Гусляр-2000

«Гусляр-2000» — четвёртый тематический авторский сборник произведений Кира Булычёва о Великом Гусляре. Впервые издан в 2001 году, включил 18 рассказов.

Цитаты

	День был будничный, прохладный, вокруг города толпились тучи, но над Великим Гусляром ярко светило солнце. Виной тому был космический корабль зефиров, который барражировал над городом, не давая тучам наползать на него.
	— «…Но странною любовью», 1997

	— Нашёл решение, — просто ответил Минц. — Отложи его в мозжечок, — посоветовал Удалов. — Футбол кончится, тогда и займёшься наукой.
	— «Вирусы не отстирываются» (также «Вирус не отстирывается!»), 1996

	Растение <…> думало примерно так: «<…> Вот этот, лысенький, курносенький, с проседью — он уже пронзен нашими стрелами любви, он скоро станет одним из нас, он присоединится к Мировой Яблоне. И счастье, владеющее нами, станет и его счастьем!»
	— «Голова на гренадине», 1999

	Генералы, влившиеся в общую песнь счастья, также превратились в плоды Яблони и, покачиваясь под налетевшим ветерком, спокойно и отстранённо размышляли о ненасилии.
	— там же

	… фельдъегерь книг не любил и печатное слово признавал только запечатанным в специальном конверте…
	— «Звёзды зовут!», 1999

	— Вы из тех, кто выходит на шумные демонстрации и думает, что демонстрации что-то меняют. Но зато вам приятно, вы как бы пережили сексуальную кульминацию и теперь можно спать.
	— «Разговор с убийцей», 1998

… профессор Минц, после того как в России перестало работать телевидение и вся страна разделилась на шестьсот сорок два независимых государства, предложил великогуслярцам простой и гениальный выход из положения: смотреть друг на друга. С этой целью весь Великий Гусляр был соединён множеством труб и коробов, так что не осталось дома, не подсоединенного к общей телевизионной сети города. Отныне каждый получил возможность смотреть по вечерам события и даже отсутствие таковых в любом на выбор доме города, в любой семье, в любом общежитии. Но для того чтобы создать материальные стимулы, было решено: тот, кто смотрит на соседскую жизнь, платит по соответственному адресу. А если ты не хочешь, чтобы за твоей жизнью наблюдали, то имеешь право закрыть заслонки — и живи втайне от окружающих. Но если подписал документ об участии в сериале — терпи, даже когда очень хочется опустить заслонку в своей комнате, потому что жена так несправедливо оскорбляет тебя действием. Главное было оговорено и постановлено городскими властями: даже если тебе очень не понравилось, как ведёт себя главный герой или как страдает его несчастная возлюбленная, ты не имеешь права хватать топор и наводить справедливость. А если кто-то из зрителей позабыл, что смотрит не дешёвый спектакль, а наблюдает настоящую гуслярскую жизнь, а потому захотел в неё вмешаться и изменить её течение, пускай пеняет на себя. Наказание одно: тебя встретит у дома Государственная комиссия в чёрных шляпах и вручит тебе чёрную метку — а это означает, что на день, два, месяц, год или на всю жизнь у тебя в доме законопачивают входные и выходные смотровые трубы и ты слепнешь. Утром в очереди за хлебом хозяйки будут обсуждать трёхсотую серию фильма под условным названием «Семейная драма провизора Савича», а ты, потупившись, будешь обливаться тайными слезами, ибо твоему взору вход в дом Савичей запрещён.

— «Шестьдесят вторая серия», 1999

Надо приспособить к бактериям ножки или колёсики, чтобы они могли передвигаться по Вселенной и встречаться с подругами не по воле космических струй, а по собственному намерению. <…> Светлая голова Геннадий отвечал за снабжение аппаратурой стройки американского посольства. «Если, — подумал он, направляясь к начальству, — этот чудак Грубин приделает к бактериям ноги, то не исключено их использование в оперативных целях». <…> Чтобы совсем уж не кидать на ветер казённые деньги, отступая из посольства, чекисты кинули весь запас бактерий в щель в подвале. <…> С тех пор прошло лет пять или семь, все остальные средства подслушки были ликвидированы или разоблачены, а бактерия мало-помалу проползла щелями на пятый этаж и распахнула ушки, стараясь услышать, нет ли поблизости самки.

