Нынче утром певшее железо
сердце мне изрезало в куски,
оттого и мысли, может, лезут
на стены, на выступы тоски.
Нынче город молотами в ухо
мне вогнал распевов костыли,
чёрных лестниц, сумерек и кухонь
чад передо мною расстелив. <…>
Мы — мещане. Стоит ли стараться
из подвалов наших, из мансард
мукой бесконечных операций
нарезать эпоху на сердца?
— «Гастев», 1922
Город закурен, грязен и горек,
шелест безлиствен в лавках менял. <…>
Блеском стрельнула белее мела
белого моря в небе волна!..
Город и говор — всё онемело,
всё обольнула пламенней льна.
— «Жар-птица в городе», 1922
Про пропасть и радость пропели пропеллеры,
провеял весенний воздушный сквозняк,
масштабом пробегов всю землю измерили,
и снова замолкла глухая возня.
— «Интервенция веков», 1923
Бабахнет весенняя пушка с улиц,
Завертится солнечное ядро
И таешь весенней, синей сосулей
От лирики, плечи вогнавшей в дрожь.
И вот реквизируешь этот, первый,
Хотя б у Уэллса взятый планёр,
Лишь бы не так рокотали нервы, <…>
Лишь над весной подняться б на нём.
Опускаясь в скафандрах света,
в пуповинах путаясь труб,
открываем и чуем — это:
цветогранный свободный труд. <…>
Мы говорим с рядами рифм,
стоящих за станками,
и нам ответом — радуг взрыв
шлифует звёздный камень. <…>
Бровь рассекши о земную сферу,
воротимся к РСФСРу.
Здравствуй, временем плывущая страна,
будущему бросившая огненный канат! — первые 2 строки повторены в «Конец зиме», 1926-1927
— «Машина времени», 1923
Сердце тучей бездождной сжимай,
чтоб текло оно влагой, как творог!..
Ведь не даст обезумевший май
никому никаких отговорок.
Он пропитан цветком белены
над распухнувшим с голоду годом,
ядовитой голодной слюны
он синеет густым ледоходом.
И под грохот расколотых блюд
отплясавши последнюю пляску,
он на площади города, лют,
сядет вялою челюстью ляскать!
— «Плакат», 1923
Ай дабль, даблью.
Блеск домн. Стоп! Лью!
Дан кран — блеск, шип,
пар, вверх пляши!
Глуши котлы,
к стене отхлынь,
формовщик, день, —
консервы где? <…>
Смугл — гол, блеск — бег,
дых, дых — тёпл мех.
У рук пристыл,
шуруй пласты!
Я с величайшим восхищением прочёл Ваш сборник. <…> за последние пять лет я ни одного подобного сборника не читал. <…>
<…> Ваш первый настоящий сборник, и от всей души желаю, чтоб за ним последовал и другой, если можно, ещё искреннее, живее, ещё современнее и вместе с тем поэтичнее, без всякой боязни поэтичности и дальше от всякой механизации, как бы ни распевали о ней и как бы ни приглашали к ней люди, которые, сами того не подозревая, ведут гнуснейшую пропаганду капиталистической мертвечины против мира, который хочет воскреснуть и стать не рабом машины.[1]
