Понемногу обо всём (Йозеф Чапек)

«Понемногу обо всём» (чеш. Málo o mnohém) — сборник фельетонов и эссе Йозефа Чапека 1923 года.

Цитаты

Владельцы находящихся под угрозой сейфов придумали необычный трюк, который способен нанести самонадеянному грабителю решительное поражение. Им пришла в голову мысль запереть вместе со своим золотом изрядных размеров удава, метра этак в три. И эта гадина спокойно спит и переваривает пищу, покуда её покой не нарушит неосторожный взломщик; затратив массу усилий, он открывает сейф лишь затем, чтобы в страхе позорно бежать. <…> Даже дилетанту нетрудно предвидеть, что грабители тотчас додумаются извести гада, пустив через эти дырки какой-нибудь ядовитый газ. Но, как бы то ни было, издавна считалось очевидным, что золото и змей подходят друг другу. <…> Так, могла бы здесь прозвучать в красочном и волнующем изложении история о таинственном грабителе, который отворил безупречно профессиональным приемом сейф банкира Z и тут же перед кучами золота нашел плачевный конец в объятиях змея; наутро приходит ничего не подозревающий банкир, видит труп грабителя, и крик замирает у него на устах, он в ужасе закрывает глаза: грабителем был его внебрачный сын, молодой ученый, ботаник, художник или астроном, который, как оказалось, собирался сделать совсем иную карьеру. Или, наоборот, прекрасная история, написанная талантливым пером: дверь сейфа по доброй воле открывается перед настоящим принцем или графом, а ужасный змей кротко ластится к ногам банкира, доброго волшебника, растроганно созерцающего эту совершенно сказочную сцену и утешающегося мыслью, что этот рыцарь, более прекрасный и мужественный, нежели все другие, станет его зятем. Или же назидательная история об алчном ростовщике, который доверил охранять свой сейф змею, но сам пал жертвой своей жадности, потому что два месяца не кормил разъяренного удава. А возможно, это будет поучительная басня о змее, которого хозяин отругал за то, что он загрязнил своими экскрементами пачки банкнотов; змей, обидевшись, дарит свою привязанность грабителю и становится его пособником — помогает ему опорожнить сейф и вылезает вместе с ним в окно, оставив в пустом сейфе только свой ничего не стоящий помет. Ограбленный банкир, разумеется, тут же сходит с ума. В оставленном змеином помете он начинает видеть груды золота, а себя воображает змеем, заползает в сейф и извивается там, охраняя мнимые сокровища. Вошедшие домочадцы видят ужасную картину: из сейфа на них злобно шипит хозяин, ещё недавно такой элегантный и светский глава семейства, обычно благосклонный и благожелательный.

— «Змей на деньгах»

… крупное упущение с финансовой точки зрения, что нельзя провести санацию истории; ведь сколько тут рухнувших королевств, потерпевших крах монархов и утраченных престолов, которые можно было бы санировать путём создания обществ с сильным акционерным капиталом! Сколько выгоднейших возможностей упущено и лежат в прошлом мёртвым грузом! В таком случае остаётся лишь обратить всю сноровку в настоящее и будущее, поскольку таким способом можно зарабатывать на добре и зле, делать ставку на любой результат, извлекать выгоду из живого и сгнившего, из удач и провалов, из хороших и безнадёжных положений. Пока историей не будут заправлять консорциумы, пока к ней не будут относиться как к предприятию, пока её не станут эксплуатировать как производственную мощность, пока её не поставят на промышленные рельсы, до тех пор в ней не будет надлежащего порядка. Консорциумы станут сами назначать королей, пап и князей, сами будут создавать исторические ситуации и разумно разрешать их; при этом религиозные движения не разовьются так бесконтрольно, как это бывало раньше, поскольку тоже будут организованы консорциумами. Новые религии, нуждаясь в храмах, вызовут повышенный спрос на земельные участки и желанный строительный бум, не говоря уже об увеличении спроса на предметы культа; молитвенники, иконы и прочее, а также на печатную продукцию: бланки, удостоверения и т. п. В общем, из финансирования и организации крупного религиозного движения получилась бы неплохая спекуляция. Придерживайтесь в своих спекуляциях традиций добрых американских консорциумов — и заработаете и на судьбах человечества, да и на своей собственной судьбе.