— «Шпионский бумеранг», 2000

Клин клином (1999)

Петро Поганини унаследовал однокомнатную квартиру после смерти своей бабушки Василисы Феоктистовны Поганкиной <…>. [Ранее] обнаружилось, что звёздочке российской массовой литературы придётся ночевать на вокзалах, так как приятелям и любовницам он надоел настолько, что даже даровая бутылка «Гжелки», с которой он приходил на ночёвку, их с ним не примиряла. Всё равно сам всё выпьет, а потом будет приставать к дочке хозяина или хозяйке дома, бить посуду и кричать, что он Толстого читал, но Толстой ему не показался.

Мимо столовой № 1 прошли несколько космонавтов в странного вида скафандрах. Космонавты устроили отчаянную перестрелку со зловещего вида зелёными существами, которые были буквально обвешаны оружием инопланетного происхождения. Этот бой привлёк массу народа, потому что происходил в обеденный перерыв у самого Гордома. Сначала люди смотрели, но, когда раздались первые очереди и зелёные лучи смерти стали разить противников, кинулись врассыпную. Некоторых помяли, оцарапали и ранили. Но травмы происходили, следует признать, не от оружия космических бойцов, а от страха и страшной давки. Правда, гуслярцы с вами не согласятся. Им кажется более почётным пасть от руки пришельца, чем быть ушибленным локтем Матрёны Ложкиной.

— Вот, — сказал Петро. — Пишу гусиным пером, как мой учитель Сашко Пушкин, — [продолжил] писатель, приподнимая сбоку парик, чтобы почесать висок.

Ляльки (1998)

Это только наивные люди считают, что увидел Ньютон, как яблоко с яблони упало, и тут же придумал свой знаменитый закон. Ничего подобного. Ньютон просидел в том саду два года под дождём, солнцем и даже снегом, ожидая, когда нужное яблоко упадёт в нужном месте.

… пришло письмо из Японии от фирмы «Мицубиси-энималз». Письмо было вежливое, даже дружеское, и в нём говорилось, в частности, следующее: «Дорогой незнакомый русский друг! <…> Вы сможете сделать добрый подарок вашим близким или совершить выгодный бизнес. По получении бандероли вы должны будете заплатить небольшую сумму в 98 долларов США, а также подписать петицию о возвращении Японии островов Шикотан и Кунашир».

— А сейчас в каждом третьем доме лялька правит бал, а на улицах и в садах оказались никому не нужные ляльки, которые, тем не менее, тянутся к человеческой любви и инстинктивно понимают, что не получают её из-за конкурентов. <…> я боюсь, что стремление генетиков создать идеальную машинку любви приведёт к созданию идеальной машинки смерти. <…> А некоторые <…> считали всё происками ляльконенавистников.

Девочка с лейкой (1999)

Самые лживые люди — футурологи. Они надувают свои умные щёки, морщат свои крутые лбы и сообщают нам, что человечеству грозит гибель от перенаселения. К двухтысячному году на Земле останется мало свободных для жилья мест, люди примутся толкаться локтями, возникнут кровопролитные войны за место в очереди за водкой, и земные ресурсы будут вычерпаны до дна.

… оставшиеся без зарплаты работники секретного предприятия № 12 <…> постоянно стоят с красными флагами у Гордома, требуя возвращения старого гимна Советского Союза под названием «Интернационал». Демонстранты даже поют порой первые строки гимна: Вы жертвою пали в бою роковом Отмстить неразумным хазарам…

… газета «Гуслярское знамя» вышла под шапкой: ВЕЛИКОМУ ГУСЛЯРУ 775 ЛЕТ! ДОГОНИМ И ПЕРЕГОНИМ МОСКВУ!

