С именем твоим
Нёс тебе мечты,
Долго звал, и всё ж
Не явился ты.
Столько бед зачем
Мне пришлось нести,
Если вправду ты Бог невинности?
Что ж ты терпишь зло?
Или мало бед?
Иль в тебе, господь,
Силы прежней нет?
Иль не ты дал меч
Для злодейских рук,
Чтоб терпел народ
Столько страшных мук?
Иль не видишь, как
В век жестокий мой
Мучит брата брат,
Льётся кровь рекой?
Так явись, рази,
Вырви зла цветы,
Если есть ты, бог,
Если мститель ты! — перевод: Н. Кацнельсон
— «Призыв»
Никогда не верь ты улыбке глаз, —
Так цветы растут, всех милей, нежней,
Возле пропасти, на краю как раз,
Чтоб людей туда завлекать верней. — перевод: Л. Горнунг
— «Улыбающиеся глаза»
Дни тянутся мои грустны, бесплодны,
И с рокотом мятежных чувств моих
Иду среди рядов могил холодных
Друзей любимых и надежд былых.
<…>
Ничтожная толпа, тупое стадо,
Трусливые лжецы и торгаши,
От вашего все увядает взгляда: Улыбка, вера и полет души.
Так перед кем же сердце я открою,
Кому спою о горечи моей?
И для кого пожертвую собою?
Возможно ль жить на свете без друзей? — перевод: Р. Ивнев
Летучей Мыши с Чайкой вдруг
Взбрело купцами стать сам-друг.
Ведут летуньи разговор
И заключают договор.
Но вот беда: нет ни гроша, —
Ведь это срам для торгаша, —
Бегут к Шипу они, спеша.
И, вексель дав,
И подсчитав
Проценты с суммы, что он дал,
Берут изрядный капитал. — перевод: В. Звягинцева
— «Злосчастные купцы»
Должен быть и злу конец,
Таков закон. Судьба мудра. — перевод: В. Звягинцева
Перевод: Я. Хачатрянц, 1953. Сказка экранизирована в 1982 году.
— У моего отца была дубинка, которой он доставал до неба и перемешивал звёзды.
— А что тут удивительного? У моего деда была трубка, так он бывало один конец возьмет в рот, а другим прикуривает от солнца.
— Уж ты прости меня, царь, собирался я прийти раньше, да запоздал. Вчера сильный дождь шёл, гроза разразилась, и молнией разорвало небо. Так я ходил зашивать его.
— Хорошее дело сделал, — говорит царь. — Только зашил ты непрочно — сегодня утром опять дождик моросил.
Перевод: Я. Хачатрянц, 1953. Сказка экранизирована в 1982 году.
Шли мы, шли без конца, вдруг видим три озерца — два иссохших, в третьем ни капли воды. В том озерце, которое безводно, плавают себе свободно — смотри-ка! смотри! — белые утки. Сколько их? Три — две дохлые, одна неживая.
Было у отца короткое и длинное полено. Опустился он на колено, прицелился, одолел страх — и трах-тарарах! Он стрельнул, я пальнул; только я пальнул, утка «кряк!» и распласталась, да как — каждое крыло с десяток локтей!
