Простодушный

«Простодушный. Правдивая повесть, извлечённая из рукописей отца Кенеля» (фр. L’Ingénu. Histoire véritable tirée des manuscrits de p. Quesnel) — философская повесть Вольтера о благородном дикаре, впервые изданная летом 1767 года в Женеве, вышедшее позже парижское издание имело название «Гурон, или Простодушный».

Цитаты

	Особенное уважение снискал он тем, что из всех окрестных настоятелей был единственным, кого после ужина с собратьями не приходилось тащить в постель на руках. — глава I
	Ce qui lui avait donné surtout une grande considération, c’est qu’il était le seul bénéficier du pays qu’on ne fût pas obligé de porter dans son lit quand il avait soupé avec ses confrères.

	У Простодушного была превосходная память. Благодаря могучему нижнебретонскому телосложению, которое ещё укрепил канадский климат, голова у него стала такая прочная, что, когда по ней били, он этого почти не чувствовал, а когда в неё что-нибудь врезалось, то никогда уже не изглаживалось;.. — глава III
	L’Ingénu avait une mémoire excellente. La fermeté des organes de Basse-Bretagne, fortifiée par le climat du Canada, avait rendu sa tête si vigoureuse que, quand on frappait dessus, à peine le sentait-il ; et quand on gravait dedans, rien ne s’effaçait ;..

	История, по-видимому, только тогда и нравится, когда представляет собой трагедию, которая становится томительной, если её не оживляют страсти, злодейства и великие невзгоды. Клио надо вооружать кинжалом, как Мельпомену. — глава X
	Il semble que l’histoire ne plaise que comme la tragédie, qui languit si elle n’est animée par les passions, les forfaits, et les grandes infortunes. Il faut armer Clio du poignard comme Melpomène.

	— … критические сочиненьица <…> подобны тем мошкам, что откладывают яйца в заднем проходе самых резвых скакунов; однако кони не становятся от этого менее резвы. <…> философы удостоили лишь мимолётным взглядом эти литературные испражнения. — глава XI
	«… petits livres de critique <…> les compare à certains moucherons qui vont déposer leurs œufs dans le derrière des plus beaux chevaux : cela ne les empêche pas de courir. » <…> philosophes daignèrent-ils jeter les yeux sur ces excréments de la littérature.

	… старший письмоводитель <…> сказал: — Я неправомочен творить добро; вся моя власть сводится к тому, что время от времени я могу делать зло. — глава XIII
	… premier commis <…> dit : « Je suis sans crédit pour faire du bien ; tout mon pouvoir se borne à faire du mal quelquefois. »

— Всякая секта представляется мне скопищем заблудших людей. Скажите, существуют ли секты среди математиков? — Нет, <…> все люди единодушно признают истину, когда она доказана, но непомерны их раздоры, когда речь идёт об истинах неразъяснённых. — Скажите лучше — о неразъяснённых заблуждениях. Если бы под грудой доводов, которые обсуждаются столько веков подряд, таилась некая единая истина, её, несомненно, открыли бы и хоть на этот счёт все на свете пришли бы к согласию. Будь эта истина нужна, как солнце нужно земле, она и сверкала бы, как солнце. Нелепо, оскорбительно для всего рода человеческого и преступно по отношению к Верховному и Бесконечному Существу утверждать, будто есть какая-то истина, существенно важная для человека, которую Бог утаил. — глава XIV (вариант распространённых мыслей)

« Toute secte me paraît le ralliement de l’erreur. Dites-moi s’il y a des sectes en géométrie ? — Non <…>; tous les hommes sont d’accord sur la vérité quand elle est démontrée, mais ils sont trop partagés sur les vérités obscures. — Dites sur les faussetés obscures. S’il y avait eu une seule vérité cachée dans vos amas d’arguments qu’on ressasse depuis tant de siècles, on l’aurait découverte sans doute ; et l’univers aurait été d’accord au moins sur ce point-là. Si cette vérité était nécessaire comme le soleil l’est à la terre, elle serait brillante comme lui. C’est une absurdité, c’est un outrage au genre humain, c’est un attentat contre l’Être infini et suprême de dire : il y a une vérité essentielle à l’homme, et Dieu l’a cachée. »

	Прекрасная Сент-Ив не соглашается на щекотливое предложение. Она советуется с иезуитом. — заглавия глав XV и XVI (см. далее)
	La belle Saint-Yves résiste à des propositions délicates. Elle consulte un jésuite.

— Увы! При этом дворе, столь изысканном, любезном, прославленном, чего-нибудь добиться можно лишь таким способом. Должности, и самые незаметные и самые важные, нередко получают только за ту плату, которую требуют от вас. <…> Неужели вы думаете, что люди, которые управляли провинциями или командовали армиями, обязаны почестями и богатством одним своим достоинствам? Среди них немало таких, которые в долгу за это перед своими супругами. Высоких воинских званий домогались ценою любви, и место доставалось тому, чья жена красивее. <…> Тех прекрасных и знатных дам, о которых я вам рассказываю, не осудил никто, ну, а вам будут рукоплескать, скажут, что вы совершили проступок от избытка добродетели. — Какая уж тут добродетель! <…> Что за лабиринты беззаконий! — глава XVII. Добродетель вынуждает её пасть (Elle succombe par vertu)

« Hélas ! les affaires ne se font guère autrement dans cette cour si aimable, si galante, si renommée. Les places les plus médiocres et les plus considérables n’ont souvent été données qu’au prix qu’on exige de vous. <…> Pensez-vous que tous ceux qui ont été à la tête des provinces, ou même des armées, aient dû leurs honneurs et leur fortune à leurs seuls services ? Il en est qui en sont redevables à mesdames leurs femmes. Les dignités de la guerre ont été sollicitées par l’amour, et la place a été donnée au mari de la plus belle. <…> On n’a point blâmé les belles et grandes dames dont je vous parle ; on vous applaudira, on dira que vous ne vous êtes permise une faiblesse que par un excès de vertu. — Ah ! quelle vertu ! <…> quel labyrinthe d’iniquités ! »

Перевод

Г. П. Блок, 1947

О повести

	Видите, как эти благовоспитанные люди остервенели: их обычное средство — приписывать людям «Простодушных», и, к несчастью, публика вторит им, ибо, если появляется какая-нибудь брошюра, в которой есть хоть сколько-нибудь соли, хотя бы даже крупной, все кричат; «Это он, я узнаю его, это его стиль, горбатого исправит могила!»
	— Вольтер, письмо Ж. Л. Д’Аламберу 3 августа 1767

… тема развенчания <…> религии и <…> царящих в обществе и нередко освящаемых авторитетом церкви насилия и произвола <…> остаётся ведущей и в «Простодушном», но её решение в этой повести делается менее абстрактным, более человечным. Эта повесть стоит в творчестве Вольтера в известной мере особняком. Это, пожалуй, единственная вольтеровская повесть — с чётко обозначенной любовной интригой, решаемой на этот раз вполне всерьёз <…>. В этой повести появляются новые герои, очерченные уже без прежней уничтожающей иронии, не герои-маски, носители одного определённого качества и даже философской доктрины, но персонажи с ёмкими человеческими характерами, подлинно (а не комично, не гротескно) страдающие…

— Андрей Михайлов, «Вольтер и его проза»