Зловещий барьер

«Зловещий барьер» (англ. Sinister Barrier) — первый фантастический роман Эрика Рассела, написан в 1939 году, дополнен в 1948.

Цитаты

Я рассматриваю книгу как некий вымысел, основанный на фактах... <…> Чарльз Форт <…> небрежно, но убийственно, сказал: «я думаю, что мы — собственность <какой-то инопланетной расы>». И это — сюжет «Зловещего барьера». <…> Бывают моменты, когда раскрыть правду — это грех, и возмездие за него — смерть. Но я по-прежнему жив, что является удовлетворительным доказательством того, что основа романа — чушь ... или я обязан своим сохранением тому, что это лишь «доказательство»? <…> Форт был где-то близко к этой точке зрения! Мы же давно в собственности у распространённых микробов, не так ли? — предисловие, 1948

I regard it as a sort of fact-fiction... <…> Charles Fort said, <…> casually but devastatingly, “I think we're property <of some extra-terrestrial race>.” And that is the plot of Sinister Barrier. <…> There are moments when it's sinful to reveal the truth, and the wages of sin is death. But I remain alive, which is satisfactory proof that the story's basis is a lot of nonsense … or do I owe my preservation to the need for that “proof?” <…> Fort had something there! We've long been the property of common germs, haven't we?

	Первую корову, которая возглавит борьбу против дойки, ждёт скорая смерть. <…> А первую пчелу, которая вздумает жужжать о том, что мёд украли, тут же прихлопнут. — глава 1
	Swift death awaits the first cow that leads a revolt against milking. <…> And there's a swat waiting for the first bee that blats about pilfered honey.

... мимо двенадцатого этажа пролетела человеческая фигура. Раскинув руки, дергаясь и вращаясь, тело беспомощно, как мешок тряпья, падало вниз. Ударившись о тротуар, оно подпрыгнуло футов на девять. Раздался звук — нечто среднее между хрустом и хлюпаньем. Асфальт выглядел так, как будто по нему шлёпнули гигантской окровавленной губкой. <…> Лица у трупа не было. Выше окровавленной одежды виднелась жуткая маска, по цвету похожая на взбитую чернику со сливками. — глава 1

... a human figure falling past the twelfth floor. Down came the body, twisting, whirling, spread-eagling, as horribly impotent as a tossed bundle of rags. It smacked the pavement and bounced nine feet. The sound was halfway between a squelch and a crunch. The concrete looked as if it had been slapped by a giant crimson sponge. <…> Its sodden clothes were surmounted by a ghastly mask like one made of scrambled blueberries and cream.

	— Одни идут в ногу со временем, другие забегают вперед, а кое-кто безнадежно отстаёт, — он брезгливо ковырнул потёртую обивку сиденья. — Эта чертова колымага устарела ещё в те времена, когда Тутик строил свои пирамиды. — Тутанхамон не строил пирамид, — возразил Грэхем. — Ну, тогда брат Тутика. Или его дядюшка. Или субподрядчик — какая разница? — глава 2
	“Some move with the times, some jump ahead of the moment, and some just stay put.” He picked disdainfully at the worn leatherette on which he was sitting. “This hell-buster has stayed put since Tut built the pyramids.” “Tut didn't,” Graham contradicted. “Tut's brother, then. Or his uncle. Or his sub-contractor. Who cares?”

Доктор Фосетт явно занимал в здешней иерархии одну из верхних ступенек. Казалось, этот невзрачный коротышка весь состоит из головы и кривоватых ножек. Его треугольное лицо, массивное в верхней части, книзу постепенно сужалось и заканчивалось тощей козлиной бородкой. Глаза за стёклами пенсне высокомерно щурились. Он уселся за стол размером с футбольное поле, после чего стал казаться ещё меньше,.. — глава 3

It was very evident that Doctor Fawcett was the leading light in its administration. He was a skinny little runt, all dome and duck's feet, his top-heavy features triangular as they sloped in toward a pointed goatee beard, his damn-you eyes snapping behind rimless pince-nez. His small form even smaller behind a desk that looked the size of a field, he sat stiffly upright,..

