Добиваться власти для спокойствия и безопасности значит взбираться на вулкан, для того чтобы укрыться от бури.
Уметь высказать, насколько любишь, значит мало любить.
Свою любовь истолковать умеет лишь тот, кто слабо любит.
Не терпеть нужды и не иметь излишка, не командовать другими и не быть в подчинении — вот моя цель.
У кого много пороков, у того много и повелителей.
В книгах заключено особое очарование; книги вызывают в нас наслаждение: они разговаривают с нами, дают нам добрый совет, они становятся живыми друзьями для нас.
Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно.
Это только видимость, будто они живут и дышат, на самом деле это уже гниющие и зловонные трупы.
Прохладных волн кристалл,
Манивших освежиться
Ту, кто других прекрасней несказанно;
Ветвистый дуб, что звал
Её облокотиться, —
Опора восхитительного стана;
Цветущая поляна,
Где ангельская грудь
Лежала; воздух чистый,
Где взор явил лучистый
Мне бог любви, чтоб сердце отомкнуть <…>.
Прелестные цветы
Ей на колени, томной,
Серебряным дождём с ветвей струились.
Средь этой красоты
Она сидела скромно:
Цветы любовным нимбом серебрились.
На лоно ей ложились,
Блестели в волосах
И, сочетаясь с ними,
Казались золотыми.
И на траве — цветы, и на волнах,
И, рея величаво,
Цветы шептали: «Здесь Любви держава». — перевод: Е. М. Солонович, 1980
Chiare, fresche et dolci acque,
ove le belle membra
pose colei che sola a me par donna;
gentil ramo ove piacque
(con sospir’ mi rimembra)
a lei di fare al bel fiancho colonna;
herba et fior’ che la gonna
leggiadra ricoverse
co l’angelico seno;
aere sacro, sereno,
ove Amor co’ begli occhi il cor m’aperse <…>.
Da’ be’ rami scendea
(dolce ne la memoria)
una pioggia di fior’ sovra ’l suo grembo;
et ella si sedea
humile in tanta gloria,
coverta già de l’amoroso nembo.
Qual fior cadea sul lembo,
qual su le treccie bionde,
ch’oro forbito et perle
eran quel dí a vederle;
qual si posava in terra, et qual su l’onde;
qual con un vago errore
girando parea dir: Qui regna Amore.
— CXXVI. «Прохладных волн кристалл…» (Chiare, fresche et dolci acque…)
Стихи Петрарки, сии гимны на смерть его возлюбленной, не должно переводить ни на какой язык; ибо ни один язык не может выразить постоянной сладости тосканского и особенной сладости музы Петрарковой, <…> которого часто критика <…> ставит наравне с обыкновенными писателями по части изобретения и мыслей.
Но где ж, Тоскана, где три брата кровных?
Где Дант, Петрарка? Горек твой ответ!
Где тот рассказчикста новелл любовных,
Что в прозе был пленительный поэт? <…>
На родине им даже бюстов нет!
Иль мрамора в Тоскане не хватило,
Чтобы Флоренция сынов своих почтила?
Неблагодарный город! Где твой стыд?
Как Сципион, храним чужою сенью,
Изгнанник твой, вдали твой Данте спит,
<…> и лавр носил Петрарка не родной —
Он, обучивший сладостному пенью
Всех европейских бардов, — он не твой,
Хотя ограблен был, как и рождён, тобой. — перевод В. В. Левика
But where repose the all Etruscan three—
Dante, and Petrarch, and, scarce less than they,
The Bard of Prose, creative Spirit! he
Of the Hundred Tales of Love? <…>
And have their Country's Marbles nought to say?
Could not her quarries furnish forth one bust?
Did they not to her breast their filial earth entrust?
Ungrateful Florence! Dante sleeps afar,
Like Scipio, buried by the upbraiding shore,
<…> and the crown
Which Petrarch's laureate brow supremely wore,
Upon a far and foreign soil had grown,
His Life, his Fame, his Grave, though rifled—not thine own.
Появится один поэт, мне равный,
Он примет за любовь мучений мзду,
Среди певцов любви в Италии он будет главный,
Он обессмертит слёзы, и ему
Свободы песнь венец дарует славный.
There shall be some who will not sing in vain,
And he, their Prince, shall rank among my peers, And Love shall he his torment; but his grief Shall make an immortality of tears,
And Italy shall hail him as the Chief Of Poet-lovers, and his higher song Of Freedom wreathe him with as green a leaf.
Никто в стихах прекрасных не поёт
Супружеское счастье; будь Лаура
Повенчана с Петраркой — видит бог,
Сонетов написать бы он не мог! — перевод Т. Г. Гнедич