Молодой американец (Эмерсон)

«Молодой американец» (англ. The Young American) — лекция Ралфа Эмерсона, прочитанная 7 февраля 1844 года в Ассоциации коммерческих библиотек в Бостоне. Впервые опубликована в апрельском номере The Dial.

Цитаты

	В Америке <…> города опустошают деревню, забирая лучших её работников; цвет молодого поколения, и юноши, и девушки, устремляются в города, а деревенский труд остаётся на долю тех, кто похуже. Поезжайте из города и не останавливайте лошадей до самой зари — деревня повсюду будет свидетельствовать о нищете, сельские дома везде покажутся вам грубо сколоченными и бедными.
	In America <…> the cities drain the country of the best part of its population: the flower of the youth, of both sexes, goes into the towns, and the country is cultivated by a so much inferior class. The land, — travel a whole day together, — looks poverty-stricken, and the buildings plain and poor.

Такие усовершенствования, как строительство дорог, на мой взгляд, самым непосредственным образом способствуют тому, что земля становится более дорогой тем, кто живёт на ней. Всякая связь с землёй пробуждает чувство патриотизма, независимо от того, возделывает ли её человек, или добывает из неё ископаемые, или просто охотится на ней. Но тот, кто просто держит на земле свою лавку, тот, кому она нужна лишь как опора для его стола, или гроссбуха, или фабрики, — тот не может любить её так сильно.

I look on such improvements, also, as directly tending to endear the land to the inhabitant. Any relation to the land, the habit of tilling it, or mining it, or even hunting on it, generates the feeling of patriotism. He who keeps shop on it, or he who merely uses it as a support to his desk and ledger, or to his manufactory, values it less.

Природа — самый искусный из экономов — не допускает никакой траты впустую; все, что растрачено сегодня, станет материалом для нового творения завтра; в её хозяйстве нет ничего лишнего, ни зёрнышка, ни песчинки, хотя на первый взгляд она расточительна и склонна к благотворительным пожертвованиям. Именно потому, что Природа всегда экономна и всему находит применение, мы, бедные её дети, чувствуем, что нас сдавило тисками, и жалуемся на то, что так трудно жить. Она распахнула перед нами двери своих кладовых, где хранятся обильные запасы, но нам не позволено просто так обронить волосок или срезать ноготь — Природа немедленно подберёт брошенное нами и приобщит к своим накоплениям.

Nature is the noblest engineer, yet uses a grinding economy, working up all that is wasted to-day into to-morrow's creation; — not a superfluous grain of sand, for all the ostentation she makes of expense and public works. It is because Nature thus saves and uses, laboring for the general, that we poor particulars are so crushed and straitened, and find it so hard to live. She flung us out in her plenty, but we cannot shed a hair, or a paring of a nail, but instantly she snatches at the shred, and appropriates it to the general stock.

Нетрудно видеть, что люди теперешнего поколения точно сговорились творить благо для будущих поколений, принося себя в жертву; самые эгоистичные из них не могут не поступиться собственными интересами, коль скоро речь идёт об общественной пользе. Мы строим железные дороги — непонятно для кого и для чего; известно лишь одно — мы, которые их строим, получим самую малую толику благ, которые от строительства дорог воспоследуют.

It is easy to see that the existing generation are conspiring with a beneficence, which, in its working for coming generations, sacrifices the passing one, which infatuates the most selfish men to act against their private interest for the public welfare. We build railroads, we know not for what or for whom; but one thing is certain, that we who build will receive the very smallest share of benefit.

Вполне понятно, что патриархальный, семейственный образ правления весьма обременителен для всех, кроме главы семьи; скипетр превращается в дубинку. Феодализм расшатывает этот докучливый эготизм и в конце концов кладёт ему конец. Самодержец принужден призвать на помощь своих братьев, кузенов, дальних родственников, чтобы они помогли ему держать в порядке его чрезмерно обширный дом; а кончается эта затея всегда тем, что сии достойные аристократы изъявляют намерение стать независимыми; они объединяются, чтобы бросить вызов монарху, и зовут на подмогу народ. <…> Между тем начинает выдвигаться Торговля — это растение, произрастающее повсюду, где царит мир, пускающее побеги в ту самую минуту, как установится мир, и цветущее до тех пор, пока не нарушен мир. Потребности знати, её стремление к роскоши были ей на руку. А как только начинают снаряжать корабли и караваны в далекие земли, устанавливается новый порядок вещей и новый образ правления, появляются новые господа и новые слуги. Обилие сведений, почерпнутых в чужих краях, богатство, обширные связи делают участников подобных экспедиций по возвращении домой совсем другими людьми, чем те, что когда-то подняли паруса у родных берегов. Теперь они становятся знатью, и получают это право не так, как короли. Феодализм был славной эпохой; он подорвал господстве королей и сам по себе обладал некоторыми хорошими чертами; но пришла пора, когда он стал обузой; ему настало время умереть, а ведь про умирающих не зря говорят, что к концу жизни наглядно выступают все их пороки. Торговля оказалась силачом, которому удалось свалить феодализм; на его место заступила новая, неизведанная сила. Торговля — новый двигатель мира, одна из его великих функций; это сила глубокая и очень разумная. Она ликвидирует гегемонию физического могущества и на его место выдвигает расчёт, изобретательность, осведомленность, науку. Она пробудила к жизни известные потенции, остававшиеся сокрытыми в более ранние, династические эпохи. Ныне Торговля в зените своей карьеры. Феодализм ещё не ушёл в прошлое. Наши правители по-прежнему часто прибегают к его наследию. Торговля постепенно делает правителей несущественными; любую способность всякого человека, которая может в любом отношении оказаться полезной всякому другому человеку, она выставляет на продажу. <…> Торговля — инструмент в руках той расположенной к нам Силы, которая действует нам на благо, не считаясь с нашими желаниями. Мы видим своё благо в том-то и том-то; она создаёт для нас блага из чего-то совсем другого — и это благо гораздо большее. <…> Любая глава истории внушает нам уверенность, что мы не заблудимся настолько, чтобы не отыскать пути, что всё поправимо. Вот назидание, которое следует извлечь из всего, что мы постигаем; и оно укрепляет Надежду — плодовитую мать реформ. Наша роль, совершенно очевидно, заключается не в том, чтобы встать на пути этой тенденции, преградить дорогу усовершенствованию и стоять недвижно, пока мы не окаменеем, но в том, чтобы просто наблюдать, как одна заря сменяет другую, и содействовать новым трудам, которыми ознаменован каждый новый день. Правительство было подобно ископаемому; пусть оно станет подобным растению. Я полагаю, что назначение свода законов должно состоять в том, чтобы он выражал духовную жизнь людей, а. не препятствовал ей. Выражал новые идеи, новые понятия. Торговля послужила одним из шагов к этому, но Торговля — тоже продукт только одной эпохи, и она уступит своё место чему-то более широкому, более совершенному, знаки которого уже проступают, как первые лучи восходящего солнца.