— «Коммерция так коммерция!»

Суть войны — это производство смерти, которое, как и всякая другая техническая деятельность, требует находчивости и изобретательности. Поэтому неудивительно, что великое множество выдающихся умов днём и ночью размышляют о смерти, вернее, о фабрикации смерти, стремясь наиболее действенными средствами способствовать её производству. И труд этот, как и любая другая людская работа, не терпящая отлагательств, зачастую увенчивается успехом, открывая перед нами новые перспективы. Недавно в одной немецкой военной лаборатории от какого-то особенно замечательного боевого газа, находившегося в стадии экспериментальной разработки, неожиданно погибли двенадцать рабочих. Погибшие никак не могли уберечься, поскольку новый газ абсолютно бесцветен, не имеет ни вкуса, ни запаха, что представляется неоспоримым преимуществом, потому что противник, подвергнутый воздействию этого замечательного средства, даже не заподозрит, что над ним нависла угроза смерти. <…> Этот новый вид смерти весьма гуманен, потому что не доставляет застигнутому ею никаких тревог и страданий и не дает ему времени для того, чтобы, умирая, пожалеть о жизни, но, пожалуй, именно с этой точки зрения такая смерть становится чересчур уж утончённой. В конце концов, при ближайшем рассмотрении вопроса нельзя с уверенностью сказать, какой вид гибели предпочтителен на войне — такой вот, незримый, либо тот, прежний, видимый, более привычный. И если уж, исходя из высших принципов военной, экономической и культурной целесообразности, человек должен быть умерщвлен всенепременно и по последнему слову техники, то для этого предпочтителен всё-таки газ самый зловонный, отвратный, едучий, раздирающий лёгкие и утробу, мерзкого черно-зеленого цвета, нежели это страшное «ничто», убивающее незримо и неощутимо. Пусть с ревом и грохотом, как на Страшном суде, рвут в клочья тело и дробят кости, пусть наша кровь брызнет так высоко, что замарает все небеса! По крайней мере, мы будем знать, что Убиты и умираем. Тогда мы сможем умереть со стонами и проклятьями, вполне сознавая, что происходит. Пусть смерть придет ужасная, с громом и свистом, пусть она будет какой угодно страшной, но все же зримой. Мы должны знать, что её тяжким трудом, до предела используя все разрушительные силы, сотворил сам человек, хотя смерть никогда не должна была стать его ремеслом. Смерть, сотворённая руками человека, должна быть анафемски злой, кровавой, беспощадной, как палица Каина, но ни в коем случае не невидимой. Только тогда военное изобретательство, устыдившись, должно было бы прекратиться.

— «Незримая смерть»

	… слабительным для кишок неба могут послужить лишь наши отлетевшие души…
	— «Новая религия — мораль скорости»

Благородные достоинства, которыми обладает каждое сословие, сопряжены с соответствующим риском. Кузнец замарается сажей, наездник может упасть с коня, у молочника дрогнет рука, и тогда он перельёт воды в молоко, мясник забьёт уже издохшую корову, у повара что-нибудь подгорит, монах полностью умертвит свою плоть, господин депутат вывалится из автомобиля и т. д., и т. п. до бесконечности, потому что профессий много, а риску нет конца.

— «О людских различиях»

В сердце юного Франциска господь взрастил щедрость и сострадание к бедным. <…> Парень уже ни к какому ремеслу был не пригоден, а в конце концов сделался святым, да таким, что не мог добыть себе даже приличной одежды. Ходил до конца дней своих полунаг, часто не имел куска хлеба, страдал многими болезнями, по-видимому, не пользовался уважением, потому что люди над ним насмехались, и умер на соломе. И всё оттого, что пренебрёг купеческим сословием и ударился в святость.

— там же

Перевод

И. Левшин, 1986