Сафо (Доде)

«Сафо» (фр. Sapho) — частично автобиографический роман Альфонса Доде, изданный в 1884 году.

Цитаты

	— Но ведь искусство само по себе так прекрасно!.. Ничто так не украшает жизнь и не расширяет кругозор, как искусство. — Нет, дружочек, самое прекрасное, что есть на свете, это быть простым и прямодушным, как ты, да ещё чтобы каждому было по двадцать лет и чтобы очень любить друг друга… — II
	— Pourtant, l’art, c’est beau… Rien de tel pour embellir, élargir la vie. — Vois-tu, m’ami, ce qui est beau, c’est d’être simple et droit comme toi, d’avoir vingt ans et de bien s’aimer…

	В этом возрасте человек никогда не бывает уверен в себе, он ничего ещё толком не знает, <…> и юный любовник, показывая вам портрет своей возлюблённой, ловит ваш взгляд, ищет одобрения. — III
	À son âge on n’est jamais sûr, on ne sait pas bien, <…> et le jeune amant qui vous montre un portrait de sa maîtresse, cherche un regard, une approbation qui le rassurent.

Стыдливость, сдержанность — ну, а для чего? Мужчины все одинаковы, все испорчены, все отъявленные развратники, и этот младенец тоже не составляет исключения. Приманить их тем, на что они обыкновенно клюют, — это самый верный способ привязать их к себе. И она отлично знала: привитою ему порочностью наслаждений он потом заразит других. Так яд проникает, распространяется, жжет тело и душу, подобно факелам, которые, как о том повествует латинский поэт, переходили из рук в руки на ристалище. — IV

Pudeur, réserve, à quoi bon ? Les hommes sont tous pareils, enragés de vice et de corruption, ce petit-là comme les autres. Les appâter avec ce qu’ils aiment, c’est encore le meilleur moyen de les tenir. Et ce qu’elle savait, ces dépravations du plaisir qu’on lui avait inoculées, Jean les apprenait à son tour pour les passer à d’autres. Ainsi le poison va, se propage, brûlure de corps et d’âme, semblable à ces flambeaux dont parle le poète latin, et qui couraient de main en main par le stade.

	… в плотской любви нет места для почтения и уважения к любимому существу, вот почему она будит в человеке зверя, всё равно, охвачен он гневом или порывом страсти. — VI
	… amours de chair où l’estime et le respect de l’être aimé sont néant, la brutalité surgit toujours dans la colère ou les caresses.

	В иных словах, которые мы часто употребляем, есть тайная пружинка; нечаянно нажмешь её — и слово раскрывается перед нами до дна, во всей своей сокровенной неповторимости. Потом оно закрывается, вновь приобретает банальную форму, становится стёртым и от привычки и от машинальности употребления обессмысливается. Одно из таких слов — любовь… — X
	Il y a dans certains mots que nous employons ordinairement un ressort caché qui tout à coup les ouvre jusqu’au fond, nous les explique dans leur intimité exceptionnelle ; puis le mot se replie, reprend sa forme banale et roule insignifiant, usé par l’habitude et le machinal. L’amour est un de ces mots-là…

… совместная жизнь, когда всё делится пополам — и кусок хлеба и ложе, — образует множество невидимых тонких нитей, прочность которых становится ощутимой, только если вы пытаетесь их разорвать, а без боли, без надлома в душе это вам не удастся. Благодаря силе общения, силе привычки люди обретают чудодейственное свойство взаимовлияния, доходящего до того, что два существа, долго прожившие вместе, в конце концов начинают походить друг на друга. — XIII (вариант трюизма)

… l’existence à deux, la cohabitation de la table et du lit, créent un tissu de liens invisibles et subtils, dont la solidité ne se révèle qu’à la douleur, à l’effort de la brisure. L’influence du contact et de l’habitude est si miraculeusement pénétrante que deux êtres vivant de la même vie en arrivent à se ressembler.

	Нет большего счастья, как положить голову на грудь женщины и почувствовать биение её чистого сердца… — XIV
	Le doux oreiller pour dormir qu’un cœur d’honnête femme…

Так что же такое мы сами и наши нежнейшие сердечные привязанности, если порыв гнева, промчавшийся между двумя родными по плоти, по крови существами, вырывает, крутит и уносит их взаимную любовь, их родственные чувства, пустившие такие глубокие и такие тонкие корни, — уносит со слепой, непреодолимой яростью свирепствующих в китайских морях тайфунов, о которых не любят вспоминать даже морские волки, бледнеющие при одном их упоминании. «Не будем об этом говорить!..» — просят они. — XV

