Приро́да — материальный мир Вселенной, в сущности — основной объект изучения естественных наук. В быту слово «природа» часто употребляется в значении естественная среда обитания (всё, что не создано человеком).
— Боже сохрани, Боже сохрани! По строению скелета и нервной системы и головного мозга, — совсем не одно и то же. Но по обязательности подчиняться законам природы, — совершенно одно и то же. Что кому дано этой природой сделать, тот только это и может сделать. Тенор не запоёт басом. Блондин не станет брюнетом. Тётя Лиза не уяснит себе теории кровообращения. Человек без слуха не станет композитором. И выучить их этим вещам нельзя. Вот переплетать книги, бренчать на рояле, писать фельетоны, — этому выучить можно.
...вся природа, исключая <только>человека, представляет собою одно неумирающее, неистребимое целое. Если где-то в лесу погибает от старости одно дерево, оно, прежде чем умереть, отдаёт на ветер столько семян, и столько новых деревьев вырастает вокруг на земле, близко и далеко, что старому дереву, особенно рододендрону <...> умирать не обидно. И дереву безразлично, оно растёт там, на серебристом холме, или новое, выросшее из его семени. Нет, дереву не обидно. И траве, и собаке, и дождю.[1]
Красота вообще редкость; есть целые народы из меньших братий, у которых никакой нет красоты, например, обезьяны с своими ирландскими челюстями, молодыми морщинами и выдавшимися зубами, лягушки с глазами навыкате и ртом до ушей… Да и часто ли встречается красивая лошадь, собака? Одна природа постоянно красива, потому что мы на неё смотрим издали, с благородной дистанции; к тому же она нам посторонняя, и мы с ней не ведём никаких счётов, не имеем никаких личностей, смотрим на неё как чужие и просто не видим тех безобразий, которые нам бросаются в глаза в человеческих лицах и даже в звериных, имеющих с нашими родственное сходство.
«наивный» — <есть> натуральный, природный, не обработанный искусственными условностями цивилизации. Так что если наша культура есть продолжение природы, её язык (по распространенному мнению философов), её заявление о себе, то в наивном человеке и его слове — это прямейше, спонтанно, без опосредованных звеньев... [3]:29
— Георгий Гачев, «Плюсы и минусы наивного философствования»
Наука о природе не служит никакой иной цели, кроме безмятежности духа.
По самой середине храмины сидела величавая женщина в волнистой одежде зелёного цвета. Склонив голову на руку, она казалась погружённой в глубокую думу.
Я тотчас понял, что эта женщина — сама Природа, — и мгновенным холодом внедрился в мою душу благоговейный страх.
— Иван Тургенев, «Природа» (стихотворение в прозе), 1879
Природа всегда права. Ошибки и заблуждения происходят от людей.
Природа вовсе не злонамеренна, она лишь тупа, как сапог, и действует по линии наименьшего сопротивления. — вероятно, отсылка к фразе Эйнштейна «Господь Бог изощрён, но не злонамерен», которую Лем уже цитировал в «Summa Technologiae»
Natura nie jest wcale zła, jest tylko tępa jak but, więc działa po linii najmniejszego oporu.
