Помпадур борьбы, или Проказы будущего
«Помпадур борьбы, или Проказы будущего» — сатирическая короткая повесть Михаила Салтыкова-Щедрина 1873 года из цикла «Помпадуры и помпадурши».
Цитаты
[править]Я с детских лет знаю Феденьку Кротикова. В школе это был отличный товарищ, готовый и в форточку покурить, и прокатиться в воскресенье на лихаче, и кутнуть где-нибудь в задних комнатах ресторанчика. По выходе из школы, продолжая оставаться отличным товарищем, он в каких-нибудь три-четыре года напил и наел у Дюссо[комм. 1] на десять тысяч рублей и задолжал несколько тысяч за ложу на Минерашках[комм. 2], из которой имел удовольствие аплодировать m-lle Blanche Gandon[комм. 3]. Это заставило его взглянуть на своё положение серьёзнее. Роль доброго товарища обходилась слишком дорого; надо было остепениться и избрать карьеру. И вот, не прошло четырёх лет — слышим, что он, прямо из-под ферулы Дюссо, вдруг выказал необыкновенный административный блеск. Ещё немного — и Феденька был уже помпадуром в городе Навозном[комм. 4]… |
Но здравые идеи восторжествовали; Франция подписала унизительный мир, а затем пала и Парижская коммуна. Феденька, который с минуты на минуту ждал взрыва, как-то опешил. Ни земская управа, ни окружной суд даже не шевельнулись[комм. 5]. Это до того сконфузило его, что он бродил по улицам и придирался ко всякому встречному, испытывая, обладает ли он надлежащею теплотою чувств. Однако чувства были у всех не только в исправности, но, по-видимому, последние события даже поддали им жару… |
Вечером, управившись с делами, он являлся к ней, окружённый блестящей плеядой навозных свободных мыслителей, и читал свои циркуляры. |
Упивались передовыми статьями «С.-Петербургских ведомостей», в которых доказывалось, что нет ничего легче, как отрицать и глумиться над прогрессом, и что, напротив того, нет задачи более достойной истинного либерала, как с доверием ожидать дальнейших разъяснений.[комм. 6] |
… чиновники особых поручений Рудин и Волохов, ещё так недавно проповедовавшие <…> теорию возрождения России посредством социализма, проводимого мощною рукою администрации… |
Он понял, что ему ничего не нужно понимать, что не нужно ни фактов, ни корней, ни нитей, что можно с пустыми руками, с одной доброй волей, начать дело нравственного возрождения Навозного, сопровождаемое борьбою à grand spectacle, с истреблениями, разорениями, расточениями и другими принадлежностями возрождающей власти. |
Земская управа прекратила покупку плевальниц, ибо Феденька по каждой покупке входил в пререкания; присяжные выносили какие-то загадочные приговоры, вроде «нет, не виновен, но не заслуживает снисхождения», потому что Феденька всякий оправдательный или обвинительный (всё равно) приговор, если он был выражен ясно, считал внушенным сочувствием к коммунизму и галдел об этом по всему городу, зажигая восторги в сердцах предводителей и предводительш. |
Феденька на минутку задумался: в нём шевельнулись проблески недавнего либерализма и чуть-чуть даже не одержали верх. Но фатум уж тяготел над ним. |
— Волохов ещё так недавно сделался консерватором, что не успел заслужить полного доверия. Не моего, конечно, — я искренно верю его раскаянию! — но доверия общества… C’est un conservateur du lendemain, ma chère, tandis que les autres… les chénapans… sont des vrais conservateurs, des conservateurs de la veille! Вот что для меня важно. |
— Увидишься с сатаной — плюнь ему от меня в глаза! Только вряд ли увидишь ты его. Потому, живём мы здесь в благочестии и во всяком благом поспешении, властям предержащим повинуемся, старших почитаем — неповадно ему у нас! |
Я знаю: прочитав мой рассказ, читатель упрекнёт меня в преувеличении. <…> |
Отныне нет ни устности, ни гласности, ни постройки умывальников при посредстве принципа самоуправления — всё это будет заменено одним словом «фюить». Даже несомненно консервативные «корни и нити», которыми он ещё так недавно щеголял, показались ему мелкими и презренными. Всё это пустая и лишняя процедура. Ему нужно совсем не то; ему нужен не факт, а «дух»… |
Ноздрёв, по свойственной ему пылкости нрава, не раз порывался взять взятку, но Держиморда[комм. 7] постоянно его удерживал. |
Она не только вошла в роль Иоанны д’Арк, но, так сказать, отождествилась с этою личностью. Глаза у неё разгорелись, ноздри расширились, дыхание сделалось знойное, волосы были постоянно распущены. В этом виде, сидя на вороном коне, она, перед началом каждой церковной службы, галопировала по улицам, призывая всех к покаянию и к войне против материализма. Нельзя, впрочем, умолчать, что успеху её проповеди немало содействовали частные пристава, которые употребляли все меры кротости, дабы обыватели Навозного не погрязали в материализме, но наполняли храмы божии. Учтиво брали они прохожего за шиворот и говорили ему: |