— Когда-то не было ничего хуже лука и стрел — пока не появился порох. Не стало ничего хуже него — пока не появились отравляющие газы. Потом бомбардировщики. Потом сверхзвуковые ракеты. Потом атомные бомбы. Сегодня — бактерии и вирусы-мутанты. Завтра — что-нибудь ещё. — Последовал отрывистый язвительный смешок. — Ценой слез и страданий мы начинаем понимать, что всегда есть простор для дальнейших усовершенствований. — глава 6

“Nothing was worse than the bow and arrow — until gunpowder came. Nothing worse than that — until poison gas appeared. Then bombing planes. Then supersonic missiles. Then atom-bombs. Today, mutated germs and viruses. Tomorrow, something else.” His laugh was short, sardonic. “Through pain and tears we learn that there's always room for further improvement.”

— Шкала электромагнитных колебаний занимает более шестидесяти октав, из которых человеческий глаз снособен увидеть всего одну. Вот за этим зловещим барьером, создаваемым нашим же слабым, ограниченным, беспомощным зрением, и скрываются жестокие, всемогущие господа, правящие каждым из нас с колыбели и до могилы, невидимо и безжалостно паразитирующие на нас — истинные хозяева Земли! — глава 6

“The scale of electro-magnetic vibrations extends over sixty octaves, of which the human eye can see but one. Beyond that sinister barrier of our limitations, outside that poor, ineffective range of vision, bossing every man jack of us from the cradle to the grave, invisibly preying on us as ruthlessly as any parasite, are our malicious, all-powerful lords and masters — the creatures who really own the Earth!”

— Давно известно, что выделяющаяся в процессе мышления нервная энергия, как и реакция желез на эмоциональное возбуждение, имеет электрическую или квазиэлектрическую природу. Именно этими продуктами и питаются наши призрачные владыки. Они могут в любое время увеличить урожай, сея ревность, соперничество, злобу и таким образом раздувая эмоции — и вовсю пользуются этим. Христиане против мусульман, черные против белых, коммунисты против католиков — все они льют воду на витонскую мельнипу, все, сами того не сознавая, набивают чужое брюхо. Витоны выращивают свой урожай так же, как мы выращиваем свой. Мы пашем, сеем и жнем — и они пашут, сеют и жнут. Мы — живая почва, взрыхленная обстоятельствами, которые навязывают нам витоны, засеянная противоречивыми мыслями, удобренная грязными слухами, ложью и умышленным извращением фактов, политая завистью и подозрительностыо, дающая тучные всходы эмоциональной энергии, которые витоны потом пожинают серпами беды. Каждый раз, когда кто-то из нас призывает к войне, витоны приглашают друг друга на банкет! — глава 7

“The nervous energy produced by the act of thinking, also as the reaction to glandular emotions, has long been known to be electrical or quasi-electrical in nature, and it is this output which nourishes our shadowy superiors. They can and do boost the harvest anytime they want, by stimulating rivalries, jealousies, hatreds and thus rousing emotions. Christians against Moslems, whites against blacks, Communists versus Catholics, all are grist to the Viton mill, all are unwitting feeders of other, unimaginable guts. As we cultivate our food, so do the Vitons cultivate theirs. As we plow our fields, sow and reap, so do they plow and sow and reap. We are fleshly soil, furrowed with Viton-dictated circumstances, sown with controversial ideas, manured with foul rumors, lies and wilful misrepresentations, sprinkled with suspicion and jealousy, all that we may raise fine, fat crops of emotional energy to be reaped with knives of trouble. Every time someone screams for war, a Viton is using his vocal chords to order a Viton banquet!”