It is easy to see that this patriarchal or family management gets to be rather troublesome to all but the papa; the sceptre comes to be a crowbar. And this unpleasant egotism, Feudalism opposes, and finally destroys. The king is compelled to call in the aid of his brothers and cousins, and remote relations, to help him keep his overgrown house in order; and this club of noblemen always come at last to have a will of their own; they combine to brave the sovereign, and call in the aid of the people. <…> Meantime Trade had begun to appear: Trade, a plant which grows wherever there is peace, as soon as there is peace, and as long as there is peace. The luxury and necessity of the noble fostered it. And as quickly as men go to foreign parts, in ships or caravans, a new order of things springs up; new command takes place, new servants and new masters. Their information, their wealth, their correspondence, have made them quite other men than left their native shore. They are nobles now, and by another patent than the king's. Feudalism had been good, had broken the power of the kings, and had some good traits of its own; but it had grown mischievous, it was time for it to die, and, as they say of dying people, all its faults came out. Trade was the strong man that broke it down, and raised a new and unknown power in its place. It is a new agent in the world, and one of great function; it is a very intellectual force. This displaces physical strength, and instals computation, combination, information, science, in its room. It calls out all force of a certain kind that slumbered in the former dynasties. It is now in the midst of its career. Feudalism is not ended yet. Our governments still partake largely of that element. Trade goes to make the governments insignificant, and to bring every kind of faculty of every individual that can in any manner serve any person, on sale. <…> Trade is an instrument in the hands of that friendly Power which works for us in our own despite. We design it thus and thus; it turns out otherwise and far better. <…> Every line of history inspires a confidence that we shall not go far wrong; that things mend. That is the moral of all we learn, that it warrants Hope, the prolific mother of reforms. Our part is plainly not to throw ourselves across the track, to block improvement, and sit till we are stone, but to watch the uprise of successive mornings, and to conspire with the new works of new days. Government has been a fossil; it should be a plant. I conceive that the office of statute law should be to express, and not to impede the mind of mankind. New thoughts, new things. Trade was one instrument, but Trade is also but for a time, and must give way to somewhat broader and better, whose signs are already dawning in the sky.

Несомненно, участники коммун, первыми пустившиеся в плавание по неведомым морям, не раз собьются с пути и навлекут на себя насмешки. Мне, например, кажется, что они переусердствовали со своим любимым начинанием — оплачивать одинаково талант и труд, за работу любого рода давать одно и то же вознаграждение <…>. Они так и поступили; но ведь монета ни на секунду не остаётся просто монетой. В руках одного она выглядит гордо, как орёл, в руках другого это всего лишь медная пластинка. Ибо вся ценность монеты заключается в том, что человек знает, что с нею делать.

Undoubtedly, abundant mistakes will be made by these first adventurers, which will draw ridicule on their schemes. I think, for example, that they exaggerate the importance of a favorite project of theirs, that of paying talent and labor at one rate, paying all sorts of service at one rate <…>. They have paid it so; but not an instant would a dime remain a dime. In one hand it became an eagle as it fell, and in another hand a copper cent. For the whole value of the dime is in knowing what to do with it.

Я специально говорю о тех институтах, в которых, надо полагать, выражается народное сознание. Но они отстаивают рутинные добродетели, потребные для того, чтобы обзавестись собственностью и удержать её; они всегда служат капиталисту, — колледж, церковь, больница, театр, гостиница, железная дорога, корабль — все они принадлежат капиталисту, и благом почитается все, что способствует их надёжности, изяществу, численному преумножению, а всё, что хоть в какой-то мере может оказаться для них неблаготворным, осыпается проклятиями. Так называемые «оппозиционные» газеты занимаются тем же самым. Они поносят крупного капиталиста, но их цель при этом — сделать капиталистом бедняка. Оппозиция — это выступление тех, кто хочет иметь состояние, против тех, кто его уже имеет.

I speak of those organs which can be presumed to speak a popular sense. They recommend conventional virtues, whatever will earn and preserve property; always the capitalist; the college, the church, the hospital, the theatre, the hotel, the road, the ship, of the capitalist, — whatever goes to secure, adorn, enlarge these, is good; what jeopardizes any of these, is damnable. The `opposition' papers, so called, are on the same side. They attack the great capitalist, but with the aim to make a capitalist of the poor man. The opposition is against those who have money, from those who wish to have money.

Перевод

А. М. Зверев // Эстетика американского романтизма. — М.: Искусство, 1977. — С. 281-301.