Природа есть мистическая субстанция, «природина» – мой неологизм, природа и родина, мать – земля своему народу. Народ выступает в отношении «природины» и как сын и муж. Так же, как в древнегреческой мифологии, вы знаете, земля Гея рожает себе Урана – неба, который ей становится и сын, и муж, супруг. Народ в каждой стране – и сын, и муж матери Природы.[4]
Природа имеет в своём распоряжении множество разнообразнейших способов решать любой сложности задачу создания новой формы растения, не боясь неудач и не ограничиваясь сроками. Человек при своей интеллигентности, применяя систему, по которой действует природа, может и должен найти свои приёмы быстрого создания новых растений. Он не может мириться с миллионами неудач и ждать успеха создания новой формы тысячелетия.[5]
Природа – это текст, скрижаль завета, которую данный народ призван прочитать, понять и реализовать в ходе истории. В этой драме является новый актёр – труд, который является создателем культуры на этой земле. Труд работает и в соответствии с природой и в то же время дополняет то, чего не дано стране от природы.[4]
Так помрачение и расстройство наступают в природе. Гаснут роднички, торфянеют озерки, заводи затягиваются стрелолистом и кугой. Худо земле без травяного войлока; когда-нибудь люди узнают на деле, чего стоит натянуть на неё неосторожно сорванную дернинку и укоренить жёлудь на солончаке. Леса с земли уходят прочно. Вот уже ничто не препятствует смыву почв поверхностным стоком воды... Множатся балки и овраги, работающие как гигантские водоотводные канавы...[6]
Человек умеет принести с собой тепло и уют. И приносит всюду, куда приходит. Правда, природе для этого приходится слегка потесниться, но это уже совсем другой вопрос. Отдельный…
Я назвал этот приём или эту черту «особенною особенностью» Успенского. Это не lapsus. Собственно, очеловечение природы ― полное очеловечение, а не только отдельные живописныеметафоры, заимствованные из человеческой жизни, встречаются изредка у разных писателей.[8]
Так природа цветёт в высоком полном явленье,
Член за членом творя в строгой чреде степеней.
Снова ты в изумленье, когда над постройкой из листьев
Разнообразных встает, зыблясь на стебле, цветок.
Роскошь, однако, хранит зарок творенья другого:
Да, окрашенный лист чует Всевышнего длань.
— Иоганн Вольфганг Гёте, «Метаморфоз растений» (1790), краткое изложение научной работы в стихах
И вы мне до́роги, мучительные сны
Жестокой матери, безжалостной Природы,
Кривые кактусы, побеги белены,
И змей и ящериц отверженные ро́ды.
А скалы острые, как пагоды,
Возносятся среди цветов.
Мне думать весело, что вечная
Природа учится у нас.
— Николай Гумилёв, «Природа» (Спокойно маленькое озеро…), 1918
Я не ищу гармонии в природе.
Разумной соразмерности начал
Ни в недрах скал, ни в ясном небосводе
Я до сих пор, увы, не различал.
Как своенравен мир её дремучий!
В ожесточённом пении ветров
Не слышит сердце правильных созвучий,
Душа не чует стройных голосов.
Но в тихий час осеннего заката,
Когда умолкнет ветер вдалеке.
Когда, сияньем немощным объята,
Слепая ночь опустится к реке,
Когда, устав от буйного движенья,
От бесполезно тяжкого труда,
В тревожном полусне изнеможенья
Затихнет потемневшая вода,
Когда огромный мир противоречий
Насытится бесплодною игрой, —
Как бы прообраз боли человечьей
Из бездны вод встаёт передо мной.
И в этот час печальная природа
Лежит вокруг, вздыхая тяжело,
И не мила ей дикая свобода,
Где от добра неотделимо зло.
В очарованье русского пейзажа
Есть подлинная радость, но она
Открыта не для каждого и даже
Не каждому художнику видна.
С утра обременённая работой,
Трудом лесов, заботами полей,
Природа смотрит как бы с неохотой
На нас, неочарованных людей.
↑Саша Соколов, «Школа для дураков». — СПб: Симпозиум, 2001 г.
↑Юрий Ханон, «Альфонс, которого не было». — СПб.: Центр Средней Музыки & Лики России, 2013. — 544 с.
↑Георгий Гачев. «Плюсы и минусы наивного философствования» (доклад на конференции в МГУ от 22-25 июня 2000). из книги: «Философия наивности», сост. А.С. Мигунов. - Москва: Изд-во МГУ, 2001.
↑ 4,04,1Георгий Гачев. «Национальные образы мира» (лекция 17 мая 2007 года в клубе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру»)
↑Лютер Бербанк и Холл Вильбур. «Жатва жизни», — Москва, «Сельхозгиз», 1939 г. 212 стр. (С предисловием доктора И.И.Презента и с приложением статей К.А.Тимирязева, А.Гарвуда и В.Холла). Перевод И.Боргмана.
↑Леонов Л.М., «Русский лес». — М.: Советский писатель, 1970 г.