Итак, новый фазис административной проказливости, в который вступил Феденька, не только не принес ему никаких затруднений, но даже произвёл в нём довольно приятную экзальтацию. И прежняя жизнь его была бредом, и теперь она продолжала быть бредом, с тою лишь разницею, что прежний бред имел сначала либеральный, потом консервативный характер, а теперь он принял форму бреда борьбы. Но эта последняя форма была даже приятнее двух первых, потому что не признавала никаких границ и, следовательно, легко наполнялась всякого рода содержанием. |
О повести
[править]— Виктор Буренин |
«Помпадур борьбы…» <…> — самый грандиозный из грандиозных щедринских помпадуров. <…> Страницы [о карикатурах на действительность, которые являются ответом на упрёки], дышат такою художественною правдою, такою неотразимою убедительностью, что <…> не могут не воздействовать на читателя самого неподатливого.[1] | |
— Семён Т. Герцо-Виноградский, 1873 |
Среди рассказов «помпадурского» цикла, написанных после «Истории одного города», «Помпадур борьбы…» наиболее близок в своей последней части к последним же страницам глуповской «летописи». В образе Феденьки Кротикова, ударившегося в «административный мистицизм», немало черт, роднящих его с градоначальниками химерического города, в том числе с Угрюм-Бурчеевым.[1] — М.: 1963. — C. 125 | |
— Евграф Покусаев, «Революционная сатира Салтыкова-Щедрина», 1963 |
Щедринский Марк Волохов близок к Хлестакову по своей беспринципности. <…> Поэтому он служил помпадуру Кротикову и в либеральный и в консервативный фазисы административной деятельности последнего. Щедрин, в сущности говоря, сохранил за Марком Волоховым все те основные черты, которыми наделил его Гончаров. Волохов человек бесшабашный, безнравственный, ему на всё наплевать. Искусственно сочетая с этими свойствами героя некоторые черты демократизма, Гончаров сделал тенденциозную попытку дискредитировать фигурой Волохова идеи демократии и социализма. Простым передвижением Марка Волохова в лагерь либерально-консервативный, Щедрин переадресовал гончаровский тип по его подлинному назначению. Здесь мы имеем возможность наблюдать наглядный пример совмещения у Щедрина задач социальной сатиры с задачами литературной полемики. | |
— Алексей Бушмин, «Салтыков-Щедрин: Искусство сатиры», 1975 |
Комментарии
[править]- ↑ Обеды в фешенебельном ресторане Дюссо входили в норму поведения молодых людей светско-аристократического Петербурга[1].
- ↑ Заведение искусственных минеральных вод в Новой деревне в Петербурге существовало с 1834 по 1873 год. С конца 50-х годов, когда антрепренером его стал И. И. Излер, приобрело известность танцевальными вечерами и эстрадными представлениями фривольного характера[1].
- ↑ Автор часто пользовался именем этой гастролировавшей в Петербурге французской опереточной артистки, как нарицательным, для обозначения ничем не стесняющегося демонстративного бесстыдства на сцене[1].
- ↑ Возникновение этого названия в сатирической топонимике Салтыкова связано, по-видимому, с его впечатлениями от Пензы — «отвратительного городишки»[1] в письме П. В. Анненкову от 2 марта 1865.
- ↑ 10 мая 1871 года Францией был подписан Франкфуртский мирный договор с Германией, которым завершилась франко-прусская война. 28 мая закончилось кровавое подавление Парижской коммуны. События во Франции, притом не столько само возникновение Парижской коммуны, сколько жестокая расправа с коммунарами, оказали сильное воздействие на чувства наиболее активной части русского общества, а в правом лагере и у правительства вызвали прилив страха перед возможным, как они полагали, революционным взрывом в стране. Страх оказался необоснованным. В России тогда отсутствовали условия, необходимые хотя бы для завершения половинчатого либерализма реформ 60-х годов, обозначенных в салтыковском тексте названием «новых учреждений» — земской управы и окружного суда[1].
- ↑ В дореволюционной демократической публицистике, в том числе и социал-демократической, эти слова превратились в своего рода политическую пословицу. Они использовались как формула разоблачения российского либерализма, его робости и послушливости царизму[1].
- ↑ Персонаж «Ревизора».
Примечания
[править]- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 С. А. Макашин, Н. С. Никитина. Примечания // М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20 т. Т. 8. Помпадуры и помпадурши. История одного города. — М.: Художественная литература, 1969.
- ↑ Z. Журналистика // Санкт-Петербургские ведомости. — 1873. — № 268 (29 сентября (11 октября).