— Как так комиссионные? — рассердился Мощин. — Кому какие комиссионные, понимаешь? — Безвредно, — ответил гость. — Лично в конверте, сто баксов с тонны. Радость всеобщая. Он положил на стол длинный белый конверт, совершенно пустой на вид. Конверт загадочным образом скользнул к Мощину, но тот отбивался и попискивал. — Место! — крикнул Неунывных конверту. Потому что вряд ли он мог так крикнуть городскому главе. Конверт исчез в кармане Мощина, и, как тот ни выковыривал его, ничего не вышло.

— Ваши поставщики везут в Гусляр отходы завода «Льизифосгенпроект-13 имени Клары Цеткин». Мощин заткнул уши указательными пальцами и стал топать ногами, чтобы не слышать проклятого профессора.

— Мне надо посоветоваться, — сказал Мощин. — С кем? — удивился Лев Христофорович. — С товарищами, — строго ответил глава города, потому что не знал, с кем бы ему посоветоваться. Но знал, что советоваться необходимо, это как бы административный ритуал.

— У меня в машине, — сказал <…> гость, — два крутых лба. Достойные люди. В городе Котласе демократы чёртовы попытались помешать цивилизации. Знаешь они где? В больнице! <…> — Но у меня копыта отросли! — А что, плохо? Я сам на копытах, понимаешь, хожу, рога только утром спилил. И что? Говори имена моих врагов, блин! <…> Страшно было Мощину. Но он понимал, что не сможет противостоять организованной цивилизованности, у которой телохранители возле мерседеса. Бессмысленная борьба с прогрессом. <…> Он, правда, утешал себя, что с копытами и рогами жить можно, даже интересно.

Из распылителей вырвался нейтрализатор химической опасности. И на глазах у всех Неунывных и его охранники превратились в грязного цвета жидкость. — Что вы наделали! — воскликнул Минц. — Вы их убили? — Нет, — скромно ответила девочка. — Они живые, только жидкие. И все они наблюдали, как грязная жидкость шустро стекала по ступенькам и стремилась в подвал.

Мечта заочника (1999)

В конце сороковых годов, когда поднялась волна отечественного патриотизма, из Москвы прибыла экспедиция в поисках фундамента утраченного здания, которое уже было объявлено в газете «Правда» «нашим, русским Версалем», послужившим прототипом французскому дворцу. Ни больше ни меньше. Экспедиция отыскала по плану место, где некогда стоял флигель, и начала сносить накопившиеся за сто лет ветхие деревянные строения, чтобы приступить к раскопкам. И каково же было удивление археологов и искусствоведов, когда обнаружилось, что в груде строений скрывается вполне сохранившееся, если не считать колонн, здание русского Версаля. Было немало статей в газетах, диссертаций и иностранных делегаций. Колонны восстановили, сделали их на две больше, чтобы показать преимущество советского образа жизни.

«Гуслярнеустройбанк»

«Этот флигель, — размышлял профессор, — не только свидетель, но и участник русской жизни последних столетий. А что это означало для изысканного иммигранта? Он появляется на нашем балу, надушенный и напомаженный, вокруг слышны голоса восхищения, но и ропот недовольных. И стоит случайному покровителю сгинуть, как начинается эпоха пренебрежения и гонений. Версаль помнит всё — шик и блеск королевского бала, шум революции и музейное благолепие. Жизнь флигеля была жизнью в страхе — вот-вот с тобой что-то сделают, сожгут, загубят, и лучше спрятаться среди хибар и быть такой же хибарой, как остальные. Чем ничтожнее, тем больше шансов выжить! <…> Раньше <…> наше общество было подобно пирамиде. Наверху находился царь или генсек — не важно, как его называть. А далее в строгой последовательности располагались жильцы государства различных категорий. Была эта пирамида мафиозной, однако жила по строгим правилам. Если ты живёшь в слое секретарей райкомов, то не дай тебе дьявол воровать, как секретарь обкома! Да тебе голову снесут! А вот если некто обижал обитателя нижнего яруса, тот мог пойти в партком, а то и в райком. Неизвестно, получил бы он защиту и опору, но ответ из вышестоящей организации получил бы наверняка… Он был бесправен, боялся воров, но куда больше — властей… А теперь мы живём на поле, покрытом пирамидками — то ли кроты баловались, то ли собак там выгуливали. И каждая пирамидка живёт по своим законам, никто никого не боится, потому что есть соседняя пирамидка, куда можно переметнуться. Всем, но не нижнему слою, который вынужден ждать и терпеть».