Не все газеты откликнулись на распоряжение правительства отдать первые страницы президентскому воззванию. Многие, решив отстоять независимость прессы или, вернее, тупое упрямство своих владельцев, внесли изменения в предоставленные им копии — добавили юмора или нагнали страха, каждая по своему вкусу, — сохранив таким образом освященную веками свободу допускать грубые искажения, именуемые свободой печати. — глава 8

Not all newspapers had acceded to official requests that their front pages be devoted to the authorized script. Many asserted their journalistic independence — or their proprietors' dimwitted obstinacy — by distorting the copy with which they had been provided, lending it humor or horror according to their individual whims, thus maintaining the time-honored freedom of gross misrepresentation which is the freedom of the press.

	Журналисты считают, что правда существует только для того, чтобы её насиловать. А факты они уважают только тогда, когда это им выгодно. В остальных случаях гораздо умнее пичкать читателей всяким вздором. Это поднимает журналиста в собственных глазах и дает ему ощущение превосходства над нами, дураками. — глава 8
	“From the journalistic viewpoint, truth exists to be raped. The only time facts are respected is when it's expedient to print them. Otherwise, it's smart to feed the public a lot of guff. It makes the journalist feel good; it gives him a sense of superiority over the suckers.”

— До тех пор, пока люди думают железами, желудками, бумажниками — всем, кроме мозгов, провести их — проще простого, — зло бросил Юргенс. — Они попадаются на каждый ловкий, настойчивый, возбуждающий пропагандистский трюк и всякий раз оказываются в дураках. Возьмите хотя бы япошек. В конце позапрошлого века мы называли их цивилизованным, поэтичным народом и продавали им лом черных металлов и станки. Через десяток лет мы звали их грязным желтобрюхим сбродом. В 1980-м мы снова обожали их, лобызали и называли единственными демократами во всей Азии. А к концу века они опять превратились в исчадий ада. Такая же история с русскими: их поносили, расхваливали, опять поносили, снова расхваливали — и все в зависимости от того, к чему призывали народ: поносить или расхваливать Любой ловкий обманщик может взбудоражить массы и убедить их влюбить одних и ненавидеть других, смотря что его в данный момент устраивает. — глава 8

“So long as people insist on thinking with their glands, their bellies, their wallets or anything but their brains, they'll be dopey enough for anything,” declared Jurgens, fiercely. “They'll fall for a well-organized, persistent and emotional line of propaganda and make suckers of themselves every time. Remember those Japs? Early last century we called them civilized, poetic; we sold them scrap iron and machine tools. A decade later we were calling them dirty yellow bellies. In 1980 we were loving them and kissing them and calling them the only democrats in Asia. By the end of this century, they may be hell's devils again. Same with the Russians, cursed, cheered, cursed, cheered — all according to when the public was ordered to curse or cheer. Any expert liar can stir up the masses and persuade them to love this mob or hate that mob, as suits the convenience of whoever's doing the stirring-up.”

До сих пор ни одна из сторон не воспользовалась атомным оружием, опасаясь запустить процесс, остановить который человечество уже не сможет. В основе своей эта война развивалась по принципу предыдущих, столь же или менее кровавых войн: несмотря на более современные методы, несмотря на использование автоматики и роботов, несмотря на развитие вооруженного конфликта, до так называемой «кнопочной войны» исход дела решали рядовые солдаты, простые пехотинцы. — глава 8

Neither side yet made use of atomic explosives, each hesitant about starting a process beyond human power to end. Basically, the war followed the pattern of earlier and equally or less bloody wars: despite improved techniques, automatic and robotic weapons, despite development of armed conflict to a push-button affair, the ordinary soldier, the common footslogger remained supreme.

	Пусковые установки противника продолжали со всех сторон обрушивать на город ракеты дальнего действия. <…> Земля то и дело содрогалась. Казалось, затаившийся в глубине великан тужился под своим земляным покрывалом, изрыгал фонтан камней и кирпича, потом оглушительно ревел от боли. — глава 9
	… great rockets continued to arrive from the enemy's faraway mobile launchers.<…> Every now and then, an underground giant heaved in his earthly blanket, puked a mass of bricks and stones, then roared with pain.

