Пушкин (Н. Полевой)

«Пушкин» — некрологическая статья Николая Полевого, написанная по просьбе Осипа Сенковского. С некоторыми изменениями и дополнениями вошла в авторский сборник «Очерки русской литературы» 1839 года.

Цитаты

«Современники называли его первым из своих стихотворцев: в самом деле, стихи его хороши по своему веку и времени». Вы ошибётесь, будущие знатоки прошедшего! <…> Он равно современник и вашего и нашего века. И жизнь его равно поучительна для всех веков.

Поэзия — безумие; непонятное, странное безумие; тоска по небесной отчизне. Её ли понимать вам на земле? <…> Не думайте, чтобы толпа всегда отвергала этих дивных собратий <…>. Но с презрением бежит поэт от её объятий, и, как слёзы крокодила, отвергает он слёзы толпы. <…> От него люди отвергнулись — он мучится; его похвалили — он насмехается. И, вечно недовольный собой, другими, жизнью, он гибнет; гибнет, когда его охватывают холодные объятия света; гибнет, когда на него сыплются все дары земного счастия; гибнет, когда зависть обременяет его позором бесславия и когда злое невежество терзает его в отмщение за своё бесславие. Сколько жертв сгорело этим страшным внутренним огнём, оттого что не было выхода ему из души, во мраке бедности, унижения, суеты! И сколько звёзд потухло, оттого что высоко избрали себе жилище и не было им живительной, необходимой стихии жизни на высоте, где носятся только бурные тучи! Сколько небесных гостей задохлось в угаре света и страстей! Не думайте, чтобы рождение, богатство, знатность спасали поэта; чтобы ничтожество и бедность убивали его.

Даже для того, чтобы современники поняли великость своей потери и справедливость нашей печали и чтобы люди не почли приличий нашей грусти за тщеславие, мы должны говорить о Пушкине как поэте. Мы должны также сохранить для потомства современные чувства и впечатления, чтобы они послужили ему поверкою его выводов.

… Пушкин был поэт, великий лирический поэт и полный представитель своего современного отечества. Только два таких поэта было у нас доныне, Державин и Пушкин. Оба они были лирические. Мы так ещё свежи и юны как народ и как общество, что другого рода поэты не могли у нас явиться. <…> Обоих захватил к себе свет и погубил их как поэтов. Оба увлеклись пылкостью своих впечатлений к чуждой для себя сфере и не могли осуществить всей своей самобытности.

Тому, что он сделал для русской поэзии, подражать невозможно. Истинный истолкователь главной тогдашней потребности своего народа, он заговорил чистым, коренным, живым языком русским в своих песнях, и вся наша поэзия заговорила этим языком. По его волшебному слову она вдруг, с одного конца России в другой, скинула своё старое облачение и оделась в новое и чистое платье. Через полвека, через век вы можете сделать то же самое: заговорите тогдашним современным, живым языком, то есть умейте заговорить им подобно Пушкину, и вы будете Пушкиными того времени. <…> А это нелегко. Одним из драгоценнейших качеств Пушкина был его невыразимо чуткий и верный вкус. <…> Этот огромный шаг, который он заставил нашу поэзию сделать легко, мгновенно, останется навсегда величайшим его подвигом и будет первым его правом на бессмертие и благодарность русских. И следствия этого подвига <…> чрезвычайно важны и неисчислимы. Но такой подвиг был замечен не всеми и скоро забыт почти всеми. Изумлённые им, мы беспрерывно ждали новых, ещё более блестящих подвигов и, конечно, требовали от Пушкина более, чем может сделать один человек. Мы были несправедливы. Наши чрезмерные требования виною, если он не всегда удовлетворял нас. Пока был он жив, пока он являлся между нами, мы забывали Пушкина настоящего и смотрели в настоящем только на Пушкина будущего. Но самое это требование целого и могущественного народа от одного человека, эта боязнь всех за одного, это общее ожидание, что поэт новым бурным переливом гения через скалы и утёсы удовлетворит каждой новой потребности наших умов и сердец, — вот мера гения Пушкина. К нему и только к нему одному относились наши требования и ожидания; только за него одного мы трепетали и боялись. Другие пели или, когда угодно, писали, — но кто препятствовал им петь и писать, как им угодно и что угодно! Спокойно могут и теперь, после Пушкина, все другие петь и писать, потому что в русском поэтическом мире, кроме его одного, мы ни за кого не боимся и ни от кого ничего не надеемся.

О статье

… если бы я ненавидел вас, то помирился бы с вами и полюбил от последнего письма. Оно делает честь человечеству, оно прекрасно, оно излилось из сердца, и вы приобрели на меня великие права этим письмом. Из души, чуждой доброму и прекрасному, такие слова не вылетают. Вы возлагаете на меня тяжёлую обязанность — написать о Пушкине. <…> Смерть его поразила меня. Давно не плакал я так горько, как услышавши об его смерти. Ваше письмо умножило грусть мою. Но — я хочу писать и исполню ваше требование, как смогу; точно — писать надобно, как умеем, как сможем, но — писать надобно.

— Николай Полевой, письмо О. Сенковскому 8 февраля 1837

	… статья <…> написана врагом Пушкина Полевым и с большим коварством; эти господа, кажется, задумали мало-помалу задушить мёртвого Пушкина (ибо с живым им этого не удалося), и эта статья есть первый камень этой батареи.
	— Владимир Одоевский, письмо Б. Г. Глинке 14 мая 1837

… ничего не поймёте и не встретите ни одного живого места, ни одного сильного выражения. Это какой-то хаос крутящихся понятий, которые сталкиваются друг с другом и дерутся, и сквозь них промелькивают такие иероглифы, которых объяснения должно искать в журнальных сшибках того времени. Г-н критик ни в чём не отдаёт отчёта, судит по-шемякински, хотя и начал, по своему обыкновению, с вечного классицизма и романтизма, о которых толки обратились у него в общие места и сделались так же скучны и истёрты, как и вечные выражения покойного «Московского телеграфа»: идти в ряд с веком и отстать от века. Чего не найдёте вы в этой статье! <…> В ней даже прочтёте вы удивительно глубокий, необыкновенно удовлетворительный, хотя и очень краткий и мимоходом набросанный разбор одного из величайших созданий Шекспира — «Король Ричард II». <…> Да, вообще Пушкину много повредило то, что он не слушался советов и наставлений г. Полевого… <…> Пушкин явился уже совсем не вовремя: он опоздал для г. Полевого, или г. Полевой уже опоздал для него…

— Виссарион Белинский, рецензия на «Очерки русской литературы», январь 1840