецова.
Из широкой щели с дымящимися катушками и обрывками кабелей шагнул к отшатнувшемуся Яру Тот.
Яр швырнул Читу к двери и отскочил сам. Тот, растопырив руки, деревянно двинулся к Яру и Чите.
Впрочем, это был не Тот. Другой это был. Яр узнал его. Узнал неподвижные злые глаза, бессмысленную улыбку, трещину на глазированной щеке. Пёстрый альпинистский костюм.
Яр опять встал на колено и выстрелил. Белый луч унёс в пространство всё, что встретил на пути. Стены ахнули. А Наблюдатель стоял.
Постоял и снова шагнул.
— Он преследует меня одного, — тяжело дыша, ответил Яр. — Ты ему не нужен. Ты уходи, а я задержу…
— Неправда, — сказал Чита.
— Что неправда?
— Что он преследует тебя одного. Тот говорил, что с тобой они ничего не могут сделать.
— Это когда я был пришельцем из космоса. А теперь я просто житель Планеты.
— Это хорошо, — заметил Чита.
«Уж куда лучше», — подумал Яр.
Чита шарил по карманам. Выхватил связку ключей, швырнул в манекена. Потом в руке у него оказалось что-то круглое. Яблоко? Мячик.
Наблюдатель стоял на фоне окна. Чита сильно взмахнул рукой.
Яр решил, что Чита промахнулся. Мячик ударился в оконный переплет, отпрыгнул на середину комнаты и покатился к ногам Яра.
Чита рассмеялся — коротко и зло. Наблюдатель стоял в прежней позе. Но в груди у него была ровная круглая дыра. Чита попал. И резиновый мячик с тремя белыми полосками, как на матросском воротнике, без задержки прошёл сквозь тело несокрушимого врага.
Наблюдатель покачнулся и упал с кирпичным стуком. У него отскочила и откатилась голова.
— Яр… — сказал Чита.
— Что?
— Яр, ты успокойся…
— Я спокоен, — хрипло соврал Яр и переглотнул. — А ты… перестань читать. Совсем глаза испортишь… ночь на дворе…
— Не испорчу, — странно, очень ровно сказал Чита.
Яр обернулся. Чита по-прежнему стоял, согнувшись над подоконником. У него золотились завитки волос и край щеки.
— Что… Что там?! — крикнул Яр.
— Ничего такого… Свечка зажглась.
На ближнем сарайчике лежал Ерёма. Он распахнул на животе мятые железные створки, выдвинул из себя и раскинул веером блестящие элементы солнечной батареи. Заряжался. А квадратную башку повернул ко мне и смотрел зелёными, как у кошки, глазами.
Сперва он вёл себя как обычный послушный экспонат: здоровался, решал первоклассникам задачки и раздавал посетителям открытки. Но однажды вечером, когда посетители разошлись, и Ерёма смирно сидел в уголке, уборщица уронила ему на голову тяжёлый таз. В Ерёме включилась какая-то музыка, потом он заскрипел, примолк и вдруг сказал уборщице слова, какие порядочный робот не только говорить, но и знать не должен.
— Несчастное ты создание… Сделать, что ли, из тебя человека?
— А я кто, по-твоему?
Он будто не услышал. Подумал и решил:
— Ладно. Завтра и начнем.
— Не увёртывайся, Копейкин…
— Сам Копейкин! У меня имя есть!
— Научишься мячи ловить, будет тебе имя.
— Ну и ехал бы обратно, если не туда принесло.
— Куда «обратно»? Нет на линии такой станции — Колыч. Нет нигде…
Я даже остановился.
— Как это нигде?.. Ну, значит, он не из Колыча! Он врёт!
— А удостоверение?
— Ну… Юрка! Оно, наверно, фальшивое!
Юрка сказал снисходительно:
— Глупенький-глупенький Геля. Кто будет делать фальшивый документ, от которого у всех глаза на лоб? Да и зачем?
— Он даже ни одного сухарика нашего не тронул, несмотря на то, что голодный, — сказал Юрка.
— А почему голодный-то?
— Он же из дома совсем ненадолго уехал, денег с собой почти не взял. И теперь — ни в кафе, ни в гостиницу…
— Хлеб-то мог взять в булочной!
— Он не знал, что можно бесплатно.
— Геля! Ещё утро, а ты уже похож на чучело! Ступай, приведи себя в порядок! Ты не ребёнок, а сплошная аномалия!
Раньше я думал, что «Аномалия» — это имя какой-то девочки-неряхи, и обижался. А потом узнал, что это просто «ненормальность». Ну, и перестал обижаться.
Такие мальчики, наверно, специально существуют в природе, чтобы радовать тётушек и бабушек. Шагает чистюля, скрипку в футляре тащит, под ноги смотрит, чтобы лаковые башмачки не поцарапать. Причёсанный, в жёлтом костюмчике, на шее даже бантик — тоже
ярко-жёлтый, с чёрными горошинами. На брючках стрелочки наглажены.
— Не люблю трусов. Их надо перевоспитывать, а то человечеству от них один вред.
— … А, вон он шагает! Красавчик Ниня…
— Это по-испански, что ли? Не «ниня», а «нинья». Значит «девчонка».
— Это не по-испански. Это сокращенно от слова «Паганиня».
— Не Паганиня, а Паганини.
— Кому Паганини, а кому так…
— Никогда не думал, что в скрипке могут так звучать трубы и барабаны. Вот тебе и… Ниня.
Что-то шевельнулось во мне. Беспокойство какое-то.
— Юрка, зачем ты его позвал с нами? Будешь делать из него человека?
— Из него-то? Он и так человек, дай бог каждому.
— Бедняге Тоту запала в мозги ваша идея, что каждый человек — это целая галактика. Возможно, для вас это была просто фраза, но он на ней свихнулся. Он не смог опровергнуть эту идею логически, утерял смысл существования и распался…
— Мальчик, не стучи мячиком. Это нервирует гостя.
— Люди часто гибнут во имя высшей цели…
— Во имя вашей цели наши люди… Объясните этой девочке, ради чего во время Нашествия погибла её мать!
— Люди живут для счастья, — сказал Яр. — Вы, Магистр, этого не поймёте.
У вас у каждого своё счастье. Один счастлив, когда женится на любимой девушке, другой — когда на вдовушке с хорошим счётом в банке. Третьему достаточно купить мотоцикл, четвёртый счастлив благодаря солидной зарплате и красивой даче… Один считает целью жизни выиграть как можно больше сражений, другой посвятил себя тому, чтобы сражений никогда не было. Третий мечтает открыть неизвестную планету…
Счастье — это когда счастливы те, кого любишь. И когда они есть — те, кого любишь.
— Кой леший дёрнул вас, директор, называть меня столь старинным способом?
— воевать с ними бесполезно … Вот представьте, что у вас на кухне завелись тараканы. Их можно давить, морить разными порошками. Можно их на какое-то время вывести. А потом они опять… Надо не тараканов морить, а чтобы на кухне была чистота. А если там грязь и плесень, они разведутся снова… Разве не простая мысль?
Сколько сил надо положить, чтобы развести пчёл или, скажем, шелкопряда. А клопы лезут из щелей сами — стоит хозяевам только зазеваться или стать ленивыми… Вот и в человеческой жизни: когда люди становятся равнодушными, ленивыми или слишком сытыми, когда им наплевать на свою планету, появляются те, которые велят. И кое-кто из людей — не против: так спокойнее и проще…
Иногда я опять начинал стрелять. Потому что когда чистишь кухню, тараканов тоже надо выметать. Не ждать же, когда они вымрут… — Ветеран
