По поводу Дневника Гонкуров (Франс)
«По поводу Дневника Гонкуров» (фр. À propos du « Journal des Goncourt ») — статья Анатоля Франса в газете «Тан» от 20 марта 1887 года. Вошла в авторский сборник «Литературная жизнь (Серия первая)» 1888 года. Эдмон Гонкур назвал её «очень любезной»[1].
Цитаты
[править]Нет такого дневника, таких мемуаров, таких исповедей или автобиографических романов, которые посмертно не снискали бы автору симпатий публики. | |
Il n’est point de journal, de mémoires, de confessions, de confidences ni de roman autobiographique qui n’ait valu à son auteur des sympathies posthumes. |
Поэма или роман, как бы хороши они ни были, стареют по мере того, как отживает свой век приданная им литературная форма. Произведения искусства не могут нравиться долго, ибо в доставляемом ими наслаждении немалую роль играет новизна. А мемуары — не произведение искусства. Автобиография ничем не связана с модой. Мы ищем здесь только правды о человеке. <…> Григорий Турский изобразил собственную душу и окружавшую его жизнь в сочинении плохо написанном, но бесценном. <…> А стихи Фортуната, его современника, для нас уже не существуют. Они погибли вместе с варварской латынью, для которой были образцовыми. | |
Un poème, un roman, tout beau qu’il est, devient caduc quand vieillit la forme littéraire dans laquelle il fut conçu. Les œuvres d’art ne peuvent plaire longtemps ; car la nouveauté est pour beaucoup dans l’agrément qu’elles donnent. Or, des mémoires ne sont point des œuvres d’art. Une autobiographie ne doit rien à la mode. On n’y cherche que la vérité humaine. <…> Grégoire de Tours, a peint son âme et son monde dans un écrit informe et précieux. <…> Les vers de son contemporain Fortunat n’existent plus pour nous. Ils ont péri avec la barbarie latine dont ils faisaient l’ornement. |
Примечательно, что этот глубоко личный дневник [Гонкуров] является в то же время дневником сугубо литературным. Оба его автора, как бы слившиеся в единое целое, так истинно преданы своему искусству, до такой степени мученики его и жертвы, так поглощены им, что самые заветные их мысли принадлежат только литературе. Перо и бумага для них то же, что клобук и нарамник для принявших постриг. Вся жизнь их — это непрерывная работа, это наблюдение и поиски выразительных средств. Повсюду и везде они в своей мастерской, — чуть было не сказал «в своей обители, у своего алтаря». | |
Il est à remarquer aussi que ce journal tout intime est en même temps tout littéraire. Les deux auteurs, qui n’en font qu’un, sont si bien voués à leur art, ils en sont à ce point l’hostie et la victime, ils lui sont si entièrement offerts, que leurs pensées les plus secrètes appartiennent aux lettres. Ils ont pris la plume et le papier comme on prend le voile et le scapulaire. Leur vie est un perpétuel travail d’observation et d’expression. Partout ils sont à l’atelier, j’allais dire à l’autel et dans le cloître. |
Теперь необходимость творить подчинила себе всю жизнь писателя. Бальзак, Готье, Флобер превратили свою жизнь в бессознательный подвиг и прожили её никем не понимаемые, словно чужестранцы. Гонкуры пошли ещё дальше. Оставаясь в родной своей среде, ничем от неё не отличаясь, скромно, просто, но упорно, они жили необычной, обособленной жизнью, полной строгих правил, сурового воздержания и томительных искусов, подобно тем верующим, которые, оставаясь незаметными среди других, нося такую же одежду, как все, свято блюдут устав монашеского ордена, к которому тайно принадлежат. «Дневник Гонкуров» — единственное в своём роде свидетельство этого. Я не буду касаться вопроса о том, полезен ли писателю подобный литературный аскетизм и не наносит ли он серьёзного ущерба замыслу и исполнению литературного произведения. Скажу только, что, прочитав «Дневник» за 1851–1861 годы, начинаешь лучше понимать, ценою какого непомерного развития нервной системы, какого напряжения зрения и мозга достигнуто было то особое «артистическое письмо» — этим термином г-н Эдмон Гонкур определяет свою манеру — и то тщательное воспроизведение мельчайших ощущений, которое является отличительной чертой творчества обоих братьев. В их мысли, в их стиле, рождённых этой особой атмосферой, нет вольного воздуха, нет лёгких радостных образов, которые, подобно плодам, могу созреть лишь на солнце. Но перед нами явление редкостное, и оно внушает чувство уважения, ибо один из двоих умер оттого, что достигнув цели своих исканий. | |
C’est alors que les hommes de lettres organisèrent toute leur existence en vue de la production littéraire. Balzac, Gautier, Flaubert prirent d’instinct des dispositions héroïques et traversèrent le monde comme d’incompréhensibles étrangers. Mais les Goncourt firent mieux encore. Sans se distinguer par aucune marque extérieure de la société dans laquelle ils étaient nés, sans affectation, simplement, fermement, ils vécurent une vie particulière, spéciale, faite de rigoureuses observances, de dures privations, de pénibles pratiques, comme ces personnes pieuses qui, mêlées à la foule et habillées comme elle, observent les règles monastiques de la congrégation à laquelle elles sont secrètement affiliées. À cet égard, le Journal des Goncourt est un document unique. Je ne veux point examiner ici si cet ascétisme littéraire n’a pas, au point de vue de la conception et de l’exécution des livres, de sérieux inconvénients. Mais on comprend mieux, quand on a lu le Journal de 1851 à 1861, comment une culture excessive de l’appareil nerveux, une tension constante de l’œil et du cerveau a produit « cette écriture artiste » que M. Edmond de Goncourt se reconnaît justement, et cette notation minutieuse des sensations qui est le caractère le plus saillant de l’œuvre des deux frères. Leur pensée et leur style, créés dans une atmosphère spéciale, n’ont pas la gaieté du grand air et la joie facile des formes que mûrit le soleil. Mais c’est chose rare et c’est chose respectable ; car l’un d’eux est mort de l’avoir trouvée. |
Перевод
[править]М. П. Неведомский, 1960
Примечания
[править]- ↑ Эдмон и Жюль де Гонкур. Дневник. Записки о литературной жизни. Избранные страницы в 2 томах. Т. II. — М.: Художественная литература, 1964. — С. 420 (20 марта 1887).
- ↑ Франс считал Руссо ответственным за революционный террор и постоянно полемизировал с его концепцией доброго «естественного» человека. (И. С. Ковалева, И. А. Лилеева. Комментарии // Анатоль Франс. Собрание сочинений в 8 т. Т. 8. Литературно-критические статьи. Публицистика. Речи. Письма. — М.: ГИХЛ, 1960.)