Que sommes-nous donc, que sont nos affections les plus tendres, les plus près de notre cœur, pour qu’une colère qui passe entre deux êtres de même chair, de même sang, arrache, torde, emporte leur tendresse, les sentiments de nature aux racines si profondes et si fines, avec la violence aveugle, irrésistible, d’un de ces typhons des mers de Chine dont les plus durs marins n’osent se souvenir et disent en pâlissant : — Ne parlons pas de ça…

Перевод

Н. М. Любимов, 1965

О романе

Как психологический роман «Сафо» написан с большим мастерством. В романе нельзя пропустить ни одной подробности, ни одной детали, так существенны они для понимания психологии героев, движения их чувств, развития сюжета, так они метки и живописны. За личной драмой мы видим драму общественную, порождённую буржуазными отношениями. Доде даёт портреты потребителей живого товара, утончённых рабовладельцев, которые с помощью денег создают себе гаремы из рабынь буржуазного общества. Все эти Каудали, Ла Гурнери, Дежуа, Эдзано эгоистичны и жестоки. Они лишены элементарной человечности. Эксплуатируя несчастных женщин улицы, они легко их бросают, обрекая на нужду и страдания. <…> Только некоторые из куртизанок, наиболее расторопные и удачливые, умеют урвать у своих любовников порядочный кусок богатства и тогда живут, <…> похваляясь своей известностью и своими громкими именами, прославленными в определённых кругах общества <…>. Но обычно их судьба — улица, голод, преждевременная старость. <…> История Фанни Легран трагична ещё и по другой причине. Эта женщина наделена незаурядными способностями. <…> От всего её облика исходит подлинное обаяние. Она способна искренне любить, способна жертвовать собой. И хотя прошлая жизнь наложила на неё свой отпечаток, Фанни в духовном отношении стоит на голову выше Жана. С беспримерным мужеством она борется за своё право быть человеком, быть как все. Одна черта её характера особенно примечательна. Фанни антибуржуазна. Она не знает цены деньгам, презирает их. В пылу гнева она называет Госсена филистером за его рабское подчинение условностям. В трудную минуту Фанни готова пожертвовать всеми своими сбережениями, чтобы выручить человека, попавшего в беду (случай с Сезером). И это сочувствие Фанни, раскрытие в ней подлинной человечности составляет главную заслугу писателя. Госсен, безвольный, слабохарактерный юнец, погрязший в предрассудках воспитания, среды, не вызывает симпатии читателя. Но Доде колеблется, а иногда и оправдывает его поступки. Драма Госсена в представлении писателя заключается в том, что, погрузившись в порок, он рвётся к чистоте и целомудрию. Истинная же драма Госсена в том, что он буржуа с головы до пят, что его попытка стать на путь добродетели — это всего лишь желание подчиниться законам буржуазного общества, построить своё будущее счастье на несчастье другого.

— Александр Пузиков, «Альфонс Доде», 1965

Дневник Эдмона Гонкура

Самому мне этот роман представляется романом с двумя героями, или чем-то вроде этого, наподобие «Манон Леско», чьим вторым изданием XIX века он является. В этой своеобразной импровизации, где было рассказано и разыграно его будущее произведение, меня поразила и обрадовала одна вещь: его исследование, которое до сей поры было всего лишь приятным, пытается подняться до уровня значительного, сурового, безжалостного исследования. В этой книге будет сцена разрыва, величайшей красоты. Сейчас мой маленький Доде напоминает спрута, который своими щупальцами старается всосать в себя всё, что есть живого везде и всюду в этом огромном Париже, и он растёт, растёт… — 5 июля 1883

«Сафо» Доде — самая совершенная, самая человечная его книга. Чуть-чуть женственный до сей поры, талант его становится в этом романе мужественным. Там полно очень хороших мест, и роман был бы отличным, если бы у автора хватило смелости выбросить оттуда свой старый припев о чистоте и наготе, которые на сей раз сливаются у него воедино. — 27 мая 1884

Вся печать поёт аллилуйю его «Сафо», продажа её даст ему сто тысяч, его книга убивает все другие и мою, в частности… — 31 мая 1884

И до «Сафо» в литературе было немало незаконных связей, взять хотя бы «Манетт Саломон». Так почему же, если отвлечься от литературных достоинств пьесы, история этой связи производит более сильное впечатление на публику? Потому что она создана на основе личных переживаний автора, потому что, независимо от таланта, ни одна история, написанная равнодушным, посторонним наблюдателем, никогда не сравнится с историей, построенной с помощью беспощадного анализа, которому вы подвергаете пережитое и самого себя. — 22 декабря 1885