Университет занимал не все двухэтажное здание, а только две комнаты в подвале, вход со двора. Дверь разбухла от зимней влаги, звонка на ней не было. С большим трудом Минц отворил дверь. Она визжала, будто её убивали. В первой комнате никого не было. Во второй оказалась молодая женщина с наглым советским торговым лицом. Она сидела за ученическим письменным столом и распечатывала письма. Минц простоял с минуту в дверях, девица его не заметила. Она вынимала из конвертов письма. Если обнаруживала в конверте купюру, то клала письмо направо, а если денег не было, то кидала в помойную корзину. — Здравствуйте, — сказал Минц. — Можно ли увидеть вашего ректора? — Нет у нас лекторов, — ответила девушка, — у нас обучение заочное. — Она накрыла стопку денег широкой ладонью и сдвинула их по столу к себе так, чтобы можно было свалить стопку на колени. — А вам чего? Если поступать, то по пятницам, а можно по переписке.

— … пенсия у меня не человеческая, а кошачья. А желудок, простите, человеческий.

Минц достал бумажник, открыл его, вытащил купюру с видом концлагеря в Соловках.

— Дивизия попала в холеру. Пришлось придумать сыворотку для лечения. Когда все выздоровели, шестьсот больных, не считая гражданских лиц, то конечно же об этом сообщили Троцкому. А Троцкий вызвал Василия в Москву. К счастью, не расстреляли, а дали лабораторию. — А судьба сыворотки от холеры? — спросил Минц. — Ведь таковой и сегодня не существует. — Лабораторию Васи чекисты расстреляли из пушек. <…> Это совпало с репрессиями против анархистов в армии.

— Я замечательная машинистка, — похвалилась мама. — Я даже пыталась зарабатывать так деньги. Но случилась беда: с середины второй страницы я начинала печатать собственный текст. Меня выгнали.

Скандал (1999)

— Убью, — по-соседски предупредила Ксения профессора. — И не думайте увильнуть! Сколько раз спасали, ещё раз спасёте. <…> — Я придумаю что-нибудь, — сказал он. — Когда? — Завтра, послезавтра! — вскипел Минц. — Не могу же я контролировать творческий процесс. — Хорошо, — смилостивилась Ксения. — После обеда ждите. Так, наверное, разговаривала статуя Командора со всякими донжуанами.

Если ты ставишь опыты над живыми существами и с помощью генной инженерии толкаешь вперёд их эволюцию, всегда задумайся: не будут ли потомки судить тебя суровым и безжалостным судом?

… эволюция загадочного лишайника продолжается немыслимыми темпами. Лишайник уже проявляет симпатии и антипатии, а платье [из него] хочет сосуществовать с одной носительницей, а другую презирает.

Чего душа желает (2000)

За решёткой метался почти обнажённый растрёпанный гражданин, который надрывно лаял и кидался на медбрата, пытавшегося угостить его бутербродом с красной икрой, нанизанным на конец шампура. — Он полагал, — шёпотом сообщила Ольга, — что всю жизнь мечтал стать дрессировщиком диких животных. А оказалось, что внутри него заложена программа сторожевой собаки. Мы не смогли этого определить заранее. Вот и попались. Теперь придется сложным путём превращать его обратно в воспитателя детского садика.

Лев Христофорович Минц, человек крайне добрый, даже робкий, мечты которого никогда не распространялись дальше Нобелевской премии…

С тех пор как одна опасная бабуся с петицией от библиотекарей проникла к самому телу Льва Христофоровича и её пришлось ликвидировать, охрана категорически настаивала, чтобы со спины Минца всегда прикрывала бронетехника. <…> Резиденция будущего диктатора Земли занимала психлечебницу. Преимущества этого места определялись высоким бетонным забором и крепкими решётками на окнах обоих этажей. <…> — Пока на земле остаётся хоть один жулик, взяточник, убийца, насильник или демократ, я не прекращу борьбы за счастье моего народа. До последнего олигарха! До последнего масона! Огнём и мечом!