	— Эти чёртовы радиолюбители обожают засесть где-нибудь на горной вершине или в непроходимых джунглях. Вечно выберут самые паршивые места. — глава 10
	“Those blasted hams have a fondness for hiding themselves on mountaintops and in the depths of jungles. They pick the darnedest places.”

	... Воль сказал: — У меня эта больница — уже вот где! К тому же одна дежурная сестра — тощая и приставучая — не давала мне прохода. Звала меня Воли-Полли и куда-то уволокла мои брюки. Брр! — Он передернулся при одном воспоминании о ней. — Когда я потребовал свою одежду, они стали мяться, как будто загнали её старьёвщику. Ну я и рванул прямо так. — глава 12
	... said Wohl <…>. “I couldn't stand that hospital any longer. There was an angular ward sister with ambitions. She got me scared. She called me Wohly-Pohly and stole my britches. Ugh!” He shuddered reminiscently. “I bawled for my clothes and they acted like they'd been sold to the junkman.”

... теперь их снова невозможно отличить в миллионной толпе усталых, прячущихся по углам нью-йоркцев. Только по чистой случайности или с помощью какого-нибудь витонского прихвостня их удастся опознать — с таким же успехом можно искать пчелу в густом рое. Хорошее сравнение — восстание пчел. Та же неприметность защитила бы от хозяина-человека нескольких сметливых насекомых, вздумай они изобрести способ заменить муравьиную кислоту смертоносным ядом чёрной вдовы. — глава 14

... for once again they were unidentifiable among New York's slinking, wary millions. Short of sheer chance, or the aid of a dupe, they were as difficult to pick out as individual bees in a mighty swarm. There was good parallelism in an imaginary revolt of the bees. The same elusiveness would protect from superior mankind the few intellectual insects who were seeking a means of replacing formic acid with Black Widow venom.

	— Мне припомнилось что-то о фотонах, которые, отражаясь от полированного серебра, изменяют траекторию с двойной восьмерки на чистую спираль. — глава 14; глупость
	“I seem to remember something about photons changing their double-eights to true spirals when rebounding from polished silver.”

Перевод

Т. Науменко, 1992

О романе

	Стандартное приключенческое произведение с научной подоплёкой, которое движется слишком быстро, чтобы позволить кому-либо слишком внимательно проследить за частями его структуры.
	Standard adventure story with a scientific background, which moves too fast to let anyone look too closely at parts of the structure.
	— Флетчер Прэтт, 1948

	Это быстро движущееся приключение, в котором удар следует за ударом от начала и до конца. Всё тщательно задокументировано, <…> наредкость эффективно. <…> Один из великих романов «Непознанного».
	Fast-moving adventure in which punch follows punch from beginning to end. Thoroughly documented <…> rarely as effectively. <…> One of the great novels from ‘Unknown’.
	— Питер Шуйлер Миллер, 1949

	В ретроспективе основное влияние романа почти всецело зависело от его смелой концепции. Необязательное действие растягивает его объём. Читатель часто оказывается в ситуации потери различения персонажей, так неадекватно они прорисованы. В некоторых местах логика становится тонкой как паутинка. <…> Нет никаких сомнений, что широкое использование материала Форта в научной фантастике начинается с публикации «Зловещего барьера».
	In retrospect, the major impact of the novel depended almost entirely on its daring concept. Unnecessary action extends the length of the story. The reader frequently finds himself losing track of the identity of the characters, so inadequately are they sketched. The logic becomes gossamer-thin at points. <…> There is no question that the widespread use of Fortean material in science fiction begins with the publication of Sinister Barrier.
	— Сэм Московиц, «Эрик Фрэнк Рассел: смерть сомневающегося», 1963

	Вторжение пришельцев показано впечатляюще и без увиливаний в сторону, <…> напряжение нарастает с неослабевающей силой, <…> что редко в жанре, это триллер, основанный на подлинной и стимулирующей спекуляции.
	The alien invasion is impressively and unshirkingly developed <…> intensity mounts unrelentingly <…> that rarity, the thriller that is founded on genuine and stimulating speculation.
	— Роберт Силверберг, 1965