Лелио

«Лелио» (чеш. Lélio) — авторский сборник притчевых рассказов Йозефа Чапека 1917 года. В основу заголовка легло название симфонии Гектора Берлиоза «Лелио, или Возвращение к жизни» (1832).

Цитаты

Река текла над ним как сон, и настала пора, когда газы, порожденные разложением, настолько увеличили объём его тела, что труп, ставший легче воды, должен был всплыть на поверхность. Гладь реки отражала мир живых и их небо, но тут посреди этого лучезарного отражения из прозрачной глуби, как незваный гость, вынырнул утопленник. Люди, облокотившись на перила моста, смотрели на человека в воде, а он взирал на них — взирал пристально и неподвижно сквозь текучую завесу волн, которыми река омывала его глаза. Мир мёртвых и мир живых лицезрели друг друга в мучительном гипнозе. Над рекой повеяло ужасом, живой мир в мгновенной тоске закачался, убегая и исчезая в дрожащих отражениях на воде. В его: блуждающих глазах были слабость и страх, а отчужденный и пристальный взгляд мертвого мира был твёрд, лишён любопытства и желаний.

— «Плывущие в Ахеронт»

	Жесток заимодавец, который в уплату за тщету существования вымогает кровавые проценты страа и безнадёжности…
	— «Спасение»

Сын зла

Я хорошо изучил себя и не стыжусь видеть все недостатки и всю неприглядность своей наружности, оценивая их по достоинству и с полным удовлетворением. Как полководец, принимающий парад, я заставляю их дефилировать перед собой: влажные и уже засохшие выделения в морщинах, обветренные и заплесневевшие участки кожи, ещё свежие следы внутренней порчи — все мне на руку. Я укрепил свой дух настолько, что чувствую себя вооруженным любой мерзостью своего тела: прыщ, вскочивший за ночь на виске, который вы ощупываете с неприятным удивлением, на моём армированном челе становится ещё одним шипом, воинственно направленным против живого тела окружающего мира и готовым нанести ему рану, которая тут же начнёт гноиться.

Я хорошо изучил себя и знаю истинную цену каждой своей клеточки. Владея собой, я постоянно начеку и в нужный момент умею использовать свое тело с максимальной производительностью и минимальной затратой энергии. Мои зубы остро отточены и покрыты позолотой. Своими налитыми кровью очами я вижу дальше и проницательнее, чем вы, наделённые зрением ещё слишком лучезарным, лазурным, золотым и алмазным, и даже зорче, чем нежно рас крытые глаза, возросшие где-нибудь в пустыне Калахари <…>. Мои родители колотили меня чем ни попадя, пока, бывало совсем не выбьются из сил, и я выражаю им здесь за это признательность. Они творили чудеса зодчества, обрабатывая бесформенную груду живого мяса, и вот возник человек. Валяясь на верстаке земли меж колен своих пестунов, я обрёл подобающее анатомическое строение; палочные удары выкроили на моем теле ребра, а в местах переломов неуклюжих членов создали подвижные суставы, локти и колени. Меня душили — так образовалась моя шея; уже привычные опухоли, действенно обихоженные свистящим ремнем, стали упругой мускулатурой. От пощёчин зарделись мои щёки, и топор рассек на две половинки зад. Восприимчивость органов чувств обострилась, пройдя испытание на всех мерзопакостях мира; бегать меня научила погоня, говорить — брань, мыслить — страх и ненависть; мой голос окреп от рёва обид, а бег убыстрился после того, как я сообразил, что ради самосохранения надо преследовать других. Я спал вместе с животными, с заезженной лошадью, с собакой, которую ногой выпихнули из дому, с раздавленной жабой и спорил с ними, когда они, расставаясь с жизнью, пытались оправдать человека. <…> мои руки и ноги представляют самые совершенные протезы, какими только может вооружиться человек, не ставший калекой. Они функционируют уверенно и надёжно, словно я механический или электрический. Мне нет нужды согласовывать свои поступки с велениями души и совести; мои действия во всей своей первозданности заложены внутри этого превосходного механизма и не зависят от меня. Тут необходимы выучка, долгая выучка, твёрдая воля и самовоспитание.

Если бы я увидел каторжника, предлагающего богу своё тело, дабы тот мог заново сотворить из него мир, я помедлил бы лишь мгновение, а потом уничтожил бы этого каторжника, не позволив принять его жертву. И если бы я узрел самого бога, склоняющегося к земле, дабы набрать горсть плевел и тлена погибшего мира и сотворить из замешенной на них глины нового человека, я, поколебавшись лишь краткий миг, кощунственно выбил бы этот ни на что не пригодный комок из величавой длани. И если бы вслед за тем я увидел, что господь бог вздохнул, а по его возвышенной щеке стекает слеза любви я. милосердия, что он кромсает и уродует собственное святое тело, дабы сотворить из него человека, я пал бы ниц перед ним, из одного моего ока полились бы слезы, которых я бы не стыдился, но другим я пристально и неусыпно следил бы за благородным деянием всевышнего, дабы убедиться, что, наградив нового человека жизнью, он в сам деле вдохнул в него свой божественный дух.

Если бы я увидел каторжника, предлагающего богу своё тело, дабы тот мог заново сотворить из него мир, я помедлил бы лишь мгновение, а потом уничтожил бы этого каторжника, не позволив принять его жертву. И если бы я узрел самого бога, склоняющегося к земле, дабы набрать горсть плевел и тлена погибшего мира и сотворить из замешенной на них глины нового человека, я, поколебавшись лишь краткий миг, кощунственно выбил бы этот ни на что не пригодный комок из величавой длани. И если бы вслед за тем я увидел, что господь бог вздохнул, а по его возвышенной щеке стекает слеза любви я. милосердия, что он кромсает и уродует собственное святое тело, дабы сотворить из него человека, я пал бы ниц перед ним, из одного моего ока полились бы слезы, которых я бы не стыдился, но другим я пристально и неусыпно следил бы за благородным деянием всевышнего, дабы убедиться, что, наградив нового человека жизнью, он в сам деле вдохнул в него свой божественный дух.

Перевод

О. М. Малевич, 1986

О сборнике

	«Лелио» Й. Чапека и «Распятие» К. Чапека были двумя «симфониями в прозе» с зашифрованным антивоенным содержанием. Они в максимальной мере приближали прозу к поэзии, музыке, живописи, с одной стороны, и к философии, с другой.
	— Олег Малевич, «Йозеф Чапек — прозаик и поэт», 1985