Франц Кафка и проблемы модернизма

«Франц Кафка и проблемы модернизма» — книга Дмитрия Затонского 1965 года. В 1972 вышло дополненное издание.

Цитаты

Он находился в потоке, бешено мчащемся, скачущем, непрестанно меняющем русло; и по-настоящему различал лишь то, что неслось рядом, подхваченное потоком — таинственное, фантасмагорическое «нечто». Оно давалось в ощущении лишь при максимальном к нему приближении и потому всегда со смазанными, расплывающимися контурами, давалось, по сути, только тогда, когда входило в него, становилось его преображенной, непрерывно терзаемой плотью. В этом смысле Кафка — воистину модернист; внешняя действительность для него идентична внутренней и как будто способна уместиться в человеческой голове. — «Восприятие мира»

Кафка, в отличие от Вульф или Джойса, изображал в своих романах не день, а год, может быть, годы. Это придаёт его манере видимость традиционного. Но, как и Джойс, Кафка ничего не упускает и не отбирает; во всяком случае, хотел бы не упускать и не отбирать… — «Кафка-художник»

У немецких романтиков элементы идеального и реального, фантастического и действительного, хотя и сосуществовали нередко в пределах одного произведения, никогда не вступали в очень тесное соприкосновение, тем более не «сплавлялись» воедино. — там же

Модернисты наследуют Кафку как кризисное явление. И чем далее прогрессирует болезнь буржуазного общества, тем настойчивее проявляют они именно такого рода внимание к покойному писателю. Кроме того, «диадохи» Кафки растаскивают его по частям. Каждый из них, будучи занят лишь самим собой, стремится увидеть в этом сложном и противоречивом писателе ту сторону, которая лично ему импонирует. Эта сторона абсолютизируется за счёт всех остальных. Собственно, преемники не наследуют Кафку, а выдумывают его каждый по-своему. Лишь в одном все они удивительно единодушны — в том, что не обращают ни малейшего внимания на его искреннюю боль за этот мир. — «Кафка как личность и как явление. Хвост чужой кометы»

Романы Кафки, или эволюция вспять

В «Пропавшем без вести» <…> головокружительно огромны не только отель «Оксиденталь», не только загородная вилла коммерсанта Поллундера, но и немецкий пароход, доставивший мальчика в Нью-Йорк. И потом, что же это за вилла дельца с Уолл-стрит, если в ней нет электричества, царит непроглядная тьма и по бесконечным коридорам бродит со свечой старый, сгорбленный, очень преданный и очень «европейский» слуга? Вилла Поллундера, как и пароход (и там, и здесь Карл заблудился), — символ безвыходности жизненных лабиринтов, метафора безнадежности человеческой судьбы. А отель «Оксиденталь»? Это всего лишь провинциальная гостиница, но стороннего наблюдателя сразу же поражает «чудовищная иерархия» её администрации. «Высшие органы» управления теряются в заоблачных высях, а простым смертным, вроде Карла, являют свой лик должностные лица не значительнее оберкельнёра (но и те уже безмерно могущественны!). По своей бессмысленной и, разумеется, совершенно нерентабельной бюрократической структуре всё это очень похоже на судебные присутствия «Процесса» или канцелярии «Замка» — романов, действие которых развёртывается везде и нигде. Америка у Кафки <…> — не более как экзотически-стилизованный и, следовательно, абстрагированный социальный фон, на котором писатель строит свои универсально-трагические мифы. Этот фон ещё не так абстрактен и не так мрачен, как в «Процессе» или «Замке». Но он уже с достаточной определённостью выражает «всеобщую» порочность мира. <…> Работая над «Америкой», Кафка ещё верил в человека. Это не была настоящая, прочная вера, ибо она не оставляла никакой реальной надежды на победу. Но вера была, и она озаряла светом всю книгу.

Карл отличался привлекательными человеческими качествами. Йозеф К. вообще никакими качествами не отличается, ни привлекательными, ни отталкивающими. Может показаться, что здесь есть некое противоречие: ведь именно Йозеф К. обрёл свою личность! Но противоречия нет. В данном случае «личность» — это отнюдь не индивидуальность. Все люди, по Кафке, — «личности», как и все люди — «чиновники»; все они внутренне одиноки, отчуждены друг от друга, несчастны, а внешне — связаны между собой узами удручающего конформизма.

Такие художники и мыслители, как Кафка, платили за глубину и сложность дорогой ценой: человек представал перед их внутренним взором радикально обесчеловеченным. В романах Кафки на это указывает даже сама, довольно последовательная, трансформация имени центрального героя: Карл Россман — Йозеф К. — К., являющая собой своеобразный символ усыхания, отмирания характера. К. — уже не личность, а средоточие чувства «вины» — ответственности за своё одиночество, за желание расстаться с ним и за неспособность это сделать.