Конец шута и богемы Мюрже

«Конец шута и богемы Мюрже» (фр. La fin d’un pitre et de la bohème de Murger) — мемуарный очерк Альфонса Доде, вошедший в авторский сборник «Тридцать лет в Париже» 1888 года.

Цитаты

Пивная «Великомучеников», такая тихая теперь, пивная, где галантерейщики играют в шашки, представляла собой тогда мощную силу в литературе. Пивная выносила свои приговоры, благодаря ей люди приобретали известность. В том глубоком безмолвии, в какое империя погрузила Париж, он оборачивался на шум, который ежевечерне поднимали там восемьдесят-сто молодцов, куря трубки и опорожняя кружки пива. Их называли богемой, и они нисколько не обижались на это прозвище. Тогдашний «Фигаро», чуждавшийся политики и выходивший раз в неделю, нередко служил им трибуной. <…> мы говорили просто: Пивная, как римляне говорили: Город, имея в виду Рим <…>. Мюрже восседал в центре зала, Мюрже, Гомер этого мира, который он открыл и воспел, приукрасив его.

La brasserie des Martyrs, si calme maintenant, et où les merciers de la rue font leur partie de dames, représentait alors une puissance en littérature. La brasserie rendait des arrêts, on était célébre par la brasserie; et, dans le grand silence de l'empire, Paris se retournait au bruit que faisaient là, tous les soirs, quatre vingt ou cent bons garçons, en fumant des pipes, en vidant des chopes. On les appelait bohémes, et ils ne s'en fâchaient point. Le Figaro, celui d'alors, non politique et paraissant une fois par semaine seulement, était le plus souvent leur tribune. <…> nous disions la Brasserie tout court, comme les Romains disaient la Ville en parlant de Rome <…>. Murger y trônait, à la table du milieu; Murper, l'Homére de ce monde découvert par lui, et que sa fantaisie a quelque peu coloré en rose.

	Монселе, изящный прозаик и тонкий поэт. Он так похож на галантного старорежимного аббата, что невольно ищешь у него на плечах короткую мантию, легкую, как пара крыльев.
	Monselet, prosateur délicat, tin poéte ; souriant, frisé, grassouillet, M. de Cupidon ressemble à un abbé galant, d'ancien régime ; on cherche à son dos le petit manteau, envolé comme une paire d'ailes.

	Шарль Бодлер, великий поэт, мучимый в искусстве потребностью неисследованного, а в философии — страхом неизвестного. <…>Корректный, холодный, он отличался умом острым, как клинок английской стали, и парадоксальной любезностью…
	Charles Baudelaire, un grand poète tourmenté en art par le besoin de l'inexploré, en philosophie par la terreur de l'inconnu. <…> Correct et froid, d'un esprit coupant comme l'acier anglais, d'une politesse paradoxale…

… бывшие натурщицы, красивые, слегка поблекшие. Странные лица, претенциозные фамилии, необычные прозвища, отдающие злачными местами: Титин де Баранси, Луиза Ножом-по-Сердцу. Своеобразные, на редкость утонченные, прошедшие через множество рук и сохранившие от каждой из своих многочисленных связей легкий налёт учёности. У них готовые мнения решительно обо всем. В зависимости от того, кто сегодня их любовник, они могут быть реалистами и романтиками, католичками и атеистками. Они и трогательны и смешны.

… d'anciens modéles, de belles personnes un peu fanées. Têtes singuliéres et noms étranges, sobriquets qui sentent le mauvais lieu, particules prétentieuses : Titine de Barancy et Louise Coup-de-Couteau. Types irréguliers, singruliérement affinés, ayant passé de main en main, et de chacune de leurs mille liaisons ayant grande comme un frottis d'érudition artistique. Elles ont des opinions sur tout, se déclarant, selon l'amoureux du jour, réalistes ou fantaisistes, catholiques ou athées. C'est attendrissant et ridicule.

Стучат пивные кружки, бегают гарсоны, спорщики горячатся — крики, воздетые руки, растрепанные волосы, и среди этого содома, крича за двоих, жестикулируя за четверых, стоит на столике шут Дерош и, словно паря над морем голов, руководит оглушительным ярмарочным гамом, который заглушает порой его визгливый голос. Он очень забавен сейчас: вид вдохновенный, рубашка расстегнута, галстук съехал набок — настоящий побочный сын племянника Рамо!

Les bocks roulent, les garçons courent les discussions s'échauffent; ce sont des cris, des bras levés, des criniéres qu'on secoue, et au milieu, criant pour deux, gesticulant pour quatre, debout sur une table, ayant l'air de nager parmi un océan de têtes, Desroches, qui conduit et domine de sa voix de pitre le grand vacarme de la foire. Il est bien ainsi, l'air inspiré, la chemise ouverte, la cravate débridée, flottante, un vrai bátard du neveu de Rameau!

Перевод

О. В. Моисеенко, 1965