Прошлое будущего
«Прошлое будущего» (нем. Die Vergangenheit der Zukunft) — эссе Станислава Лема 1990 года, большей частью о своей «Summa Technologiae».
Цитаты
[править]… я едва ли смел надеяться на то, что смогу дожить хотя бы до небольшой части предсказанного. Ускорение темпа научно-технологических переворотов оказалось намного большим, чем я имел смелость полагать. |
То, чего я не знаю, всегда меня активизировало; не в погоне за (тогда ещё не существующей) модой на исследование будущего, а из любопытства я разработал прогнозы в «Диалогах» (1954–1957) и в «Сумме технологии» (1963), которые (к сожалению) в итоге получили лишь ничтожно малое распространение. В Польше этим не интересовался никто; за пределами польских границ мои дискурсивные произведения издавали ещё хуже. «Сумма» появилась только в русской, венгерской, сербохорватской и немецкой редакциях. Футурологи бывают исключительно самоназначенными, при этом слава и сфера влияния каждого автора зависят не от истинности его прогнозов — по большей части не существующей, что можно установить только впоследствии, — а от рекламы, от «амплификации», от «укрепления» в сфере влияния уже признанных футурологов-бестселлеров. Правительства ожидают достоверности от университетов и институтов, как, например, от Института Хадсона или RAND Corporation из-за количества их сотрудников, грандиозных размеров проектов, больших затрат — ясно, что никто не мог интересоваться человеком, который на непонятном польском языке, без малейших дотаций, без последователей, секретариатов, спонсоров, без доступа к футурологической литературе что-то выдумал и изложил на бумаге. Нет ничего более успешного, чем успех, и баста. |
Когда меня назначили членом комитета «Польша 2000», я объяснил на первом заседании, что всё, что можно будет сделать, останется неинтересным для политиков, а то, к чему они испытывают жгучий интерес, предсказать нельзя. Меня восприняли как адвоката дьявола, никто не пришёл от моих слов в восторг. |
Как рационалисту и глашатаю биологической братии мне нельзя громко говорить, о чём я думаю тайком: эта цивилизация с её вседозволенностью нуждается в экстренном тормозе, в недемократическом, не идущем на уговоры, прямо-таки вызывающем страх тормозе. Мы исключили из нашего законодательства смертную казнь, но природа с этим не согласилась. |
Хотя мои произведения распространены примерно на 35 языках и приблизительно в 18 миллионах экземпляров книг, я не могу гордиться тем, что я один из тех, кому удалось предсказать будущее, пусть даже и частично. «Citation Index» ссылок ставит мне здесь ужасное «неудовлетворительно», потому что в результате отсутствия футурологических или родственных цитат (например, в философии техники, исследовании будущего) в иностранных публикациях он вешает на меня ярлык «игнорируемого человека», автора, несуществующего в этой области. Значит, я могу без всякого преувеличения сказать, что все, что я сделал в «футурогностическом измерении», было полностью не признано. Но с этим, по-видимому, можно мириться, учитывая абсолютное равнодушие, которое продемонстрировал мир в отношении зловещих прорицаний многих всемирно известных исследователей, Римского клуба и всех его ужасных сценариев для XXI столетия, концепции нулевого роста (Zero growth) и т. д. |
Чрезвычайно возросшее — особенно в пятидесятые и шестидесятые годы — количество литературы, посвящённой проблеме атомной войны <…> всегда раздражало меня как неверно сформулированное и неверно представленное явление, с которым неверно боролись. Самое примитивное размышление делает такую войну невозможной и заведомо «излишней», поскольку она должна была бы происходить между государствами, которые строят много атомных реакторов для получения энергии в мирных целях. Для меня с самого начала было вполне само собой разумеющимся, что последствиями любой войны, ведущейся с использованием так называемых традиционных средств (например, больших бомб с огромной силой взрыва, сравнимой с английскими «blockbusters» во Второй мировой войне), неизбежно стало бы и разрушение многих атомных электростанций, которые служат для получения энергии. Поэтому страна, бомбардируемая «традиционным» способом, пострадала бы и от радиоактивных облаков пепла — сейчас, после предельно опасной аварии Чернобыльской АЭС, это можно лучше себе представить, чем двадцать лет назад. В моих глазах всё это дело было раздуто до сенсации ради сенсации: иначе почему такой понятный каждому ребёнку школьного возраста аргумент не заставил умолкнуть этот вселяющий страх шум вокруг войны с применением водородной бомбы, мне непонятно до сегодняшнего дня. — потому что накоплены огромные запасы ядерного оружия |
Поскольку зрелый организм содержит существенно больший объём информации, то возникает вопрос: откуда он эту дополнительную информацию может получить? А получает её он в ходе роста «из самого себя» (из взаимной интеракции органов тела) и из окружающей среды, что напоминает «эффект Мюнхгаузена», который сам себя вытащил из болота за волосы. Так и есть, поскольку эмбрион не берёт лишь бы какую информацию, а поглощает только ту, которая пригодится ему для его дальнейшего развития. Стало быть, можно представить противоположную сторону такого процесса: как молекулы, которые «питаются» существенной информацией, полученной из окружения, таким образом «без помощи профессоров университета» проектируют теорию… — цитировалось Лемом в авторском переводе в «Выращивании информации», 1995 (перевод Язневича оттуда, 2004) | |
Ponieważ jednak dojrzały organizm zawiera jeszcze więcej informacji, powstaje pytanie, skądże on tę dodatkową informację może pobrać? Otóż pobierają w trakcie wzrostu „z samego siebie” (z wzajemnej interakcji organów ciała) i ze środowiska, co przypomina „efekt Münchausena”, który sam siebie wyciągnął za włosy z bagna. Jest tak, ponieważ embrion nie pobiera byle informacji, lecz absorbuje taką, która przydatna mu jest do dalszego dojrzewania. Więc można by wyobrazić sobie odwrotność takiego przebiegu: jako molekuły, które „odżywiają się” istotną informacją, pobieraną z otoczenia i w ten sposób „bez profesorów uniwersytetu” projektują teorie… |
Перевод
[править]В. И. Язневич, 2013